Биографический очерк Д. А. Коропчевского

С портретом Ливингстона, гравированным в Лейпциге Геданом, и с географической картой

Глава I. Годы детства и юности

Бедная семья. – Детство. – Работа на фабрике. – Вечерние классы и чтение. – Душевный перелом. – Поступление в университет Глазго. – Предложение Лондонскому миссионерскому обществу. – Испытания. – Окончание медицинского образования. – Выбор Африки для миссионерской деятельности.

Ливингстон был родом из горной Шотландии. Дед его с острова Ульвы переселился в 1792 году в местечко Блентайр в Лэнеркшире, расположенное на берегах Клейда, в семи милях от Глазго. Он работал там на шерстопрядильной фабрике и был известен своею честностью: хозяева поручали ему крупные суммы для доставления из Глазго на фабрику; еще о нем сохранилось сведение, что он не жалел денег на покупку книг для своих детей. У него было несколько сыновей, которые все погибли во время наполеоновских войн, за исключением одного, Нейля, бывшего отцом Давида Ливингстона. Нейль занимался разносной чайной торговлей и продажей брошюр религиозного и нравственного содержания. Ливингстон с величайшим уважением отзывается о характере своего отца. Вся жизнь его была проникнута сознанием христианского долга; он был миссионером в душе, отдавая все свободные часы чтению духовных книг, преподаванию в воскресной школе и участию в религиозных и благотворительных обществах. В 1810 году Нейль Ливингстон женился на Агнессе Гентер, происходившей из такой же бедной и почтенной семьи. После неудачной попытки устроиться в Глазго, молодые супруги переселились в Блентайр, где у них родилось пять сыновей и две дочери, из которых два мальчика умерли в детстве. Ливингстон вспоминает о годах своего младенчества как о времени вполне счастливом благодаря спокойной и трудолюбивой деятельности отца и добродушной, оживлявшей всю семью веселости матери. Если он чем-либо гордился, то именно происхождением от простых и честных родителей. На надгробном камне их он сделал следующую надпись: «Место упокоения Нейля Ливингстона и Агнессы Гентер, его жены. Их дети Джон, Давид, Жанетта, Чарльз и Агнесса благодарят Бога за своих бедных и благочестивых родителей».

Давид Ливингстон родился 19 марта 1813 года. Он был любимцем семьи, внося никогда не изменявшую ему веселость в игры братьев и сестер и в семейные вечерние собрания, в которых он с детской откровенностью рассказывал обо всем, что думал и что его интересовало! Начальное образование получил он в деревенской школе. Десяти лет родители должны были отдать его на фабрику, где сначала он занимался разматыванием шерсти, а впоследствии получил место ткача. Из первого недельного заработка юноша купил себе латинскую грамматику и с величайшим рвением изучал этот язык после работы на фабрике, в вечерних классах, от восьми до десяти часов; ему нужно было вставать в шесть часов утра, чтобы идти на работу, но матери приходилось присматривать за ним, чтобы он не ложился спать позже полуночи. Работа на фабрике продолжалась от шести часов утра до восьми вечера, с небольшими перерывами для завтрака и обеда. Ливингстон, страстно любя чтение, клал книгу около машины и читал, хотя необходимость следить за работой не позволяла ему сосредоточиваться на чтении более одной минуты подряд. Он читал все, за исключением романов, которые вообще не пользовались почетом в его семье; к шестнадцати годам Ливингстон уже мог свободно читать Вергилия и Горация. Не довольствуясь чтением, в праздничные дни он вместе со своими братьями обходил окрестности города, изучая их в ботаническом, зоологическом и геологическом отношении.

