Глава 2

Арсений Рыбаков сидел в своём маленьком кабинете, который он с боем выбил из руководства Института Российской Истории под его проект исторического общества "Аркаим". Тридцатилетний кандидат исторических наук считал себя человеком не глупым и привлекательным. Действительно, он себе не льстил, продвигался по карьерной лестнице наверх смело, самостоятельно, без оглядки на авторитеты. Кандидатскую написал на основании материалов, полученных в последней экспедиции Бориса Климовича Ждановича на место раскопок Аркаима – города, как он считал, зарождения славянской (северной) цивилизации духа. Увлекаться темами дохристианской Руси он начал ещё, когда учился на истфаке МГУ, на кафедре истории России до 19-го века. Его увлечение закономерно привело к истокам, то есть к Аркаиму, как к месту сосредоточения силы, – началу всех начал.

Полевые летние кафедры стали для Арсения инструментом подтверждения собственных гипотез. Среди однокурсников он выделялся нестандартным мышлением и смелыми заявлениями, порой граничащими с антинаучной ересью. Над другим студентом бы смеялись, но Рыбакова побаивались. В отличие от студентов – будущих историков, он любил заниматься спортом. Да не просто каким-нибудь спортивным ориентированием, пинг-понгом, или бегом, Арсений ходил на кикбоксинг. Физически развитый парень, атлет среднего роста с пронзительным взглядом голубых глаз привлекал к себе всеобщее внимание, особенно особей женского пола. Ещё бы! Вкупе с глазами ему от матушки природы достались такие подарки, как гордая осанка, густые тёмно-русые волосы, римский нос, квадратный подбородок. Лицо имело круглую форму, отчего страдали щёки, визуально казавшиеся немного толще необходимого для эталона мужественности. Скулы через-чур выделялись, что в целом его не портило, а придавало его наружности запоминающуюся индивидуальность.

Коллегами девушками по кафедре он не интересовался, предпочитая искать любовных приключений на стороне, вдали от родных пенатов. Постоянной девушкой – Маргаритой, Арсений обзавёлся лишь на пятом курсе. С женитьбой не спешил, жил с ней гражданским браком. Её семья, как, впрочем, и его, беспокоилась по этому поводу, но ничего поделать не могла: молодая пара жила от них отдельно, снимая квартиру на юго-западе столицы.

Рыбаков блестяще учился, знал предметы его специализации не хуже преподавателей-профессоров. На академическом сухом пайке не сидел, доходил до всего своим умом. Искал, исследовал, сопоставлял, писал статьи. Публиковаться начал на третьем курсе. Начав с банального, он перешёл к сомнительному, а от него перескочил на фантастику. Его предположения требовали доказательной базы, без них все его обобщения по этногенезу славян выглядели диковато. Но не такой Арсений был человек, чтобы после первых критических отзывов маститых, признанных специалистов в деле отечественной истории поднимать руки вверх. Он собрал вокруг себя единомышленников, костяк которых составили студенты младших курсов, и вместе с ними отправился за материалами в поля. В каждой экспедиции кафедры Арсений принимал участие, на каждой конференции участвовал, все архивы облазил, всех специалистов затерроризировал. Его сподвижники не отставали от него в усердии. Умело направляемые Рыбаковым они все вместе и каждый по отдельности приносили пазлы искомой картины.

Работали с огоньком. Арсений поступил как хороший руководитель – подобрал ребят под себя. В его исследовательской группе состояло всего семь человек и со всеми ими он познакомился на занятиях по кикбоксингу. Историки, книжные черви и ходят кулаками махать!? Это чего-то да стоило. Характер у таких молодцов закалялся в противостояниях на ринге, а не в библиотеке. А вот основы знаний они получали из книг, которые добавляли и расширяли, приобретая опыт на полевых кафедрах, пользуясь интеллектом, как инструментом строительства зданий новых теорий.

Диплом Рыбаков защитил – защитил в составе его группы, на отлично, сделав его основой будущей кандидатской диссертации. Такой доскональной проработки темы выпускная экзаменационная комиссия от него не ожидала. Придраться было не к чему и его теория, которая у корифеев советской школы ещё два года назад вызывала снисходительную улыбку, отправилась в самостоятельное плаванье по морям академической науки.

Для звучности и значимости своей работы он придумал культовое название их коллективу, изучающему артефакты периода "призвания варягов на Русь". Таким названием стало – "Аркаим". Поступив в аспирантуру, Арсений продолжил исследования, расширив и углубив свои знания по предмету. "Аркаим" стал полноценным историческим обществом, со своим уставом, целями, распределениями ролей, попутно растеряв менее стойких к житейским перипетиям товарищей. Во вновь сформированном обществе остались четверо – сам Рыбаков, Василий Хромов, Сергей Медов, Олег Солодов.

