«Сегодня, в связи с погодой, наверное, у меня разболелось одиночество. Но это чепуха, старые раны всегда ноют в непогоду...».
«Этот чудной Алтухов»«Шёпот его – нечто осязаемое, нечто мягкое и тёплое, как живой воробей». Дружба с людьми, подобными Алтухову, восхитительно прекрасна, любая обыденность в их компании становится необычайностью, и люди к ним тянутся как к ярким, манящим звёздам. Но кем был этот смешной и талантливый парень? Он и сам, казалось, не знал, по крайней мере он так и не смог обнаружить в себе желанной гениальности, и это открытие больно по нему ударило; не смирился, не успокоился. Странные у них с рассказчицей были отношения, странные и непонятные, непонятые ими самими, потушенные в самом начале неизвестно куда ведущей тропы. «Я не поняла, что он пришёл прощаться, а он не понял, что я решила наконец в него влюбиться». Остался лишь тихий, незаметный плач, плач не столько по ушедшему, сколько по несбывшемуся.
«Дом за зелёной калиткой»«Вспугнутые ветерком листья о чём-то суетливо лопотали, тщетно пытаясь спрятать редкие солнечные блики». Ах, эти драгоценные грозди винограда, затаившиеся в недрах изумрудной листвы! И эти уроки музыки, нужные не столько девочке, сколько её матери... Впрочем, история-то не об этом, она о том, как ребёнок, сам не зная зачем, присваивает себе чужую вещь. Забавно были показаны детские переживания: по сути, девочке эти помады вообще не были нужны, она с лёгкостью обменивала их на пуговицы, местную, так сказать, валюту, но когда наступил час расплаты... Да, этот путь домой она запомнила навсегда. Вроде мелочь, но ведь её всю жизнь потом преследовал этот внушённый учительницей страх перед клептоманией; а вдруг..? Вот так оно и работает: вроде незначительное воспоминание, а ставит самое настоящее клеймо, от которого не избавиться.
«Терновник»«Тут, в мягкой подушке, тонула праздничная, буйная, зелёная в красных яблоках суббота». Казалось бы, для любого ребёнка суббота – это маленький волнительный праздник, но только не для этого мальчика, ибо в этот день ему приходилось становиться самым настоящим дипломатом, дабы улаживать дела с двумя враждебными сторонами, которые друг друга может и ненавидят, но его-то, сыночка, любят. Грустный рассказ, ужасно грустный, и каждому, кто в детстве стоял меж враждующих родителей, эти строки отзовутся тупой, знакомой болью. «Он шёл от отца к матери, словно плыл от одного берега к другому, трудно плыл, как против течения». И эти обвинения, и эти упрёки, и эти слёзы... Что тут ещё скажешь. И ведь любят они друг друга, необычайно любят, неистово, но от этого становится, пожалуй, только больнее.
«Уроки музыки»«Школьные годы, музыкальное отрочество – солнечные полосы на жёлтом паркете, торжественная, одухотворённая, надраенная до блеска моя детская тоска». У двенадцатилетней Карины много обязанностей, ведь мама умерла и кто-то должен присматривать за всей семьёй. В школе – гранит науки, дом и вовсе на ней одной. Легло на её хрупкие плечики ещё и не нужное ей пианино, потому что так захотел папа, мечта у него была такая, как и у её покойной мамы. И ведь не упрекнёшь его в том, что он не любил дочь, – о, он любил, он всё делал для своих детей. Но отчего же взрослые упорно продолжают исполнять собственные мечты через своих детей, не спрашивая при том об их собственных желаниях... У меня тоже перед глазами стоит паркет, пусть и связан он был не с музыкальным танцем, а с танцем лебединым, и да, ноша эта и впрямь остаётся на всю жизнь. И ради чего?
«Астральный полёт души на уроке физики»«Это было бесстрашие идиота», – честно призналась дева, которая в школе на уроках не училась, а читала книги, и да, прям-таки отозвалось, ибо и у меня был такой период, и это и впрямь было очень глупо; рассмешило и то, что у меня был подобный непростой разговор, и произошёл он тоже на физике, то была, правда, весьма дерзкая и восхитительная дама, которая плохую оценку мне поставила, конечно, и выговор сделала, но после звонка мы с ней очень душевно обсудили замеченную у меня книгу... Забавный рассказ, по-хорошему забавный, но не без грустинки в финале, ибо и впрямь когда вырастаешь теряешь эту необыкновенную особенность – умение летать в фантазийных мирах. «...это тяжёлое, как ртуть, вещество с годами заполняет пустоты в памяти и в душе».
