Герой Российской Федерации

Правильно сделал Костя Буравчик. Правильно. За семь дней до последнего своего дня отослал, написанные от руки, письма в Гаагу, администрацию президента, губернатору, в редакцию « Калужского перекрестка» и на Дальний Восток в поселок Хвойный Збышкину Павлу Дмитриевичу – верному и старому корешу. С ним, пять лет после армейки, на якутских разрезах пахали. Рулили посменно громадным, в желток выкрашенным Белазом. Какие же это были времена! Самым, что ни на есть, человеком себя Костя Буравчик чувствовал. Таким, как всегда мечтал, как в подшивках «Техника молодежи» в армейской библиотеке. Такой себе неброский Буравчик с вечным своим курносым животом. Он заимел его лет в 20 и так носил бессменно между худыми и длинными руками с локотками-клювиками. И вот этот самый безвестный кирпичик толпы управлял…Да, пожалуй, точно. Газовал, поворачивал по своему хотению в какую хотел сторону, целой пятиэтажной хрущевкой на три подъезда. Да. Точно вам говорю. А с чем можно еще сравнить БЕЛАЗ 57720? Жодинский инопланетный монстр в якутских безжизненно-прекрасных интерьерах планеты из далекой-далекой галактики?… Значит, письма Буравчик написал. В конце со всеми попрощался и со всем уважением. С Гаагой, администрацией президента, губернатором, «Калужским перекрестком», а Збышкину, по причине более короткого знакомства, добавил.

« Так что если что ты зла не держи, Паша. С приветом, Костя!» А текст в письмах был такой. Наивный, корявый и искренний.

« Не знаю совсем, зачем я к вам обращаюсь. Но, когда такое замыслил, надо обратиться. Обязательно надо к кому-нибудь обратиться. Хотя, конечно, по-хорошему, вы не знаете…Не вашего ума это дело. В смысле масштаба. Короче. Чиркать не буду. Волнуюсь. Поймете, если захотите…Вы, конечно, и не знаете, что жил на свете такой Костя Буравчик. А я жил! Жил! Это я вам со всей ответственностью заявляю. Чтобы потом кто чего ни говорил. А после всего что случится, говорить будут. По-большей части неправду всякую. Как обычно. Так вот, если хотите знать. Я за всю жизнь ни одного кредита не взял. Только сеструхин вот-вот закрыл. А сам ни-ни. Как бы тяжело не было. Сколько жена не просила. Так вот. Дулю вам и спасибо! Как-нибудь. Хлеб по-всякому лучше свой есть, чем арендованный. Я так понимаю. Вы же знаете… Нет, ну соседку мою Милку Тревожкину вы не знаете. Украину вы точно знаете. Понимаете тогда, о чем я толкую? Опять куда-то в сторону убежал. Короче, я водитель. У меня все категории…. И геморой профессиональный. Ну то такое…Я чиркать не буду. Хотите, не читайте. Короче, рулю всем что движется. На Монголию гонял в Сухе-Батор. Без навигатора, по вьетнамской карте с паучками. Был же случай. Дали мне, значит, Газ 62. Вали, говорят, в Сухе-Батор. А пустыня Гоби это я вам скажу. Не сахар. Туда кое-как…Газик еще попыхивал. А оттуда навалили мне бараньих тулупов по самые борта. Зачем-то для Краснодарского райторга. Понятно химичили чего-то. А жара. А тулупы до того духовитые! Поверите, не тулупы вез, а будто три дня на площади трех вокзалов жил в 92 году. Такая портянка злоколючая. Как вёз. Если бы не монгольское иго. Лошадки ихние потешные. Если бы не они, стал бы я пустыней Гоби. Вписался бы навечно в местный пейзаж вместе с газиком. А так ничего. Вытянули. И меня и газик. Верите. Кого-кого, а их бы всех расцеловал. Все 37 гривастых добрых морд. За просто так добрых. Постеснялся я тогда. Одну всего морду троекратно обслюнявил. Но тоже добрую. Табунщика Чойбалсана Пеклевана. Я много где был. Россию даже в расчет не беру. Всю объездил. Для меня она не чужая и за Уралом, за Садовым кольцом одна единая. Своя. Я почему так подробно рассказываю? Думаете, боится к самому главному подступиться. Правда ваша. Боюсь. Нет, не боюсь. Никогда и ничего не боялся. Я в стройбате, на Баме, один из всего молодняка против дембелей дагестанцев встал. Хвастаться не буду. Как встал, так и лег. На больничку крепко загремел. Это к тому, что никакой я не трус. Как про себя, про меня не думайте. У меня в душе свой бордюр имеется. Через него вынужден перепрыгнуть. Потому вам и пишу. Я не кила. Я мужик. Не крал, не врал, людей за собак не считал и сам собакой ни для кого не был. Так вот оно как-то. Железно вам говорю. Эти ладно. Гаага, губернатор, но ты-то Павел Дмитрич! Пашка! Ты им доскажи, если что…Костя Буравчик без дела не говорит, а если говорит, значит, дело. Вот опять. Зарекался, хвастаться. Но я чиркать не буду. Не хотите, не читайте. Я здесь знаков натыкаю. !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Чтобы знали, где один голый фактаж начинается, а не лясанье вымышленное. По делу так по делу. Как в постановлении написано. Значит. 22 сентября 2017 года в 9.15 ( утра, если что) Кузенков М.П. управляя транспортным средством «Тойота Ленд Крузер» 2016 года выпуска на пешеходном перекрестке (пгт. Фабрика №7 улица Интернациональная 12) совершил наезд со смертельным исходом. Пострадавшие: Буравчик Елена 38 лет, Буравчик Татьяна 14 лет, Буравчик Николай 10 лет, Буравчик Светлана 7 лет. Там дальше еще на восьми страницах как-будто по-русски. Но вот главное. Это в самом конце, когда выпутали, наконец, из дебрей. Прямо передо мной постановление. Не подумайте чего. Я прямо слово в слово списываю.

