Передо мной сейчас стоит непосильная задача - как-то так описать книгу, которую я ОБОЖАЮ, впрочем, как и две последующие части трилогии, чтобы появились ещё люди, которые тоже будут её обожать...
Если говорить о жанре - это семейная сага (ну почти!). Даже - двухсемейная сага, потому что подробные, стежок за стежком, шажок за шажком, истории буйного одесского Дома Этингера и замкнутой семьи любителей канареек из Алма-Аты ведут навстречу друг другу двоих - Леона Этингера (последнего по времени Этингера, как именует его Эсфирь Гавриловна, чья степень родства к нему слишком сложна и сомнительна, чтобы подробно её тут разбирать) и Айю, а они настолько разные, насколько возможно себе это представить.
Этингеры - состоятельное музыкальное семейство, чей патриарх ещё до революции играл в военном оркестре. Последующие поколения - талантливые музыканты, преподаватели музыки и даже один чекист с уклоном в разведку, пара пустых во всех смыслах поколений, включающих одну очень правильную советскую девушку и дочь её - ярчайшую птицу и "хорошую девочку, только в ней три мотора", которые не отличались никакими талантами, дали наконец миру Леона. Редчайший голос - контртенор, не потерянный среди детского хора, вовремя увиденный и выпестованный, не сломавшийся в подросковом возрасте. Именно для таких голосов писались сложнейшие произведения, когда композитор точно знал, что пишет для ангельского голоса кастратов. Но бывают такие голоса и без "хирургического вмешательства". Вот пример голоса, просто чтобы почувствовать, что это такое: поёт французский исполнитель Philippe Jaroussky, произведение - Lascia ch'io pianga, Гендель.
04:58Мировая знаменитость, концерты по всему миру, прекрасные отзывы критиков и прессы, отмечающих его потрясающую артистичность... и какая-то симпатичная и ухоженная бабка в Праге, необыкновенно похожая на его бабулю Эську, покупает гранаты для внученьки прямо как раз в момент, когда взлетает на воздух машина с иранским боевиком... Не так уж прост (если можно вообще таким словом назвать артиста с даром божьим) молодой Леон Этингер. Всё, что есть простого в его жизни, это - привычный семейный напев, привычный уж которому поколению:
«Ста-аканчики гра-анен-ны-ия упа-али со стола, упали и разби-ли-ся, разбилась жизнь моя…» – как высвистывал незабвенный кенарь Желтухин, и вслед за ним безмятежно напевал Гаврила Оскарович, он же Герц Соломонович, но все тот же Этингер, хоть ты тресни.
А девочка Айя родилась несчастной... Любовь тихого и замкнутого папы Ильи к её маме, прекрасной скрипачке Гуле, была смыслом и сутью его жизни. Получается, что в его жизни недолго был смысл... Гуля умерла при родах, и ребёнок какое-то время был вроде как никому не нужен.
Всегда был демонстративно равнодушен к детям и лишь сейчас с внезапной горечью понял, что все эти месяцы вовсе не ждал, вовсе не радовался скорому рождению своего ребенка, а просто эгоистично терпел, пока в его объятия не вернется любимая женщина.
Ты одинокий обездоленный выродок, сказал он себе, и неизвестно, кто в этом виноват или что виновато: возможно, и в самом деле – твое детство без братьев и сестер, без маминых слез, улыбки, шлепка. С одной лишь отстраненной переливчатой лаской канареечного пения.
Победив в себе отторжение, папаша впадает в другую крайность: безоглядной и безжалостной родительской любви, и тут выясняется, что девочка - глухая... Почти совсем. Слышит басовый регистр, и всё. Правда, она очень рано научилась читать по губам и вообще была умненьким ребёнком. А потом случайно нажала кнопку фотоаппарата - из озорства, хотела приколоться над учителем, сопровождавшим их класс в походе...
В кадр попали три кедра – три богатыря – и спина наклонившейся за цветком или грибом Наташи Магометовой. Айя вдруг почувствовала, что хочет оставить себе этот миг. Навсегда (необоримая жажда власти над временем, ради которой, по сути, она и будет носиться по свету спустя каких-нибудь несколько лет).
В ту секунду, когда палец нажал на спуск, что-то эфемерное пронеслось в кадре: воздушно-пестрый сор, досадно запорошивший поле снимка. Она подняла голову: стайка аполлонов, протанцевав вокруг ели, поднялась еще выше и скрылась порхающим косяком.
Дар фотохудожника тоже оказался замеченным и получил своё развитие. А ещё у девочки оказался абсолютно бродяжий дух и вовремя подвернувшаяся в виде случайного родственника возможность уехать в Лондон.
И вот через много лет, на полудиком побережье в Таиланде, Айя снимает незнакомого сёрфера, который - она читает по губам - поёт, взлетая над волной "ста-аканчики гра-анен-ны-ия"... Эту песню пели лучшие канарейки её отца, обученного дядей по прозвищу Зверолов...
Занавес. Конец первого действия.
А если серьёзно - книги Рубиной можно только пересказывать подробно, желательно близко к тексту, потому что это такая красотища, такое владение языком, что простые слова для описания вообще не подходят...