«Концерт по путёвке "Общество книголюбов"»«Здесь сейчас выступит... пру... про... заик. Чтобы было ша!». И как он выступил-то, наш презамечательный товарищ прозаик! Волнительно было, страшно, чего уж там, но стоило только юной писательнице выдохнуть да повнимательнее вглядеться в глаза своих слушателей, как она поняла, что это самые обыкновенные люди, такие же как она, со своими истерзанными и поломанными судьбами, и полилась-то песня, от всей души полилась. «Я вообще далека от мысли, что искусство способно вдруг раз и навсегда перевернуть человеческую душу. Скорее оно каплей точит многовековой камень зла, который тащит на своём горбу человечество», – хорошая мысль, правильная. Кто знает, может и правда кому-то помогла старая добрая песня...
«Всё тот же сон»«Мы дрожали от ночного рваного ветра и пытались разобраться сразу во всём – в правде и лжи, в добре и зле, в жизни, в литературе, в Пушкине, в театре. Мы перебивали друг друга, ругались, горестно вдруг умолкали оба...». Ох уж этот оболтус Сенька, который вдруг на сцену взошёл – и как взошёл! Так паренёк вжился в свою роль, что начал задавать совсем уж непростые вопросы, на которые даже сам Александр Сергеевич ответить, к сожалению, не смог бы. И думы эти, и репетиции, и ночные разговоры под ревущими от бури деревьями были очень задушевными, а уж как этот дуэт в конце концов сыграл! И правда – талант, который, правда, оценили бы далеко не все, ибо взгляды на искусство и литературу у всех разные. «— Спляшем, Григорий? — Хромай отсюда, костыль!», – а жаль, что не сплясали.
«Когда же пойдёт снег?»На улицы нахлынуло самое настоящее налистнение, золотое и хрустящее, необычайно прекрасное, да вот только Нино хотелось, чтобы уже наконец пошёл пушистый и чистый, долгожданный снег. А его всё не было. Зато была пустая квартира, которую покинул любимый папа, и была боль, к которой примешивался страх скорой смерти. Эта повесть наполнена беседами с братом, первой влюблённостью и пониманием главного, такого непростого, но столь важного: «Жива моя мама. Потому, что я живу. И буду жить долго-долго». Вот вроде и грустная история, но при том бьётся в ней упорная жилка надежды, что всё у этой остроумной и забавной девчонки будет хорошо. И снег-то ведь выпал, в конце-то концов. И они с Борькой и Максом обязательно ещё погуляют, дыша морозным воздухом на манер трёхглавого дракона. Обязательно.
«Чужие подъезды»«Он не знал, куда деть себя до конца дня, а потом – куда деть себя до утра, и опять до конца дня, и до конца жизни». Вот так бывает: живёшь себе несерьёзно, отшучиваешься всё, отмахиваешься, а потом раз – и понимаешь, что всё было зря, что-то ты упустил, чего-то ты лишился... Илья мне не понравился, не верилось, что он вдруг взял да воспылал чувствами к бывшей девушке, то был всего лишь страх того, что жизнь уходит, а у него ничего нет. И мало того что он собственные раны разбередил, он ещё и Наташе жизнь попортил, ворвавшись со своими такими пламенными, но по сути столь пустыми речами. Но эти ворчливые перепалки с мамой, ласковые беседы с бабушкой, тёплые встречи с папой, сама эта атмосфера отчаяния прозревшего человека, – да, всё это не могло не задеть. И дело ведь даже не в работе, любви или детях. Просто от себя ведь не убежишь. Как ни пытайся.
«Сумрачный рассвет уходил, он рассеивался, и надо было догнать его, ухватиться за него, не пустить, надо было спрятаться в нём от надвигающегося дня». Да, хотелось спрятаться... Отчего-то на протяжении всего того времени, что я провела в компании этой книги, меня одолевала непонятно по кому или чему тоска. Возможно, это была тоска по детству, не сказать что счастливому. Возможно, это была тоска по некогда родным людям, которые либо уже не родные, либо и вовсе их уже нет. Возможно, это просто такой вид тоски, который и в какие-то определённые рамки загонять не надо, она просто есть – и всё. Она, это непонятная и щемящая, всё ещё где-то здесь, затаилась в тихом снегопадном танце, стоит лишь вглядеться – и ты вновь это видишь, пусть и не так отчётливо, не так ясно, но видишь. Это – отголоски былого.