Василий, на два года младше Рыбакова, рассудительный, неторопливый, склонный к выстраиванию из разрозненных данных объединяющую их систему знаний. Он рано начал лысеть, волосы, как море при отливе, начали отползать к затылку, отчего его лоб стал довлеющей деталью всего облика. Полный от природы, с задумчивым лицом, туманным взглядом больших коричневых глаз Вася, тем не менее, мог за себя постоять. Недаром он в секцию вместе с Рыбаковым ходил. За ним числился всего один грешок. Ему для осмысления происходящего требовалось сознание крайней стадии растянутости. Вася, без зазрения совести, пользовался ЛСД, принимая кислоту за стандарт общения с космосом. В некоторые выбранные им для трипа дни (обычно выходные, но пару раз случалось, что и в разгар рабочей неделе пропадал), он уходил в свою тайную келью, на время проведения сеанса свидания с великим непознанным богом становясь монахом-отшельником. С девушками ему не везло. Три раза вроде бы загоралась искра отношений, но быстро тухла. Девушкам он был симпатичен как большой плюшевый мишка, а не как партнёр их сексуальных приключений.

Сергей Медов, похожий на Алан Делона, писал стихи про любовь: обычно писал, когда он не пользовался своим небольшим даром для соблазнения следующей девушки, в стол. Старше Василия всего на год, тревожимый беспокойством, идущим от его чресл, он вёл донжуанский счёт своим победам не на единицы, а на десятки. Кроме истории, в жизни его интересовали попки, грудки, ножки, губки. Особенно его привлекали женские попы. Сам он друзьям об этой его слабости говорил так:

– Люблю тяжёлые зады у девушек. Солидно выглядит, есть над чем поработать. Основательно так. На такой крепкой корме плавать и плавать. Девушки в 16–18 лет особенно круты. Они будто чувствуют свою обречённость на ждущие их впереди основы семейного долга. Поэтому они ведут себя так независимо, что меня очень привлекает. Пока девушки свободны, но подсознательно знают, что скоро их настигнет суровый рок мужского начала. Им и хочется этого падения с высоты невинности, и нет. Они сначала стремятся оттянуть миг потери свободы, а потом наоборот суетятся, чтобы его приблизить. Потом наступает регресс. Девушки становятся старше. Сохраняя и даже приумножая весь багаж знаний, полученных ими прежде, они блекнут, исчезают. Становясь похожими на своё отражение, они глупеют. Окончательно созрев, перестают меня волновать. Есть краткий миг между детством и зрелостью, в котором каждая девушка это принцесса. Но остаются воспоминания! Поверьте, это много. А что, в конце концов, остаётся от всего на свете? Многим девушкам везёт и того меньше – они и мыслей по себе в мужчинах не оставляют.

Сергей предпочитал девушек-студенток первых курсов. Правда, этим он не ограничивался. Часто, отбросив философию, он смело устремлялся за юбкой его возраста и даже старше. В погоне за новыми впечатлениями любые средства хороши.

Высокий, жилистый Солодов Олег – забияка по жизни. Фантазёр и борец за справедливость. Он не чурался уличных потасовок, отчего его лицо носило их отпечатки – несколько шрамов на лбу, подбородке и левой брови. Являясь одновременно членом нескольких обществ и политических организаций, включая экстремистскую Партию Русского Народа, он прилежно учился и любил историю. У него был сформирован свой неповторимый взгляд на вещи. С Арсением его связывала общность интересов, увлечённость древней Русью, в которой он видел вселенскую арийскую державу праведных язычников. Он и сам считал себя язычником. Его тело имело отличительные знаки его убеждений. Две татуировки: на икре правой ноги – стилизованный под лабиринт в круге славянский свастон, и на левом плече – суровый богатырь в шишаке с надписью под ним – "Слава Руси!".

В секции кикбоксинга он единственный из историков ездил на соревнования. Особых достижений не достиг. Зато по морде он мог накидать любому жлобу на улице, а на факультете чванливым хлюпикам от науки уж и подавно. Его побаивались студенты, а преподаватели не любили.

Арсений после аспирантуры устроился на работу в Институт Российской Истории РАН, туда же он всеми правдами и неправдами перетащил и всех троих оставшихся верных идее "Аркаима" соратников. За год ему удалось выклянчить под тему исследований фонды, обзавестись штаб-квартирой (этим самым кабинетиком, в котором он сейчас находился), развернуть кипучую деятельность. Изучали аркаимовцы не только российские источники о прошлом древней Руси, но и, пользуясь тем, что все владели иностранными языками, могли знакомиться с документами иностранных архивов в подлиннике. Рыбаков так вообще считался за полиглота, зная на отлично пять языков. Остальные историки знали по два языка, исключение составлял Солодов: он мог изъясняться и читать лишь по-немецки.

