Эта книга посвящается Леннарту Сейну, который не только лучший в своем деле, но и отличный парень, а также Элизабет Сейн, такой же милой, как и ее муж

Dean Koontz

WATCHERS

Copyright © 1987 by Nkui, Inc.

This edition published by arrangement with InkWell Management LLC

and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

© О. Э. Александрова, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

Часть первая. Раскалывая прошлое

Прошлое – это начало начал. Все, что есть, и все, что было, не более чем предрассветные сумерки.

Г. Дж. Уэллс

Встреча двух личностей подобна контакту двух химических веществ: если есть хоть малейшая реакция, изменяются оба элемента.

К. Г. Юнг

Глава 1

1

Восемнадцатого мая, в свой тридцать шестой день рождения, Трэвис Корнелл поднялся в пять утра. Надел тяжелые походные ботинки, джинсы и синюю клетчатую рубашку с длинным рукавом. Сел за руль красного пикапа и поехал от своего дома в Санта-Барбаре в сторону поселка Сантьяго-Каньон, расположенного на востоке округа Ориндж, к югу от Лос-Анджелеса. С собой Трэвис взял лишь печенье «Орео», большую флягу апельсинового «Кул-эйда» и полностью заряженный «смит-вессон» 38-го калибра модели «Чифс-спешиал».

За все два с половиной часа пути Трэвис ни разу не включил радио. Он не мурлыкал себе под нос, не свистел и не напевал, как частенько делают мужчины, находясь в одиночестве. По правую руку раскинулся Тихий океан. Тяжелый и холодный, точно сланец, океан угрюмо чернел у горизонта, но ближе к берегу первые лучи солнца уже успели окрасить его золотом одноцентовиков и палевым розовых лепестков. Однако Трэвис даже не потрудился взглянуть на позолоченную солнцем воду.

У Трэвиса, худощавого, жилистого мужчины с глубоко посаженными карими, под цвет волос, глазами, было узкое лицо с римским профилем, высокие скулы и слегка выступающий подбородок. Такое аскетичное лицо скорее подошло бы монаху из какого-нибудь святого ордена, где до сих пор верят, что самобичевание очищает душу через страдание. И, Господь свидетель, за свою жизнь Трэвис действительно настрадался. Однако его лицо могло быть и располагающим, открытым и теплым. В свое время улыбка Трэвиса очаровывала женщин, но не сейчас. Он уже давно не улыбался.

«Орео», фляга и револьвер лежали в зеленом нейлоновом рюкзаке с черными лямками, брошенном на переднее сиденье. Время от времени Трэвис поглядывал на рюкзак, словно мог разглядеть через ткань заряженный «Чифс-спешиал».

Трэвис свернул с шоссе, ведущего в Сантьяго-Каньон, округ Ориндж, на узкую дорогу, затем – на ухабистый проселок. И вот уже в восемь тридцать плюс несколько минут он припарковал пикап на стоянке под колючими ветвями пихты Дугласа.

Набросив на плечи лямки рюкзака, Трэвис направился к подножию гор Санта-Ана. Он с детских лет знал здесь каждый склон, каждую складку, каждое ущелье, каждый хребет. У отца Трэвиса была каменная хижина в верхней части каньона Святого Джима, возможно самого удаленного из всех населенных каньонов, и в детстве Трэвис неделями изучал дикую природу в радиусе многих миль от хижины.

Он любил эти дикие каньоны. Во времена его юности черные медведи бродили по окрестным лесам. Теперь медведи исчезли, хотя чернохвостые олени пока еще водились, правда, уже не в таком изобилии, как двадцать лет назад. Но прекрасные горные складки и впадины, пышная и разнообразная растительность, в частности кусты и деревья, остались неизменными, по крайней мере, так показалось Трэвису, пока он неутомимо шел под сенью калифорнийских дубов и платанов.

Время от времени на пути попадались одинокие хижины или скопления горных домиков. Редкие местные жители были робкими сурвайвалистами, верившими в приближение конца цивилизации, но не решавшимися переехать в еще более заповедные места. Многие из них, самые обычные люди, смертельно устали от суеты современной жизни и теперь отлично обходились без водопровода и электричества.

Но хотя каньоны считались местами отдаленными и труднодоступными, рано или поздно им суждено было быть оккупированными неуклонно надвигавшимися окраинами. Ведь население округов Ориндж и Лос-Анджелес, расположенных в радиусе ста миль, уже составляло почти десять миллионов человек, и рост его численности не подлежал сомнению.

Но сейчас безжалостный хрустальный свет словно дождем омывал эту дикую местность, казавшуюся удивительно чистой и первозданной.

На голом горном хребте с жухлой травой, успевшей вырасти в короткий сезон дождей, Трэвис нашел широкий плоский валун и скинул рюкзак.

