Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Здесь издалека

Это, наверное, самое сладкое во всей поездке – когда, нагнувшись ступаешь на трап, и тебя обдает и теплом, и солнцем, и неповторимым крымским запахом, а московский плащ на руке болтается нелепой тряпкой. Ты продлил себе лето, пусть всего на несколько дней, и потом опять вернешься на промозглые дождливые улицы Москвы. Но здесь – еще лето, приятное, нежаркое, без толп курортников, свое. Немного лишнего солнца и моря впереди. И домой, как кажется, еще так нескоро…

Партнер встречал его сразу за таможенной дверью. Про себя Семен так и называл его «партнером» – боров какой-то, вроде и не слишком толстый, но с тем же цепким и липким взглядом, как у тех таксистов, что ловят тебя чуть не у самого трапа и везут потом в город за десятерную цену. Только ставка тут покрупнее – гостиничный бизнес.

Боров уже приезжал в Москву, разговаривать с начальством, и много было и выпито, и сказано, но что начальство? Оно сопромат не изучало. А материал, он сопротивляется, и все ваши расчудесные бизнес-планы могут запросто упереться в его сопротивление. И бабло, всегда побеждающее зло, улетит в ржавые и слишком узкие трубы канализации, поплывет вместе с фундаментом. Так что планы планами, а без инженера советской еще закалки саду не цвесть. И значит, лететь Семену, разбираться и с трубами, и с фундаментом. Стоит ли овчинка выделки, надо ли достраивать советского бетонного мамонта, трижды недостроенного, брошенного и растащенного по камешку. По бумагам выходило, что стоит, а вот как оно на местности?

Неожиданно вялое для такого большого и крепкого рукопожатие, дежурные приветствия:

– С приездом, Семен Степаныч! Как долетел? Ну, машина ждет! Не голоден? Если не против – сразу к нам, там и поужинаем. Сегодня можно отдохнуть, а завтра уж и на объект.

Знаем, знаем мы этот отдых. Староват он уже для него. Не сказать, что не нравится – просто вполне можно и без него обойтись. Уже давно отгорела для него удаль молодых самцов. Да, впрочем, в их компании это и смолоду не слишком ценилось. Всякое бывало, конечно, но не на то смотрели. Впрочем… может, не настолько уж зеленее была трава в его студенческие годы, только кажется теперь так?

Погрузились в машину, средней руки иномарку. За рулем водитель – показывают, что фирма серьезная – так что сели с партнером на заднее сиденье. И замелькали за окном залитые солнцем дома, дороги, люди в футболках и шортах…

А водитель включил радио. Какое-то очередное ретро на FM, песни советских времен. Интересно, это они на возраст его намекают? Или просто в моде тут советское? А впрочем, зачем придавать значение несущественным деталям. Просто радио и радио, ничего особенного. Пугачева, Антонов… Пусть.

Обменялись дежурными словами – как семья, как дети. А что семья – нормально все. Все в норме. Вроде, для проформы так говорится, а ведь и на самом деле все в норме. Норма, она уж какая есть, жаловаться не стоит. Люда на даче, как водится – с мая по октябрь в Москве только наездами, вроде как пишет там чего-то, а больше в земле ковыряется. Полюбила вдруг на пятом десятке все эти варенья да соленья, теплицы, яблони. И вправду ведь здорово у нее получается, если честно, да есть особо некому. Танька у мужа молодого, горячего, латиноамериканского, сплошной сериал в реальном времени. Митька тоже дома не ночует – сезон охоты на призывников открыт, и хоть с военкоматом договоренность вроде бы есть, но документы медицинские не все еще выправили, так что лучше поостеречься. А балбесу этому только того и надо – есть ночевки поинтересней домашних. Учиться ума не хватает, работать лень, а жить – оно и так неплохо получается.

Но не расскажешь же чужому человеку, какая она у тебя, норма? Скажем – все живы, здоровы, при деле. Без деталей.

