Вы еще не устали от прошлого?
Сталин, Брежнев, Олимпиада, годы застоя – годы репрессий…
Бавильский считает, что нет. Нужно открыть Советскую Атлантиду, которая (он этого словно не замечает) вовсе не затонула. Не в том смысле, что сейчас за окном СССР-2, нет, Кургинян так и не дождался, «либералы» ошибаются, выдают желаемое за действительное, а в том, что мы все СССР-1 дообсосать не можем. Никаких книг скоро не будет, а в Интернете все также будут рассказывать о том, что можно было купить в СССР на одну копейку и просить жать «класс!» под фотками из чужого советского детства.
Все ждали Гоголя. А тут, как возвестил «Неистовый Виссарион» нашего времени, завотделом «Знамени», Ольга Балла, доморощенный Пруст родился.
То есть, читаем снова да ладом про гибель «Пахтакора», СОИ, съезды народных депутатов, бодание Горбачева-Ельцина, про то, как отражался ветер перемен на глади мещанского провинциального болота. Вспоминаем, что в туалетном бачке часто не было воды (напор холодной был слабоват), что похороны начинались в два часа дня, а прообраз автозака был изобретен для безбилетников. Не книга, а отчаянный бросок, лихорадочная попытка удержать для вечности (а как иначе?) детали и мелочи советского быта.
Зачем?
Интернет просто разбухает от ностальгии и мемуаров о советской эпохе. Постановочные фото из Новокузнецка (ставшего образцовым городом ужасного совка) – на каждом сайте.
То есть научная новизна у «Красной точки» как таковая отсутствует.
Бавильский полностью соответствует требованиям современной эпохи - писать только о том, что и без того навязло на зубах.
«Писать надо о том, что хорошо знаешь, о себе» - заявляет Бавильский.
Но дело в том, что себя ты знаешь едва ли не хуже всего остального. Первое в бытии – последнее в познании.
Кроме того, Бавильский и сам путается в показаниях. Признает, главный герой, растущий в затхлом совке Вася, все же не равен автору Диме (что вполне логично). Значит все-таки «роман» не о себе, значит не о том, что знаешь лучше. А о чем тогда? О том, чего не знаешь?
С самого начала надо было определиться – автобиография или вымысел?
В первом, да о самопознании можно говорить почти напрямую. Ну, соврешь там про себя что-нибудь, умолчишь пару раз из приличия – с кем не бывает, случается и совсем постыдное. А так - все о себе любимом.
В ситуации с вымыслом все становится сложнее. Тем более, что есть отягчающие обстоятельства.
«Надоели искусственные вымышленные конструкции» - пишет Бавильский.
То есть выдумывать нельзя, старо. А зачем тогда мальчик Вася? Это же тоже искусственная конструкция.
После такого демарша вообще с удивлением наблюдаешь за происходящим на страницах «Красной точки».
Художественного вымысла здесь мало, да. И действительно мало искусства.
Но зато много искусственного. Вымышленное заменяется мифологическим. Истертый образ – штампом. Вместо литературы – идеология.
«Меньше фантазии – тогда тебе поверят».
Неправда ваша, чем невероятнее, тем больше веры. Сколько врут про прошлое – и все правда считается.
«Чтобы избавиться от наваждения, я решил написать magnum opus».
В этой фразе дурно все.
Во-первых, однозначная заявка – будем воевать на идеологическом фронте. Вы меня душили зарином, заманом, марксизмом, коммунизмом, а я, как Колобок, вывернусь, уйду. Во-вторых, сведение литературы к психотерапевтической функции. Автор излечивается за счет проговаривания травмы, но нам-то читателям, что за прок. Никому из нас по ставке психоаналитика не платят. Это нам требуется раскошелиться на опус господина Бавильского.
Автор обещает размышление о прошлом, но текст больше походит на заключительную речь обвинения, то есть сразу, без заседания суда и предварительного следствия.
Господа! Вы же обещали демократию и правовое государство!
«Избавиться от наваждения».
Но какое тут избавление, когда написано уверенным в своей позиции человеком. Я не могу понять, что здесь изживать. Книга выдержана в прокурорском тоне. Здесь приговор, а не познание и понимание. Тексту как раз и не хватает эссеистичности, раздумья, анализа.