В пятидесяти футах от Трэвиса на другом плоском камне грелась на солнце гремучая змея. Она подняла свою мерзкую клиновидную голову и уставилась на Трэвиса.

Мальчишкой Трэвис убил в этих горах несметное число гремучников. Достав из рюкзака револьвер, он встал с каменной скамьи. Сделал несколько шагов в сторону змеи.

Гремучник поднялся на хвосте и пристальнее уставился на Трэвиса.

Трэвис сделал еще один шаг и принял нужное для стрельбы положение, обеими руками сжав револьвер.

Гремучник начал свиваться кольцами. Однако вскоре он поймет, что сделать бросок на таком расстоянии нереально, и попытается отступить.

Абсолютно уверенный, что попадет в цель, Трэвис, к своему удивлению, неожиданно понял, что не может нажать на спусковой крючок. Ведь он приехал к подножию этих гор не только вспомнить времена, когда ему было приятно ощущать себя живым, но и пострелять по змеям, если хоть одна попадется на пути. Страдавший в последнее время от глубокой депрессии, озлобленный вечным одиночеством и отсутствием смысла жизни, Трэвис был словно туго натянутая струна. Ему необходимо было совершить какое-то агрессивное действие, и убийство нескольких змей – право слово, небольшая потеря – казалось идеальным средством выпустить пар. Однако, глядя на гремучника, Трэвис вдруг понял, что существование этой рептилии куда менее бессмысленно, нежели его собственное: она занимала свою экологическую нишу и наверняка получала большее удовольствие от жизни, чем он сам в последнее время. Трэвиса затрясло, дуло отклонилось от цели, и он не смог пробудить в себе желания выстрелить. Трэвис оказался никудышным палачом, а потому, опустив револьвер, вернулся к валуну, на котором оставил рюкзак.

Змея была явно настроена миролюбиво: она снова опустила голову на камень и застыла.

Тем временем Трэвис вскрыл упаковку «Орео». В детстве он обожал его. Но за последние пятнадцать лет не съел ни одного печеньица. Печенье оказалось почти таким же, как Трэвису запомнилось с детства. Он глотнул из фляги «Кул-Эйда», однако напиток его разочаровал, оказавшись слишком сладким на вкус взрослого человека.

Можно воскресить в памяти невинность, энтузиазм, радость и ненасытность юности, но, увы, все это невозможно вернуть, подумал Трэвис.

Оставив гремучника греться на солнце, Трэвис снова закинул рюкзак на плечо и начал спуск в тени деревьев по южному склону горного хребта в сторону верхней части каньона. Воздух был напоен свежестью молодых побегов вечнозеленой растительности. Там, где дно каньона спускалось вниз в западном направлении, Трэвис свернул в глубоком мраке на запад и пошел по оленьей тропе.

Несколько минут спустя, пройдя под сомкнутыми наподобие арки ветвями двух калифорнийских платанов, Трэвис оказался в том месте, где солнечный свет просачивался сквозь брешь в листве. Оленья тропа на дальнем конце поляны вела в другую часть леса, где ели, лавры и платаны росли еще плотнее. Тропа впереди круто обрывалась – каньон пытался нащупать дно. Трэвис остановился на краю солнечного круга, так что носки ботинок оставались в тени, и посмотрел на крутой спуск, окутанный непроглядной тьмой.

Трэвис собрался было продолжить путь, но тут справа из засохшего кустарника выскочила какая-то собака и, громко пыхтя, побежала прямо к Трэвису. Это был золотистый ретривер, на первый взгляд явно породистый. Кобель. Очевидно, псу было чуть больше года: он уже практически достиг нужных размеров, сохранив при этом игривость щенка. В его густой шерсти, грязной, мокрой и свалявшейся, застряли репейники и листья. Остановившись перед Трэвисом, пес сел, наклонил голову и бросил на него заискивающий дружелюбный взгляд.

Несмотря на замызганный вид, собака обладала какой-то странной притягательностью. Трэвис наклонился, погладил ее по голове и почесал за ушами.

Трэвис ожидал, что из кустов вот-вот появится хозяин ретривера, запыхавшийся и сердитый. Но никто не вышел. Тогда Трэвис решил проверить, на месте ли ошейник с жетоном, но ошейника не было.

– Ведь ты наверняка не бродячая собака. Не так ли, малыш?

Ретривер фыркнул.

– Нет, ты слишком дружелюбный для бродячей собаки. Ты потерялся, да?

Пес ткнулся носом в руку Трэвиса.

Трэвис заметил, что у собаки не только вся шерсть в колтунах, но и правое ухо в засохшей крови. Следы свежей крови виднелись на передних лапах, словно ретривер так долго бежал по пересеченной местности, что треснули подушечки лап.