На двадцатом году в душевной жизни Ливингстона произошла перемена, имевшая влияние на всю его судьбу. Еще с двенадцати лет он серьезно размышлял о своей греховности и считал себя недостойным к восприятию божественной благодати. Наконец наступило время, когда он почувствовал эту благодать в своей душе вместе с непреодолимым желанием посвятить себя служению Богу. Новую душевную жизнь, пробудившуюся в нем, он сравнивает с обращением апостола Павла, Блаженного Августина и других. Стремление исполнить завет Христа – «положить душу свою за людей» – определило его призвание. Он не сразу напал на мысль самому сделаться миссионером и сперва только отдавал обществу миссионеров все, что оставалось у него от удовлетворения необходимых жизненных потребностей. Намерение сделаться миссионером явилось у него на двадцать первом году, после прочтения воззвания миссионера Гюцлафа, обращенного к английским и американским церквам относительно христианского просвещения Китая; с тех пор вся его энергия была направлена к осуществлению этого намерения. Когда он сообщил о нем духовнику и родителям, они ответили ему полным одобрением.

Ливингстон не хотел ограничить подготовку к деятельности миссионера одним изучением богословских наук и решился, кроме того, пройти курс врачебного искусства, чтобы быть еще более полезным для будущей паствы. Изучение медицины было сопряжено с большими затратами, но предстоявшие денежные затруднения не остановили Ливингстона; он работал в течение шести летних месяцев для того, чтобы приобрести возможность во время зимнего семестра оплачивать свою жизнь в городе и слушание лекций. С помощью отца он отыскал себе комнату в Глазго, стоившую два шиллинга (90 коп.) в неделю. К концу семестра, в апреле 1837 года, молодой человек возвратился в Блентайр и продолжал работать на фабрике; но ему все-таки не удалось собрать нужную сумму на следующий семестр, и недостававшую часть ее он занял у брата. В первые два семестра Ливингстон слушал лекции греческого языка и богословия в университете и лекции медицинских наук в Андерсеновской коллегии; последние стояли для него на первом плане. В это время он сблизился с профессором физиологии Бьюкэненом, профессором химии Грегэмом и в особенности с ассистентом последнего Джемсом Юнгом, дружбу с которым сохранил в течение всей своей жизни.

Во втором семестре (1837—1838 годы) Ливингстон обратился к Лондонскому миссионерскому обществу с предложением своих услуг в качестве миссионера. В письме к лицам, заведующим обществом, он высказывает свое отношение к деятельности, которую искал для себя. «Прежде всего, – говорит он, – миссионер должен всеми зависящими от него средствами: путем проповедей, поучений, бесед, образования юношества – распространять евангельские истины, по мере возможности вносить в ту среду, где он находится, искусства и науки цивилизации и употреблять все усилия, чтобы христианство становилось доступнее сердцу и совести просвещаемых». Он не скрывает от себя всех трудностей, опасностей и испытаний, какие неизбежно встречают миссионера на его пути, и изъявляет полную готовность подвергнуться им, в надежде на помощь Божию, причем добавляет, что он не женат и не думает жениться, так как не хочет, чтобы семейные заботы отвлекали его от выполнения предстоящего ему долга.

Предложение Ливингстона было принято, и в сентябре 1838 года он был вызван в Лондон, чтобы представиться руководителям общества. Там он познакомился с Джозефом Муром, прибывшим из Южной Англии для той же цели и служившим впоследствии миссионером на острове Таити. Мур рассказывает, что чем ближе он узнавал Ливингстона, тем более привязывался к нему; несмотря на свойственную ему неловкость и вовсе не располагающую наружность, в нем было что-то необъяснимо привлекательное, одинаково действовавшее на всех имевших с ним дело. После предварительных испытаний миссионерское общество отправило Ливингстона и Мура к священнику Ричарду Сесилю, жившему в Онгаре в Эссексе, под руководством которого будущие миссионеры должны были готовиться в течение трех месяцев. В обязанности учеников Сесил я входило сочинение проповедей, которые после исправления учителя должны были произноситься перед деревенской общиной. Дебют Ливингстона на этом поприще оказался крайне неудачным. В назначенный час он взошел на кафедру, громко и с чувством прочитал текст, но затем не в силах был что-либо произнести. Пробормотав: «Друзья, я забыл все, что хотел сказать», оратор поспешно сошел с кафедры и вышел из церкви. Он и впоследствии не сделался проповедником и вообще затруднялся говорить с кафедры в общественных собраниях. Но когда приходила очередь Ливингстона читать вечерние молитвы, он читал их так, что производил на слушателей глубокое впечатление. Исаак Тэйлор, прославившийся впоследствии как археолог и живший в детском возрасте в Онгаре, когда там находился Ливингстон, вспоминает, что в нем его особенно поражало соединение простоты и решительности. Через сорок лет после того он не мог забыть шага, каким ходил Ливингстон – крепкого, отчетливого, не слишком спешного и не слишком медленного, как будто выговаривавшего: «к цели».