– Что ж, Семен Степаныч, знаешь наш Город-то?

Знакомый стиль – на ты, но по отчеству. И неформально получается, и солидно. Ну что ж, поддержим.

– Знаю, Иван Викторыч, как не знать. Весь мир его знает. В Париже – целый бульвар его именем назван.

– Да что нам про Париж, – хохотнул партнер, – тут вон от Киева не знаем, как отбиться, особенно при новой тамошней власти. Гордость русских моряков – а во что превращают? Флот ваш уходит, а этот, жовто-блакитный – да глаза б на него не глядели. Что теперь с городом будет?

– Ну, без дела не останетесь, – рассудительно заметил Семен, – вон какие деловые люди, вроде тебя, в туристический бизнес ударились. Неужто не поднимете?

– Да поднимем, – вдруг посерьезнел партнер, – построим, что надо, почистим, отремонтируем… только это уже не тот Город будет, понимаешь? Мало ли их, курортных. А наш – один. Как тот Париж. Вот Диснейлэнд там построили, мои летали на каникулы (эх, как он это красиво ввернул – ненавязчиво так похвастался), а ведь – за городской чертой. Потому что Париж есть Париж. Ну ты представь Микки-Мауса вместо Нотр-Дама? Вот ровно так у нас и выйдет, с нашим бизнесом.

Ровно гудело шоссе, зеленели деревья по обочинам, и в Семене неожиданно проснулось теплое чувство к этому человеку, для которого любовь к родному Городу – выше всяких бизнес планов. Впрочем, Город того стоил.

– А ведь я бывал у вас, – сказал Семен, – хотя кого этим удивишь. Много кто у вас бывал!

– Запомнил же? Сколько городов посетил, наверное, – а второго такого нет! – уверенно ответил партнер, да впрочем, что «партнер», можно его и Иваном, в конце концов, называть.

– Это верно, – кивнул Семен, – давно это было… Вот погоди… что по радио сейчас идет… тогда как раз пели.

Звенел хрустальный голос Анны Герман; тогда его тоже передавали по поездному радио. Так и запомнился он один из всей той мути, которой забивали уши: душный плацкартный вагон, пропыленная степь, за которой уже встают голубые горы – вот прямо как сейчас – и тебе двадцать лет, и ты студент, и кажется, уже влюблен вот в эту девчонку с нижней полки, и все только начинается, а тебе поют про взлетные огни аэродрома и синие московские метели… Далекое-далекое, а такое понятное, родное. Эта песня у них с Людой долго так и называлась – наша. И Город долго называли – нашим, и приезжали потом на лето, и Таньку, и Митьку вывозили.

– Тоже ее люблю, – неожиданно согласился Иван, – подпел бы, да не хочу портить.

Замолчали оба и слушали.

 
Ты поверь, что здесь издалека
Многое теряется из виду,
Тают грозовые облака,
Кажутся нелепыми обиды.
Надо только выучиться ждать,
Надо быть спокойным и упрямым,
Чтоб порой от жизни получать
Радости скупые телеграммы.
 

Спокойным и упрямым – это да, подумал Семен. Это уж точно мое.

– Отдыхать приезжал? – спросил Иван.

– Что?

– Ну, отдыхать сюда приезжал?

– Да нет, сначала, представь себе, копать…

– Что копать? – не понял теперь Иван.

– Раскопки. Девчонка знакомая уговорила, жена моя будущая, хотя я об этом еще не знал – уговорила нашу студенческую компанию на лето податься в археологическую экспедицию. Как раз к вам. Море, солнце бесплатно, еще и заработаем немного… Да не в том дело. Молодые были!

– Ну, – согласился Иван, – по молодости – самое оно. Да и время такое было.

Время-время… Ну что им попрекать! Не худшее, между прочим время.