– Похоже, ты проделал тяжелый путь, малыш.

В ответ ретривер тихонько заскулил, будто соглашаясь с Трэвисом.

Он продолжил гладить ретривера по спине и почесывать за ушами, но через минуту-другую понял, что ждет от пса нечто такого, чего тот никак не мог ему дать: смысла и цели в жизни, избавления от отчаяния.

– Ну а теперь беги. – Легонько хлопнув ретривера по спине, Трэвис поднялся и потянулся.

Собака осталась стоять перед ним.

Тогда Трэвис обошел пса и направился в сторону опускающейся в темноту узкой тропы.

Однако собака обежала Трэвиса и преградила ему дорогу.

– Беги, малыш!

Ретривер оскалился и утробно зарычал.

Трэвис нахмурился:

– Беги! Хороший пес.

Но обойти ретривера так и не удалось: тот снова зарычал и начал хватать Трэвиса за ноги.

– Эй! – Трэвис отскочил на два шага назад. – Какая муха тебя укусила?!

Ретривер перестал рычать, но остался стоять, тяжело дыша.

Трэвис снова попробовал пройти вперед, но пес набросился на него еще яростнее. Он по-прежнему не лаял, а лишь глухо рычал и хватал за ноги, загоняя назад на поляну. Трэвис сделал восемь-десять неловких шагов по скользкому ковру из сухих еловых веток и сосновых иголок, споткнулся и шлепнулся на задницу.

Как только Трэвис оказался на земле, пес тотчас же отстал. Он подбежал к краю крутого спуска, напряженно вглядываясь в темноту. Его висячие уши навострились и чуть-чуть поднялись.

– Проклятая собака! – воскликнул Трэвис, но пес не обратил на эти слова никакого внимания. – Какого черта ты ко мне привязалась, мерзкая шавка?!

Но ретривер, оставаясь в тени деревьев, продолжал всматриваться в уходящую вниз оленью тропу, в черноту лесистого дна каньона. Опущенный хвост был зажат между задними лапами.

Трэвис подобрал с земли пригоршню мелких камешков, выпрямился и запустил одним из них в ретривера. Собака, несмотря на болезненный удар, даже не взвизгнула, а только резко развернулась.

Ну вот, я добился своего, подумал Трэвис. Теперь он вцепится мне в горло.

Пес бросил на Трэвиса осуждающий взгляд и продолжил блокировать оленью тропу.

Что-то в поведении этого ободранного пса – возможно, взгляд широко расставленных темных глаз, а возможно, наклон квадратной головы – заставило Трэвиса почувствовать укол совести за то, что он пустил в ход камень. Чертова псина явно разочаровалась в нем, и Трэвису вдруг стало стыдно.

– Эй, послушай, – сказал он, – ты первый начал!

Но собака лишь внимательно посмотрела на него.

Трэвис выронил оставшиеся камни.

Ретривер проводил взглядом брошенные за ненадобностью метательные снаряды, затем снова поднял на Трэвиса глаза, и Трэвис мог поклясться, что прочел явное одобрение на морде собаки.

Конечно, можно было повернуть назад. Или найти другой спуск в каньон. Но Трэвиса охватила иррациональная решимость во что бы то ни стало прорваться вперед, пойти именно туда, куда он хотел пойти, черт побери! Из всех дней именно сегодня он не потерпит никаких преград и его не остановит такая ерунда, как вставшая на пути собака.

Трэвис в очередной раз встал, ссутулил плечи, чтобы надеть рюкзак, и, вдохнув полной грудью смолистый воздух, отважно пошел через поляну.

Пес снова зарычал: тихо, но угрожающе. И снова оскалил зубы.

С каждым шагом решимость Трэвиса мало-помалу таяла, и, оказавшись в нескольких футах от ретривера, он выбрал другой подход. Он остановился, покачал головой и мягко пожурил пса:

– Плохая собака. Ты очень плохая собака. Ты это знаешь? Что на тебя нашло? А? Непохоже, что ты таким уродился. С виду ты очень хорошая собака.

И пока Трэвис увещевал пса, тот, перестав рычать, неуверенно вильнул разок-другой пушистым хвостом.

– Хороший мальчик, – произнес Трэвис заискивающе, очень вкрадчиво. – Вот так-то лучше. Мы с тобой можем стать друзьями, а?

Ретривер примирительно заскулил. Этим хорошо знакомым трогательным звуком собаки выражают свое естественное желание быть любимыми.

– Видишь, у нас с тобой явный прогресс. – Сделав еще один шаг в сторону собаки, Трэвис собрался было нагнуться, чтобы ее погладить.