«…Признать Кузенкова М.П. виновным. Назначить наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет. Условно.» Условно. Слышали. За четыре. Нет. Пять жизней за пять лет. Условно. Как-будто и не было ничего. За то что по пешеходке правильно шли. Как надо все сделали. Я Светку сам учил. Посмотри налево, посмотри направо. Ленка моя Васильевна…Как же так. У кого спросить. Как же так. Все закончилось и теперь только понял. А так нельзя. Неправильно так. Понимать нужно, когда оно есть. Когда светлыми глазами на тебя смотрит. Когда мухой нудит и нудит, если с мужиками переберешь немного. Говоришь ей : « Лен, заколебала, честно! Дай тишины». Теперь у меня всегда тихо. Думайте, мужики. Чем это лучше. В тишине ходить как в бараньем монгольском тулупе по Краснодарскому краю. Неправильно. Надо, чтобы правильно. Иначе как, мужики? Короче, похоронил я своих. «Архангелу Петрову» он же Самвел Мартиросян – по похоронам у нас главный тамада, за свое местечко заплатил. Чтобы потом рядышком и никогда не расставаться. Не так как сейчас. Самвел все как надо сделает. Поминки, главное, чтобы нормальные были. Не сказали потом, что Буравчик Костя чего-то там зажилил. По судейству я дальше не пойду. Мне адвокат сразу сказал. Честный парень, пока молодой. Там глухо всё. В Москве тетька-дядька какие-то. Чего-то добиться, надо всю фабрику номер семь заложить и еще село Стефаново. Я с этим Кузенковым сам разберусь. По справедливости. Чтобы вы знали. Я не бармалей пустоголовый. Не думайте. Хотя думайте. А я ничего чиркать не буду.»

В оставшиеся дни Костя Буравчик доделывал то, что осталось от его красивой, сильной жизни. Сходил к нотариусу. Переписал на сеструху, в прошлом году до конца доведенный кирпичный двухэтажный дом. 12 лет его строил. Фундамент, кладочку из красных «кремлёвских» кирпичей. Всё своими руками. Бригады нанимал, но и сам изо всех сил старался. А крыльцо? Ни у кого такого крыльца нет. До Калуги так точно. Во сне его Костя увидел. С греческими колоннами и лестницей винтом подкрученной. Это вспомнить, сколько бегал, чтобы камень подходящий добыть. Из Серпухова колонны волок. Жить бы теперь да жить. Теперь пропадет все. Не сразу. Сеструха поупирается, но мужик у нее. Колька Дымов. Так- то нормальный. Не бьет. Вроде любит. Цветы таскает с духами на праздники и так. Нормальный. Но с червоточиной. Лучше бы колбасу домой таскал, если в цеху соответствующем работаешь. Переписал дом Буравчик. Документы пока сеструхе не показывал. Сложил в палехскую шкатулку и ключик в замочке оставил. Чтобы не искали и не сломали такую красоту. За просто так живёшь! Оставалось купить подарки. Был у них такой обычай. Старый Новый Год заканчивали всегда одинаково. Костя выключал гирлянду на искусственной голубой ели. Буравчик привез ее из китайского Харбина. Лена зажигала толстые ароматные свечи. Костя подкатывал к вроде кожаному дивану круглый журнальный столик. Раскладывал листки, в центр высыпал фломастеры. Все записывали старательно планы на будущий год. Потом он собирал мечтательные листки в школьную клеточку и запирал их в палехскую шкатулку. В этом году самая младшая Светка впервые писала сама. Оккупировала любимый Костин салатовый фломастер. Написала печатными, едва-едва осознаваемыми буквами: « Мне КунгФуПанду. Самую большую. Папи куртку из Селы. Ходит как дедБорис». Денег у Буравчика поначалу было много. Своих запасов, а потом люди собрали, и администрация кой-чего подкинула. Никогда столько разом не было, а теперь и не будет. Потому что Костя почти все сразу потратил. В самый притык оказалось, когда за подарками отправился. Ничего. Зачем ему эта куртка, а на мультиварку-скороварку, похожую на бежевую кастрюлю с ушками, Ленка каждый раз заглядывалась. Когда по делам в Калугу приезжали.