Они тогда дотрюхали в этом семьсот веселом до конечной станции уже в темноте, и потом, похватав рюкзаки, бежали на троллейбус – а вдруг последний? Троллейбус с кряхтением карабкался в гору, а под горой мерцали в зеркале бухты городские огни, и загадочно чернели почти невидимые огромные сигары, про которые вдруг кто-то догадался жарким шепотом: «подводные лодки! настоящие!»

А троллейбус немыслимо долго трясся, огибал памятники на круглых площадях, проползал вдоль белых зданий с колоннами, и они все жадились ухватить еще кусочек черного провала в пятнах огней то по одну, то по другую сторону – ведь море же! море!

Наконец, добрались до нужной остановки – Дмитрия Ульянова, какая в любом советском городе может быть – и пешком, вдоль пустырей и каких-то совершенно прозаических домов, мимо поздних забулдыг и влюбленных парочек, мимо военно-морских ворот с красными звездами, и только на повороте прочитали: «улица Древняя». Надо же! Уже не Ульянова, а Древняя. А потом встала огороженная чугунным забором громада разрушенной крепостной стены, и их провели за забор через служебный вход, и не знали, куда деть, и искали завхоза, и не могли найти, и таскали они потом из какого-то сарая рваные и прожженные ватные матрасы. Их завели в крохотный сарайчик со скрипучими пляжными топчанами, велели покидать туда и матрасы и сказали: здесь. Вот тебе и романтика, подумал он тогда. Сыр в мышеловке, говоря прозой, или рабский труд с соответствующими условиями.

Ночь спали вповалку, кто как пристроился. Проснулся он на рассвете, понял, что уже не уснет, вышел на двор. Вышел – и замер. Еще свежая, зеленая степь, и маки, красные маки повсюду, за степью и маками светились мрамором античные колонны, а за колоннами блестело утреннее море. Ради этого стоило ехать сюда, ворочаться на матрасе, стоило… стоило просто родиться в этом мире. Люда, не сговариваясь, вышла тогда сразу за ним – тоже не могла спать, и тоже ахнула. Они сразу побежали купаться – прямо под колоннами. Голышом, конечно, как Люда сама предложила – не доставать же купальники из рюкзаков, да и не было там никого! Сначала не смотрели друг на друга, а только на светлый горизонт и мрамор на берегу – сначала…

Так осталось это у них навсегда – маки, колонны, море, и двое на всем белом свете. Это называлось – Херсонес.

Кажется, партнер что-то оживленно рассказывал. Ах да, оранжевая метла по новому метет, выметает из Крыма остатки автономии. Ну да. В самом деле, безобразие.

– Вот не пропил бы ваш Ельцин наш Город – возмущенно добавил Иван, – так его бы хохлы сами б на блюдечке поднесли, если б вовремя поставить условие: мы вам независимость, а вы уж нам отдайте наше, не шалите. Нет, куда там… А теперь-то что! – раздраженно махнул он рукой.

– Эт точно, – согласился Семен то ли со своими мыслями, то ли с собеседником.

Так и ехали среди виноградников, полей и холмов, пока не встала у дороги фигура исполинского раненого солдата, и не вспыхнула следом за ней белокаменная надпись – «Севастополь».

А Иван тем временем свернул разговор в деловое русло – что и как там на объекте, пересказывал, в общем-то, уже знакомую документацию. Семен слушал его вполуха, а сам всматривался в пейзажи, виденные в молодости и не сильно с тех пор изменившиеся. Вот Инкерман с его квадратами каменных карьеров, изрезанная скала с пещерным монастырем – да и сам монастырь восстановили? А они, бывало, лазили по его развалинам! А вот и мост через Черную речку, самое начало Севастопольской бухты, и видны вдалеке корабли на рейде, но только стало их, кажется, меньше. Намного меньше.

– Да, а что же пропуска, не проверяют теперь? – спохватился Семен.

– Какие пропуска?

– Ну, в погранзону. Раньше же было не въехать без приглашения.

– А-а, – усмехнулся Иван, – давно уж этого нет, да и что скрывать, от кого? Натовские корабли и так чуть не каждый год визиты наносят.