«По субботам»«Я, папа, просто равнодушный человек», – говорит с улыбкой Ева, но это, конечно, не так. У отца новая семья, он молодится и улыбается, глаза искрятся счастьем. Мать, уничтоженная предательством, пытается собрать себя заново где-то там, в чужих краях. И никто, никто не думает о том, что чувствует брошенная всеми девочка. «Вы убили меня в четырнадцать лет! Я не живу. Я совсем одна на свете». Было что-то глубоко трагичное в том, как она обрадовалась нежданному гостю, не сказать что другу, так, субботнему знакомому, который внезапно оказался в её комнатке, стены которой покрывали её рисунки, которые она никому не показывала. Нет, не была Ева равнодушным человеком. Кто и был полон жестокосердного равнодушия, так это взрослые, которые с такой лёгкостью вычеркнули её из своих жизней. И этот кусок бельевой верёвки...«Этот чудной Алтухов»«Шёпот его – нечто осязаемое, нечто мягкое и тёплое, как живой воробей». Дружба с людьми, подобными Алтухову, восхитительно прекрасна, любая обыденность в их компании становится необычайностью, и люди к ним тянутся как к ярким, манящим звёздам. Но кем был этот смешной и талантливый парень? Он и сам, казалось, не знал, по крайней мере он так и не смог обнаружить в себе желанной гениальности, и это открытие больно по нему ударило; не смирился, не успокоился. Странные у них с рассказчицей были отношения, странные и непонятные, непонятые ими самими, потушенные в самом начале неизвестно куда ведущей тропы. «Я не поняла, что он пришёл прощаться, а он не понял, что я решила наконец в него влюбиться». Остался лишь тихий, незаметный плач, плач не столько по ушедшему, сколько по несбывшемуся.
«Дом за зелёной калиткой»«Вспугнутые ветерком листья о чём-то суетливо лопотали, тщетно пытаясь спрятать редкие солнечные блики». Ах, эти драгоценные грозди винограда, затаившиеся в недрах изумрудной листвы! И эти уроки музыки, нужные не столько девочке, сколько её матери... Впрочем, история-то не об этом, она о том, как ребёнок, сам не зная зачем, присваивает себе чужую вещь. Забавно были показаны детские переживания: по сути, девочке эти помады вообще не были нужны, она с лёгкостью обменивала их на пуговицы, местную, так сказать, валюту, но когда наступил час расплаты... Да, этот путь домой она запомнила навсегда. Вроде мелочь, но ведь её всю жизнь потом преследовал этот внушённый учительницей страх перед клептоманией; а вдруг..? Вот так оно и работает: вроде незначительное воспоминание, а ставит самое настоящее клеймо, от которого не избавиться.
«Терновник»«Тут, в мягкой подушке, тонула праздничная, буйная, зелёная в красных яблоках суббота». Казалось бы, для любого ребёнка суббота – это маленький волнительный праздник, но только не для этого мальчика, ибо в этот день ему приходилось становиться самым настоящим дипломатом, дабы улаживать дела с двумя враждебными сторонами, которые друг друга может и ненавидят, но его-то, сыночка, любят. Грустный рассказ, ужасно грустный, и каждому, кто в детстве стоял меж враждующих родителей, эти строки отзовутся тупой, знакомой болью. «Он шёл от отца к матери, словно плыл от одного берега к другому, трудно плыл, как против течения». И эти обвинения, и эти упрёки, и эти слёзы... Что тут ещё скажешь. И ведь любят они друг друга, необычайно любят, неистово, но от этого становится, пожалуй, только больнее.
«Уроки музыки»«Школьные годы, музыкальное отрочество – солнечные полосы на жёлтом паркете, торжественная, одухотворённая, надраенная до блеска моя детская тоска». У двенадцатилетней Карины много обязанностей, ведь мама умерла и кто-то должен присматривать за всей семьёй. В школе – гранит науки, дом и вовсе на ней одной. Легло на её хрупкие плечики ещё и не нужное ей пианино, потому что так захотел папа, мечта у него была такая, как и у её покойной мамы. И ведь не упрекнёшь его в том, что он не любил дочь, – о, он любил, он всё делал для своих детей. Но отчего же взрослые упорно продолжают исполнять собственные мечты через своих детей, не спрашивая при том об их собственных желаниях... У меня тоже перед глазами стоит паркет, пусть и связан он был не с музыкальным танцем, а с танцем лебединым, и да, ноша эта и впрямь остаётся на всю жизнь. И ради чего?
«Астральный полёт души на уроке физики»«Это было бесстрашие идиота», – честно призналась дева, которая в школе на уроках не училась, а читала книги, и да, прям-таки отозвалось, ибо и у меня был такой период, и это и впрямь было очень глупо; рассмешило и то, что у меня был подобный непростой разговор, и произошёл он тоже на физике, то была, правда, весьма дерзкая и восхитительная дама, которая плохую оценку мне поставила, конечно, и выговор сделала, но после звонка мы с ней очень душевно обсудили замеченную у меня книгу... Забавный рассказ, по-хорошему забавный, но не без грустинки в финале, ибо и впрямь когда вырастаешь теряешь эту необыкновенную особенность – умение летать в фантазийных мирах. «...это тяжёлое, как ртуть, вещество с годами заполняет пустоты в памяти и в душе».