Написанное Бавильским никак не подведешь под категорию «разобраться в себе» или «разобраться в эпохе». К такому развороту следует приготовиться с самого начала. Никакого размышления не будет. «Красная точка» с первой страницы и до последней отличается вполне очевидной идеологической установкой, предубежденностью, партийной тенденциозностью.
Но иного и не дано.
Принципиальная позиция самого Бавильского (см. его интервью с Надей Делаланд) это иллюстрирует:
«Писатель – это тот, кто думает за других».
Вот такое творческое кредо.
Здесь сразу два замечания.
Первое – не много ли на себя берешь?
Второе – «за других» не тоже, что «для других». «За» - предполагает у этих самых «других» неспособность к мышлению. Отсюда кастовость, сословность. Все тупые, один я в белом пальто, товарищ Сталин сегодня, дежурю по стране.
«Для» (вот настоящая писательская позиция) – позиция просветительская. Писатель не тот нависает над стадом в виде пастуха, а тот, кто предлагает начать размышление окружающим.
К тому, же, листая роман, задаешься вопросом: ну, где, в каком месте здесь автор подумал? Укажите мне мысль, обещанные глубины глубин, поднимите мне веки.
Вместо размышлений (в основном текст набит всякой ерундой, не стоящей внимания и наших драгоценных читательских временных затрат) стиль «газеты-молнии»:
Совок – колючей проволоки моток
Совок – это Фирс, которого забыли
Все популярное в СССР нормировано и подлежит учету
Советские люди носом чувствуют насилие, к которому всегда наготове
Советский характер, состоящий из постоянных запретов, ограничений и самоукорота, воспроизводит репрессивную матрицу совершенно добровольно. Только у нас повелительное наклонение является неосознаваемой доминантой образа жизни
Тотальный советский контроль, постоянно залезавший в карманы гражданам своей великой страны
В таком стиле писали советские передовицы, про страны Запада: военщина, трусливая политика. Ситуация перевернулась, а риторика осталась, остался стиль мышления передовика-пропагандиста. Какая тут может быть речь об избавлении?
Близорукость героя и автора – символическая деталь. Бавильский во всем романе видит мало и недалеко. Но уверяет в обратном, и думает о своем тексте высоко и немало - «хотя бы главный роман XXI века».
Мания величия. Что ж, тоже вполне обычно. До такой степени, что челюсть вывихнешь от скуки. Отечественная литература запружена лилипутами, вообразившими себя Гулливерами.
Но скажем немного о том, как написано.
«Крыша молчала», «подъезд не хотел мне нравиться», «никакого откровения вид не подарил». Сколько в свое время тыкали Горькому - «море смеялось». А тут ничего, можно. Безвкусица, языковая глухота нынче сойдет за новаторство.
Но не это главное.
Текст выглядит вялым, несобранным. Бывает, конечно, такая стильная, нарочитая, завораживающая несобранность и фрагментарность, в технике лоскутного одеяла, когда из разрозненного получается целое. В «Красной точке» целого нет, да и похоже не может быть. Весь текст – имитация откровений опыта. А за этим искусственным буквализмом якобы проживания - затянувшаяся фронда по отношению к марксистской диалектике, через нее ко всей традиции рационализма, платоновщины и прочей аристотелевщины, голосующей за целостность, а значит, попахивающей тоталитаризмом.
Правда предполагает нечто общее, некую метафизику реальности. Последняя - фундамент прозы. А тут сплошной якобы-опыт и впечатления, из перечисления которых не вытекает ничего.
Чем больше у автора стремления походить на реальность, тем дальше от нее. Скрупулезное собирание каких-то маленьких мемуарных фрагментов, эпизодов советской реальности не складывается даже в обязательную картину ужасного тоталитаризма.
Вся книга – груда словесного хлама. Ни о чем и ни для чего. Ни для кого, это уж само собой.
«Тюрьма и чудовищное место, непригодное для полноценной жизни» - отзывается Бавильский об СССР в интервью уральскому выпуску «Аргументов и фактов». Но из книги этого никак не следует. Свидригайловская баня с пауками не СССР, а та форма интерпретации советской действительности, которая бытует среди нашей псевдоинтеллигенции.