Пес тотчас же с грозным рычанием прыгнул на Трэвиса, отгоняя его вглубь поляны. Вцепившись зубами в штанину Трэвиса, ретривер яростно замотал головой. Трэвис попытался пнуть собаку ногой. Промахнулся и потерял равновесие. Тем временем пес вцепился во вторую штанину и обежал Трэвиса кругом, таща его за собой. Трэвис начал отчаянно подпрыгивать, чтобы не отстать от противника, но не удержался и снова шлепнулся на землю.

– Вот дерьмо! – Он чувствовал себя ужасно глупо.

Собака заскулила, явно демонстрируя дружелюбный настрой, и лизнула Трэвиса в руку.

– Нет, ну надо же быть таким придурком! – вздохнул Трэвис.

Ретривер вернулся к краю поляны. И остался стоять спиной к Трэвису, уставившись на оленью тропу, уходившую вниз, в прохладную тень деревьев. Внезапно пес пригнул голову и сгорбился. Мышцы на спине и ляжках напряглись, словно он приготовился дать деру.

– На что ты смотришь? – До Трэвиса внезапно дошло, что пса гипнотизирует не сама оленья тропа, а что-то на тропе. Он встал с земли и спросил, обращаясь к самому себе: – Горный лев?

Во времена его юности в этих лесах водились горные львы, в частности пумы. Так что вполне вероятно, где-нибудь поблизости по-прежнему рыщут представители семейства кошачьих.

Ретривер зарычал, на этот раз не на Трэвиса, а на что-то, привлекшее его внимание. Звук был низким, едва слышным, и Трэвису показалось, что собака одновременно и сердита, и напугана.

Койоты? В предгорьях их было полным-полно. Стая голодных койотов способна насторожить даже такое сильное животное, как этот золотистый ретривер.

Испуганно тявкнув, пес отскочил от затененной оленьей тропы. Затем бросился к Трэвису, пулей пролетев мимо него в сторону деревьев, и Трэвис решил, что ретривер исчезнет в лесу. Но нет. Остановившись под аркой из ветвей двух платанов, из-под которой Трэвис вышел несколько минут назад, пес выжидающе смотрел на мужчину. Затем с озабоченным видом подскочил к нему, стремительно обежал его, вцепился в штанину и попятился, пытаясь утащить за собой.

– Ладно-ладно, сдаюсь, – сказал Трэвис. – Твоя взяла.

Ретривер разжал зубы. И отрывисто тявкнул – звук, скорее напоминавший тяжелый вздох, нежели лай.

Совершенно очевидно – и это было самым удивительным, – собака намеренно не пускала Трэвиса на темную полоску оленьей тропы, где явно что-то такое было. Нечто опасное. И теперь собака предлагала Трэвису уносить отсюда ноги, поскольку опасное существо приближалось.

Что-то приближалось. Но что?

Трэвис нимало не обеспокоился. Ему стало просто интересно. Что бы там ни было, это могло напугать собаку, однако ни одно обитающее в здешних горах животное, пусть даже койот или пума, не станет нападать на взрослого мужчину.

Нетерпеливо поскуливая, ретривер снова пытался ухватить зубами штанину Трэвиса.

Ретривер вел себя необычно. Если он до смерти напуган, тогда почему не убегает, бросив Трэвиса? Ведь Трэвис не был его хозяином, и пес вовсе не обязан был любить и защищать его. У бродячих собак нет чувства долга по отношению к незнакомцам, у них нет ни совести, ни моральной ответственности. Интересно, что этот пес о себе возомнил: что он – внештатный помощник Лэсси?

– Хорошо-хорошо. – Стряхнув с себя ретривера, Трэвис последовал за ним к арке из ветвей платана.

Собака бросилась вперед, вверх по тропе, ведущей к внешнему краю каньона, навстречу яркому свету и расступившемуся лесу.

Трэвис замешкался возле платанов. Нахмурившись, он окинул взглядом солнечную поляну и черную дыру между деревьями, где тропа круто уходила вниз. Так кто же должен был оттуда появиться?

Пронзительный стрекот цикад внезапно оборвался, будто кто-то резко поднял иглу граммофона. В лесу стало неестественно тихо.

А затем Трэвис услышал, как что-то несется вверх по темной тропе. Странный скребущий звук. Грохот осыпающихся камней. Шелест сухих кустов. Казалось, существо это было ближе, чем на самом деле, поскольку звуки эхом разносились в узком проходе между деревьями. Так или иначе, существо быстро приближалось. Очень быстро.

И тут впервые за все это время Трэвис почувствовал, что ему грозит серьезная опасность. Он знал, что в здешних лесах нет достаточно крупных и смелых зверей, способных на него напасть, но инстинкт оказался сильнее доводов разума. Сердце тревожно забилось.

Ретривер, уже бежавший вверх по склону каньона, почуял смятение Трэвиса и возбужденно залаял.