«Концерт по путёвке "Общество книголюбов"»«Здесь сейчас выступит... пру... про... заик. Чтобы было ша!». И как он выступил-то, наш презамечательный товарищ прозаик! Волнительно было, страшно, чего уж там, но стоило только юной писательнице выдохнуть да повнимательнее вглядеться в глаза своих слушателей, как она поняла, что это самые обыкновенные люди, такие же как она, со своими истерзанными и поломанными судьбами, и полилась-то песня, от всей души полилась. «Я вообще далека от мысли, что искусство способно вдруг раз и навсегда перевернуть человеческую душу. Скорее оно каплей точит многовековой камень зла, который тащит на своём горбу человечество», – хорошая мысль, правильная. Кто знает, может и правда кому-то помогла старая добрая песня...
«Всё тот же сон»«Мы дрожали от ночного рваного ветра и пытались разобраться сразу во всём – в правде и лжи, в добре и зле, в жизни, в литературе, в Пушкине, в театре. Мы перебивали друг друга, ругались, горестно вдруг умолкали оба...». Ох уж этот оболтус Сенька, который вдруг на сцену взошёл – и как взошёл! Так паренёк вжился в свою роль, что начал задавать совсем уж непростые вопросы, на которые даже сам Александр Сергеевич ответить, к сожалению, не смог бы. И думы эти, и репетиции, и ночные разговоры под ревущими от бури деревьями были очень задушевными, а уж как этот дуэт в конце концов сыграл! И правда – талант, который, правда, оценили бы далеко не все, ибо взгляды на искусство и литературу у всех разные. «— Спляшем, Григорий? — Хромай отсюда, костыль!», – а жаль, что не сплясали.
«Когда же пойдёт снег?»На улицы нахлынуло самое настоящее налистнение, золотое и хрустящее, необычайно прекрасное, да вот только Нино хотелось, чтобы уже наконец пошёл пушистый и чистый, долгожданный снег. А его всё не было. Зато была пустая квартира, которую покинул любимый папа, и была боль, к которой примешивался страх скорой смерти. Эта повесть наполнена беседами с братом, первой влюблённостью и пониманием главного, такого непростого, но столь важного: «Жива моя мама. Потому, что я живу. И буду жить долго-долго». Вот вроде и грустная история, но при том бьётся в ней упорная жилка надежды, что всё у этой остроумной и забавной девчонки будет хорошо. И снег-то ведь выпал, в конце-то концов. И они с Борькой и Максом обязательно ещё погуляют, дыша морозным воздухом на манер трёхглавого дракона. Обязательно.
«Чужие подъезды»«Он не знал, куда деть себя до конца дня, а потом – куда деть себя до утра, и опять до конца дня, и до конца жизни». Вот так бывает: живёшь себе несерьёзно, отшучиваешься всё, отмахиваешься, а потом раз – и понимаешь, что всё было зря, что-то ты упустил, чего-то ты лишился... Илья мне не понравился, не верилось, что он вдруг взял да воспылал чувствами к бывшей девушке, то был всего лишь страх того, что жизнь уходит, а у него ничего нет. И мало того что он собственные раны разбередил, он ещё и Наташе жизнь попортил, ворвавшись со своими такими пламенными, но по сути столь пустыми речами. Но эти ворчливые перепалки с мамой, ласковые беседы с бабушкой, тёплые встречи с папой, сама эта атмосфера отчаяния прозревшего человека, – да, всё это не могло не задеть. И дело ведь даже не в работе, любви или детях. Просто от себя ведь не убежишь. Как ни пытайся.
«Сейчас трудно вспомнить; сейчас я, как собака-ищейка, иду по следу полузабытых соображений, полузаглохших чувств, и, как собака, останавливаюсь, наткнувшись на еле различимый, почти выветрившийся запах отошедшего». Все собранные в этом сборнике рассказы и повести на первый взгляд очень разные, но их объединяет нечто такое, что довольно сложно облечь в какое-то слово, это нужно именно что прочувствовать. Долг, который взваливают на себя дети, одиночество, что гложет всех нас в определённые моменты жизни, мягко падающие на ресницы снежинки... Хорошие это истории, простые и лёгкие, но при том очень живые и яркие, они вызывают грусть, но грусть светлую, грусть по былому, которое не сказать что было таким уж хорошим, но что-то особенное в нём всё-таки было...
«С годами глубже заглядываешь в себя, и настанет день – не отшатнёшься от гиблой пропасти вины, не отшатнёшься от края, а пристально вглядишься в каждый камень этой вины, и маленький, и большой, и эту тяжкую кладь, от которой ломится и стонет душа, понесёшь до конца».