Ко всему прочему в романе господствует временной хаос, безразличие к времени как к таковому. То 1980 год, то вдруг 1990, ни с того, ни с сего 1986, а после 1983. Опять новаторство.
Но ведь это разные все эпохи. В каждой из них совершенно другой СССР. Хотя пишущим о советской эпохе «все равно и наплевать». Бавильский тут не оригинален, не выбивается из стада, думающих за других.
У них Сталин начал править в 1917 году и закончил в 1991. А 37-ой никогда не кончался. Защитная гипотеза, вброшенная Бавильским в романе, не срабатывает: «Времени не было, было что-то другое – плотность, не предполагавшая прорех и простоев».
Ну, в общем, да, социальное время было иным. Но насколько иным? Это по логике и следовало бы исследовать, не останавливаясь на общих и далеких от реальности констатациях.
Ни сатира, ни сарказм, видимость которых присутствует в романе, не проходят. Потому что за ними должен стоять идеал. Тогда выходит увесисто и по существу. Но идеала нет. Вместо сатиры получается глупое глумление и хихиканье гопника, начитавшегося Ханны Арендт, Исайи Берлина или еще кого-нибудь там. Типичный интеллигентский юмор в коротких штанишках, жалкий и инфантильный. Чтоб убедиться в этом, достаточно пробежаться взглядом по одним названиям главок, надерганных отовсюду, но больше всего из песен.
Здесь все выстроено, как это случается последние 30 лет на отрицании, то есть, проще говоря, голом нигилизме.
Так не надо. А как надо? «Нет ответа». Неопределенность, бесцельность, нежелание формулировать «чего хотим и зачем» – называется у нас свободой.
Вот и «роман» Бавильского по факту никакой не роман. Даже не текст. Просто набор нелепых случаев и слухов, какой-то клон «опасных советских вещей», собрания мифов, которое наконец выбьет Куна с пьедестала.
И чем дальше, тем больше текст деградирует до уровня сценок-анекдотов. Середина книги – сплошное НРЗБ. Хроника «коммуналки».
Громадное место уделено взаимоотношениям Васи с девочками. Здесь тоже читать довольно утомительно.
Поскольку герой юн, это заменяет обычную постельную сюжетную линию. Однако как только он взрослеет, нас непременно осчастливят повестью, нет, не о первой любви, о потерянной девственности.
Читаю всегда «про это» с некоторым удивлением. Откуда такая одержимость вопросами пола? Что ж их всех так распирает одного за другим, что страницы оказываются измазаны слюнями, и кто его знает какими еще выделениями?
Рассказы о сексуально озабоченных учительницах («сексуально неудовлетворенных и оттого особенно социально-ответственных»). Вот как было в совке. Сейчас только раскрепощенные: фото во всех соцсетях в купальнике. Однако как крольчихи не плодятся.
О чем бы интеллигент ни писал, всегда собьется на тематику «Плейбоя» и «Пентхауса». Все они родом из Кисы Воробьянинова. Сунуть, выпить, Мандельштам – три кита отечественной интеллигенции, отцов русской демократии. Далее тонкости: театр, Тарковский, Солженицын.
Все это в «Красной точке» присутствует и придает, как и всем «трудам» подобного рода вид невероятной пошлости и избитости.
Неужели не видно, что они выдают свой убогий мирок, с ограниченным кругозором за советский?
Ведь читая «Красную точку», видишь не столько советское, сколько один сплошной беспросветный интернациональный быт. Специфически советского там мало. Его Бавильский оставил за бортами – а вдруг кому понравится? Строгим взглядом автора-цензора он прошелся по образу жизни советскому и скомпилировал только то, что дозволено нынешней цензурою.
Остается пожалеть выведенного в «романе» «рыцаря Васю». Больше чем от училок, больше чем от товарища Андропова пострадал он от своего автора. Вздохнуть свободно не может. А если и вздохнет, то Бавильский тут как тут с конферансом.
Была такая передача раньше «Чтобы помнили». Но листая «Красную точку» думаешь: может не надо помнить. Может манкуртами как-то лучше. А то столько тут управления прошлым, прям, по Оруэллу.