Об обществе узнали. К Арсению стали часто приходить на страничку общества в фейсбуке, на сайт, да и просто по почте разные предложения от весьма самобытных людей и организаций. Предлагали участвовать, как в просто обыкновенных нормальных делах, так и в акциях с толстым слоем налёта паранойи.

В дверь раздался стук. Арсений оторвался от экрана компьютера, поднял голову, произнёс:

– Да, войдите.

Дверь открывалась медленно, как от сквозняка, и пока не остановилась на полпути, в неё никто не заходил. В образовавшуюся щель чуть ли не впрыгнул мужчина средних лет в хорошем костюме – необычайно гибкий, стриженный под ёжика, с узким треугольным лицом, плоским носом почти без переносицы, с впечатляющих размеров чёрными глазами, засевшими глубоко в колодцах глазниц, отодвинутыми далеко к вискам. Вкупе с со сверхсерьёзным озабоченным видом курьера по особым поручениям, внешность незнакомца иначе как фантасмагорической назвать было нельзя. Улыбнувшись, он представился:

– Меня зовут Герман. Вот мои документы, – с этими словами он подошёл к столу Рыбакова и показал, раскрыв зелёную корочку, поднеся её к самым его глазам, не выпуская из рук.

Арсений прочитал: "Государственная Комиссия по Исторической Идентичности". – Краем уха Рыбаков о них что-то такое нелицеприятное слышал. Вроде бы комиссия контролировала все раскопки захоронений, в которых могли присутствовать останки правителей русского государства. Или это касалось только найденных артефактов? Сам он с комиссарами истории не сталкивался, потому что самостоятельно экспедиций не организовывал. Арсений со своим обществом всегда садился кому-нибудь из маститых исследователей на хвост.

Фамилию Германа разобрать не удалось: её первую половину скрывал длинный костлявый палец комиссара. В графе звания стоял прочерк.

– Да? – Арсений, оторвавшись от созерцания корочки, посмотрел на гостя, сделав выражения своего лица ожидающим разъяснений.

– Разрешите? – Герман указал на стул.

– Пожалуйста.

Усевшись, комиссар Герман замолчал. Почувствовав себя неуютно в собственном кабинете, Рыбаков через минуту ожидания нервно заёрзал на месте. Но выспрашивать-выпытывать о цели визита Германа не пришлось: он, цокнув языком, снова натянуто улыбнулся, и, не разжимая тонких губ, тихо заговорил:

– Арсений Николаевич, у нас к вам есть предложение. Но прежде, разрешите задать вам несколько уточняющих вопросов.

– Пожалуйста. – Начало беседы Арсения заинтриговало. И что это он мог такого натворить, чтобы им комиссия по идентичности заинтересовалась?

– Не скрою от вас, мы хорошо знаем ваши работы, ценим ваш профессионализм, вовлеченность в процесс. Нам интересен вектор направления энергии историка Рыбакова. Вы ведь увлечены первыми веками истории Руси, так?

– Не знаю уж чем я мог вас так заинтересовать. Да, мой конёк – теория происхождения славянской общности племён, которую в последующем, через несколько столетий, стали называть русским народом. Основанием теории служат артефакты, найденные при раскопках, их анализ и правильная трактовка происхождения.

– По вашему мнению, значение находок следует соотносить с культурой индоевропейских групп?

– Не совсем так. Скорее славяне и древние индоевропейцы произошли от одного корня.

– Так. Значит, признанные теории вас не удовлетворяют?

– Они устарели и не удовлетворяют современности.

– Отлично. Тогда какой момент в истории начала Руси вы считаете ключевым?

– Пожалуй, отказ от язычества в пользу православия.

– Для вас крещение Руси Владимиром является негативным моментом?

– Нет, просто определяющим. Русь стала менее воинственной, хотя воевать меньше не стала. Она лишилась большей части своей внешней агрессии, направленной на запад. Окрепли связи с востоком, возросла духовная зависимость от него.

– Что же Европа, по-вашему, была лучшим выбором?

– Ни в коей мере. Русь не делала выбора «или-или», она с самого начала являлась самобытной державой, независимой от суждений любых чужаков. Но с мировоззрением соседей она считалась всегда. Тогда восток приобрёл большую власть – от этого и сформировалась зависимость. Русичам приходилось отстаивать своё право на жизнь на занятой ими земле и не идти по пути многих племён, например, таких как готы или те же самые гунны, которым пришлось переселяться из-за демографического давления, оказываемого на них более агрессивными соседями.

Герман вторично цокнул языком: в дальнейшем оказалось, что цокать языком он любил, отмеряя важные вехи в разговоре или в происходящих вокруг него событиях.

