Отзывы на книгу «Арктическое лето»

Это книга увела меня далеко-далеко от моей собственной жизни в арктическое лето чужих непривычных мыслей и чувств. А поскольку я вообще не любитель жары, то в сдержанной северной обители чужой души с её робким пламенем эмоций и туманом рефлексий мне показалось очень даже комфортно.

Мне, в принципе, интересны беллетризированные биографии, хотя понимаю, что это очень опасный жанр, поскольку биографу приходится балансировать на тонкой грани жизненной правды и собственных домыслов. Это всегда рождает ощущение недосказанности или недостаточной открытости повествования, но если учесть, что читатель в моём лице почти ничего не знал про Э.М.Форстера, кроме того, что он написал «Говардс-Энд» и «Комнату с видом на Арно», автору, как мне показалось, удалось соблюсти деликатную меру и вызвать если не симпатию, то живой интерес к этому почти классику английской литературы.

Книга построена как смешение событий жизни и собственных рефлексий Э.М.Форстера, данных каждый раз в настоящем времени. Из-за этого у романа появился особенный форстеровский пульс, выдающий сомнения, смятения, терзания взрослого человека своего времени, осознавшего свою неординарность и сначала робко, а потом всё смелей и смелей принявшего самого себя таким, как есть - непохожим на традиционный образ английского джентльмена и сумевшего отстоять себя хотя бы перед самим собой. Отсутствие близких связей, долгая жизнь с матерью, путешествия в Индию и Египет в поисках свободы, любви и счастья, писательство… в книге не так уж много событий, но очень много размышлений, за которыми было любопытно следить на протяжении всей книги: всплески осознаний собственного гомосексуализма, робкие пробы инициативного завязывания таких отношений и их глубокое обдумывание, в разной степени удачные попытки совместить духовную и телесную близость в одном человеке, отношение к войне и гуманистическому культурному служению, разочарования в людях, творчестве, самом себе. За течением внутреннего времени романа было интересно наблюдать, особенно осознавая, как далеко всё это уводит тебя от того, чем живёшь ты сам, что считаешь своей аутентичной жизнью. Это - очень хорошая книга о Другом в полном смысле этого слова. И она даёт возможность читателю проследовать тем же путем, что и сам Морган, и через это понять его становление не столько как писателя, сколько как человека своего времени, ищущего как самого себя, так и возможности быть понятым и принятым таким, как он есть.

Мне понравилась эта книга при том, что сам герой не вызывал у меня особой симпатии. Но ведь это и не обязательно, главное – она расширяет собственные человеческие горизонты и позволяет принять мысль, что люди разные и у каждого свой путь, своё счастье и своя правда.

К постмодернистским биографиям при желании можно привыкнуть. После «осени в Петербурге» «арктическое лето» в Индии уже не кажется ни слишком откровенным произведением, ни слишком бесцеремонным. Не удивляет больше и стремление некоторых писателей использовать биографический жанр, историю чужой жизни, по сути, в собственных интересах, для личного самовыражения. Как говорил Пикассо: почему нет? Впрочем, судьба Форстера была достаточно загадочной и сенсационной, чтобы рано или поздно стать романом.

Английский писатель Эдвард Морган Форстер родился 1 января 1879 года. В 1905 году опубликовал свой первый роман «Куда боятся ступать ангелы», а в 1924-ом – последний, «Поездка в Индию», после чего в течение 46 лет не написал ни одного художественного произведения. В 1970 году после смерти писателя в его архиве была обнаружена рукопись романа «Морис», рассказывающего о гомосексуальной любви биржевого маклера и лесника. Из записей писателя также стало ясно, что другие гомоэротические произведения (в основном рассказы) Форстер уничтожил, понимая, что не сможет опубликовать книги, написанные на единственную волнующего его тему.

Жизнь Форстера в пересказе Гэлгута - отчасти история запретных отношений, отчасти - исследование невозможности творчества и трансформации внешнего недоступного творческого процесса (письма) во внутренний (рефлексию). Фактически Дэймон Гэлгут написал не биографию человека, ту, что подразумевает рассказ о детстве, семье и творческом пути, но биографию духовного бытия, где «существуют» Морис, Хом, Мохаммед и невозможность творчества. Вторжение в интимную сферу чужой жизни оправдано тем (если что-то подобное еще нуждается в оправдании), что Гэлгут не просто описывает опыт Форстера, но пытается осмыслить его и даже «дать оценку», что подтверждает возвышенный стиль письма, которой, по-видимому, должен напомнить читателю об эллинском величии.