А ведь первый иностранный корабль в Севастополе – это он тоже застал, в девяностом году. Еще вовсю спрашивали пропуска, еще было здесь особое снабжение, не хуже Москвы, а уже, вестник нового мышления, бросил в самом центре якорь итальянский корабль, и повалили на берег матросы в чудной форме, а к матросам – девушки. Весь Город жил новостью об этом корабле, и еще не видел в нем начало своей новой судьбы.

Кажется с тех пор… да, как раз с тех пор он тут и не был.

А машина уверенно взбиралась по зеленым холмам, и журчал Иван про свой объект, и ушедшая молодость словно таилась где-то неподалеку, и уже не коснуться было ее рукой… А потом потянулись улицы и улочки из белого и желтого камня, все в зелени и морском ветре, засверкала поодаль вода. Машина нырнула в небольшой проулок где-то у самой Артиллерийской бухты, остановилась у подъезда недавно отремонтированного частного дома. Домик этот удивлял своей нарочитой заграничностью среди потрепанных, но чистых соседей.

– Частная гостиница, – с видимой гордостью сказал Иван, – тоже наша. Бывшая коммуналка, теперь – четыре элитных номера, по пол-этажа каждый. Здесь и разместишься.

– Спасибо.

– Ну что, Семен Степаныч, располагайся, напитки там, минибар – все в твоем распоряжении, все включено. Отдохни с дороги. А часика через полтора – не рано? – подъеду, немного Город покажу. Ну, а потом – ужин на даче, и парилочка у нас еще запланирована. Ты как насчет парилочки? Устраивает такое расписание?

Нет, попариться-то как раз Семен любил. Но именно попариться. А этот масляный взгляд… Ну да, столичного гостя надо задобрить, да и крутизну фирмы показать.

– Иван Викторыч… знаешь, не советуют врачи парилку. Тем более, в первый день, смена климата, да все такое. У нас ведь уже осень. И потом… ты уж не обижайся, завтра я ваш с потрохами, а сегодня, дай мне сегодня одному с Городом повидаться, а?

Да и вообще не дело это – выпивон накануне осмотра объекта. Вот побываем там, замеряем, зарисуем, выводы сделаем – тогда и расслабляться можно. Но не раньше.

– Парилка-то у нас знаешь какая, – настаивал Иван, – да и девчат позовем, ты как думаешь… Или жена заругает? – неожиданно хохотнул он, нарушая субординацию.

Да, с таким только в баню и не хватало. Оттуда вообще не выйдешь, там и бумаги все подпишешь, между потной кружкой пива и румяным раком разложив. Впрочем, здесь наверняка крабы, а не раки – Семен аж слюну сглотнул от самой мысли.

– Жена? Доктора, говорю же: перемена климата!

А что жена? Жена на даче. Серебряная свадьба в следующем году. Это только свадьбы дорожают, от ситцевой до золотой, да там еще какая-то бывает, алмазная, что ли – для долгожителей. На самом деле золото остается в прошлом, и идут ему на смену серебро, и дерево, и ситец, и постылые грядки на даче, и телевизор со стереозвуком, и много чего иного. Девочки? Да вряд ли Людмилу интересует, с кем и когда он спит. Воображение, видимо, и так рисует ей куда больше, чем есть на самом деле.

И вообще неловко как-то с этими, которые по вызову. Ну, пробовал пару раз, начальство вроде как угощало. Технология, голая технология. Неужели, думал тогда про себя, девчонка со мной только за баксы пойдет? Да нет, не настолько еще стар, когда накатит глухое мужское томление – сам найду. Состоявшийся мужик в зрелом возрасте – это многим интересно.

– В общем, доктора не велят. А главное, Иван, соскучился я по вашему Городу!

Вот это Иван понял. И зауважал.

– Ну что, машину возьми тогда? А меня на Лазарева высадите, я доберусь.

– Машину…