– Арсений, считайте, что моё знакомство с вами состоялось. Теперь осталось вам познакомиться со мной. Я оперативный сотрудник комиссии по исторической идентичности. Сама комиссия занимается охраной государства, противодействуя атакам на нашу историю, не даёт шарлатанам культивировать в мозгах нации сорняки дикой лжи про русский народ. Мы создаём неразрывную цепочку преемственности между поколениями, оформляя её документами, находками, раскопками, экспертизами. Создаём единую систему доказательной базы – незыблемый монумент истории, позволяющий каждому рождённому в России ощущать сопричастность к делам великой страны.

– Хм. А я вам чем тогда интересен?

– Вы правильно определили ключевой момент истории Руси. По моему мнению, вы сейчас самый значимый специалист в области артефактов того далёкого времени и у вас больше шансов отыскать то, что нам всем так нужно. Потом, вы и ваша команда хорошо разносторонне образованные молодые люди, владеющие многими языками, а мне думается, что их знания в нужных нам изысканиях понадобятся.

– А что нужно?

– Есть вещи, обладающие собственной судьбой, ну совсем как люди. Отличие состоит в том, что вещи живут дольше. Иногда вещи и люди объединяются волей исторического случая в один культовый предмет, имеющий сакральное значения для целого народа. Скажу больше: такие предметы руководят историей народа, имеют могущество самого разрушительного оружия на свете и в то же время способствуют божественному созиданию. Всё зависит от того в чьих руках они находятся. К сожалению, вот уже тысячу лет, главным из таких мощных артефактов, непосредственно влияющий на ход истории нашей с вами страны, владеют неизвестные нам силы. Скорее всего, они сами не знают, что за предмет находится в их руках, иначе России давно пришёл бы конец.

– Странные вещи вы говорите, Герман. Из уст государственного чиновника они звучат, как антинаучное мракобесие.

– Конечно. Вас ведь тоже в чём-то подобном обвиняли?

– Да, ну и что?

– Не всё, что скрыто от нас, не существует. Кроме того, предмет, о котором идёт речь, несомненно, имеет наивысшую историческую ценность, сравнимую разве только со значением придаваемой Христианством Копью Судьбы или тому же пресловутому Святому Граалю.

– Вот как? О чём же идёт речь? – Каким бы не от мира сего не показался комиссар Арсению, он прежде всего был историком, и любое предложение, касающееся артефакта, стоящего в одном ряду с Граалем, не могло его не взволновать.

– Вы слышали что-либо о Чаше Смерти?

– Нет. А что это?

– А о чаше Святослава?

– Святослава… Вы имеете в виду чашу, сделанную из его черепа? – От непонятного трепета, охватившего в момент озарения, предчувствия ударов сердца будущих событий, Арсений привстал с кресла. Зрачки его расширились, он склонился вперёд.

– Эта чаша есть тот самый предмет, который для нас олицетворяет власть над государством русских.

– Так он давно потерян. Последним его владельцем числится хан Куря, убийца князя.

– По нашим данным от печенегов Чаша перешла к половцам, которые добивали уже остатки их племён. А вот, что было дальше – неизвестно.

– Угу. И вы хотите?..

– Да, совершенно верно, – предугадывая вопрос, ответил Герман – чтобы вы со своей группой помогли нам отыскать Чашу Смерти, которая для нас всегда была и будет Чашей Жизни.

– Это вызов. Непросто это. Мой девиз по жизни – "Только вперёд!", и всё же я никогда раньше и не думал отыскать Чашу. Как-то само собой разумеющимся было то, что она бесследно утеряна, а значит, уничтожена. Почему вы уверены, что она до сих пор существует?

– У нас есть свои методы. Не зачем вам захламлять разум непонятными терминами. Скажу лишь, мы имеем косвенные подтверждения из нескольких источников, что Чашей продолжают пользоваться, причём, слава богам, делают это не по её прямому назначению… Вы берётесь за поиски? Всей нужной информацией мы вас обеспечим, средства на поиски выделим, дадим допуск во все наши секретные архивы.

– Конечно, я согласен. Думаю, мои ребята тоже не откажутся от такого шанса. Надо только отпуск за свой счёт оформить. Чёрт, а на сколько брать?

– Берите на год, не ошибётесь.

– На целый год? Боюсь, наш директор нас тогда не отпустит. Принципиальный муж, не рохля.

– Не беспокойтесь, вашего директора я беру на себя. – Герман цокнул. – Есть одно условие.

– Какое? – насторожился Арсений.

– Вы принимаете меня в своё общество на должность неофициального консультанта. Ну что, будем работать вместе?

– По рукам.

Историк и комиссар соглашение между ними скрепили крепким мужским рукопожатием.