В последний свой день Буравчик вышел из дому около шести. Запер дверь с бронзовой подковой и положил ключ под резиновый коврик. Апрельский день обещал быть светлым и радостным. Подгоревший снег истаивал грязными мокрыми пятнами, как забытое на сильном огне много раз сбежавшее молоко. Буравчик прогрел Урал. Здоровенный армейский грузовик на высоких колесах. 4320. Восемь с половиной тонн железа против семи десятков килограммов никчемной, задержавшейся на этом свете органики под условным названием Кузенков М.П. Пора настала переработать ее во что-то действительно полезное. В компост. На грузовик Буравчик потратил почти все деньги. Наврал Мерзликину Андрюхе, что подрядился в Кировскую область. Возить кругляк на лесозаготовках. Буравчик прогрел Урал. Закинул в кабину подарки. Мультиварку прямо в коробке. Ленка любила сама все открывать. Бело-черную мягкую панду и последнюю приставу Х-бокс. Повозиться пришлось с велосипедом. Это для Таньки. Совсем не оставалось места. Поразмыслив, Буравчик скрутил переднее колесо. Там, если что, приделает обратно. Делов-то. На месте был через час. Где встать, присмотрел заранее. Не так-то легко было втиснуть тяжелый Урал в паутину старых улиц калужского левого берега. Костя встал на парковке у электропроводного завода, возле памятника «вылупившийся Ильич». Из четырехгранной гранитной трубы с пластиковым венком у подножья вылазила яйцеподобная голова с бородкой и усиками. Буравчик приладил грузовик к бордюру, чтобы хорошо был виден дорогой коттедж за бордовым рифленым забором. Часа через два и полпачки «Донского табака» створка подземного гаража поползла вверх. На улицу выкатился белоснежный Ленд Крузер. Тот самый. Мотор Урала отозвался на это низким, ждущим финальной команды, рычанием. Кузенков М.П. выбрался из машины. В заборе открылась калитка, и молодая коренастая женщина в лыжном с красной псевдорусской вязью костюме выкатила со двора детскую коляску. Это было неожиданно и голову Буравчика начало мотать из стороны в сторону, пока его усталые в красной сетке глаза не уперлись в счастливое радостное лицо девушки на картонном боку мультиварки. Девушка сияла белоснежной улыбкой, прижимая к груди бежевую кастрюлю. Буравчик зло и решительно прокричал ей в ответ.

– А я? Как же я?

Грузовик тронулся с места. Въехав в поворот, Буравчик увидел как Кузенков М.П. и незнакомая ему женщина в лыжном костюме пырскнули за Тойоту, забыв на мгновение про коляску, повинуясь первому человеческому закону. Жить. Через мгновение они бы опомнились, но Буравчик не оставил им этого шанса. Он до отказа вдавил педаль и исполнил самый главный человеческий закон. Быть.

… Костя Буравчик умер мгновенно. Ни Кузенков М.П., ни девушка в лыжном костюме, ни тем более ребенок в коляске, толком не успев испугаться, видели как мчащийся прямо на них грузовик, внезапно свернул в сторону и въехал по самый задний борт в гараж с поднятой створкой. Буравчик пробил головой толстое лобовое стекло. В его окровавленном, переломанном теле догорало сердце, а навстречу Косте Буравчику уже бежала, размахивая руками, самая младшенькая его Светка…

Из всех отправленных Костей писем дошло одно. На Дальний Восток в поселок Хвойный Збышкину Павлу Дмитриевичу. «Почта России» – ты, великий замедлитель.. С тобой и конец света не страшен. Ведь мы о нем так и не узнаем.