Неудавшаяся проповедь Ливингстона и его своеобразное чтение молитв вызвали неблагоприятный отзыв о нем в отчете Сесиля миссионерскому обществу. Последнее готово уже было отвергнуть просьбу Ливингстона, но кто-то из состава совета предложил продлить время его испытания еще на несколько месяцев. Такое же дополнительное испытание должен был выдержать и Джозеф Мур. Наконец оба они были приняты в число будущих миссионеров. Ливингстон просил, чтобы ему разрешено было остаться еще некоторое время в Лондоне для завершения медицинского образования. Он познакомился с доктором Беннеттом, резидентом королевской коллегии врачей в Лондоне, и занимался медициной под его руководством. Благодаря госпитальной практике, какую мог ему доставить Беннетт, Ливингстон вскоре пополнил недостававшие ему практические сведения и, по отзыву Беннетта, приобрел необходимые познания в терапии и хирургии, оказавшие ему неоценимые услуги в его последующей деятельности. В свободное время Ливингстон работал в Гентеровском музее, изучая сравнительную анатомию под руководством знаменитого Ричарда Оуэна, внимание которого он привлек к себе горячей любовью к естествознанию. И на других лиц, знавших его в ту пору в Лондоне, он производил самое благоприятное впечатление. Помимо всегдашней доброты и готовности помочь страждущему и нуждающемуся, он оставил по себе память добродушной прямотой и неуклонным следованием своим убеждениям, выказывая эти качества в общении со всеми, с кем ему приходилось встречаться. Однако никто еще не подозревал тогда замечательных умственных и нравственных сил, какие таились в нем, и даже руководители миссионерского общества были о нем невысокого мнения. Впрочем, как замечает биограф Ливингстона Гэрден Блэки, развитие его шло весьма медленно, и только в последний год своего пребывания в Лондоне он достиг настоящей умственной зрелости и отчасти выказал свои выдающиеся способности.

Ливингстон вынужден был отказаться от первоначального намерения ехать в Китай, так как Англия в то время была в состоянии войны с этим государством. В Вест-Индию ему ехать не хотелось, потому что наличие достаточного количества правительственных врачей не позволило бы там применить ему свой медицинские познания, а в Ост-Индию миссионерское общество не решалось отправить новичка, считая его недостаточно способным для занятия тамошних наиболее важных постов. Эти обстоятельства и встреча с известным африканским миссионером Моффатом указали ему Африку как место его будущей деятельности. В таком повороте своей судьбы Ливингстон видел только определение свыше и с величайшей радостью вступил на новый открывавшийся перед ним путь.

Перед отъездом из Лондона он опасно заболел, но возвращение на родину оказало благотворное влияние на его здоровье, и спустя недолгое время он уже был в силах предпринять предстоявшее ему далекое путешествие. В ноябре 1840 года он получил диплом доктора медицины в Глазго и заехал домой только на одну ночь, чтобы проститься с родными. Ему хотелось многое сказать им, он предложил даже просидеть всю ночь, но мать не позволила этого, и они легли в обыкновенное время. На другой день все встали в пять часов утра и отец пешком проводил сына до Глазго, где тот должен был сесть на пароход, отходивший в Ливерпуль. Здесь отец и сын простились в последний раз.