Эти строки были написаны каким-то неизвестным поэтом для некоего неизвестного читателя, но, как стрела, своим острием были направлены прямо в сердце Моргана, раня и терзая его.

Он постоянно выходил на границы своих возможностей и садился на мель собственного невежества.

Свидания Моргана в мансарде со страницами будущей книги сделались тайным центром его существования.

Не сомневаюсь в искренности и добросовестности Дэймона Гэлгута, как исследователя и биографа, но мне книга далась с трудом. Впрочем, один вывод я для себя сделала: читать Форстера в моем случае гораздо полезнее чем читать о Форстере.

– Люди говорят, он даже толком не жил – за исключением внутренней жизни.
– Но это уже много! У него по крайней мере есть воображение.

Признаться, я немного знаю об Эдварде Моргане Форстере, как о писателе и как о человеке. Вернее, стоит сказать, немного знала. А впрочем, может, стоит оставить настоящее время? Едва ли триста с небольшим страниц романа-биографии можно счесть близким знакомством.

Роман описывает эпизод жизни Э. М. Форстера, связанный с его посещением (или вернее путешествиями) в Индию. А также освещает события, вдохновившие его на посещение этой страны.
В процессе повествования мимо читателя проходит вереница исторических событий: Первая Мировая война, беспорядки в Индии и Египте. Не скажу, что освещение городов Индии или Александрии показалось мне исчерпывающим, пусть и в призме восприятия главного героя. Но можно прикоснуться к атмосфере. То тут, то там проскальзывают интересные моменты.

Однако главное темой романа является не индийские приключения писателя, а раскрытие его второго «я»», его принадлежности к «меньшинству» (как он не устает напоминать). Скажу коротко: я очень, очень пожалела, что в свое время читала труды Фрейда. Что касается отображения этого в книге – в целом вышло лучше, чем я думала. Временами читать было откровенно неловко – как будто нашел чей-то личный дневник или открыл чужую дверь в неподходящий момент – ощущаешь себя наблюдателем. Пожалуй, моя мораль тоже несколько узковата – потому что делить такие интимные подробности с кем-то третьим – а третьим в тот момент оказывается читатель – для меня как минимум смущающе. Хотелось закрыть книгу, выпалить «Извините, я просто мимо проходила» и быстро ретироваться.

И все же, учитывая, что это роман-биография и важен прежде всего герой, каким я его увидела?

Ограниченным и неопытным
Выросший в рафинированном мирке, где единственными действующими лицами были авторитарная мать и ее подруги, получивший элитное образование в Кембридже, он слишком привык полагаться на царящие там этические нормы. Все свои чувства, недостатки, волнения – все, что хоть как-то отличалось от того, что он мог увидеть в семейном кругу и в компании кембриджских знакомых, – Морган считал аморальным. Но дело было не в неестественности его порывов и переживаний, а в скудности привычной ему морали.

«Оказалось, в нем уживаются две личности, и одна из них, о которой даже не догадывалась вторая, вполне цивилизованная составляющая его «я», представляла собой буйное чудовище, примитивное и алчущее, для которого стихией был лес, но не город».

Только в нем есть такая двойственность? Неужели?
Кажется странным, что человек, считавшийся писателем-романистом; человек, побывавший в стольких странам мира, имеет настолько скудное представление о человеческой природе, чтобы считать столь уникальным существование своей «примитивной личности». Все его отношение к себе заставляет меня усомниться в его способности вообще создавать романы.

«Он сравнивал себя с другими литераторами: жизнь этих людей определял настоящий голод, неутомимое стремление понять жизнь в слове и воплотить понятое средствами языка. Подобный голод был чужд Моргану. В том, что он писал, всегда присутствовало нечто надуманное, требующее усилия воли».

Признаться, я не понимаю, как он писал. Любовь, чувства, отношения между людьми – тут мало фантазии. Можно не выходя из комнаты написать детектив с лихо закрученным сюжетом, можно не пользуясь устройствами сложнее телефона придумать космические корабли и телепортацию, потому что на действия или предметы человеческого воображения, если оно, конечно, есть, вполне хватает. Но показать чувства, если ты ни разу их не испытывал – разве так бывает? Можно сколько угодно рассказывать человеку о том, что такое любовь – он ведь все равно не поймет. Да он и не должен – это не то, что можно объяснить, просто потому что эмоции для каждого свои и нет универсальных терминов, способных упаковать их в красивую словесную коробочку и вручить получателю. А как читатель поверит в то, во что не верит автор?

Безвольным и слабохарактерным

"Себе он казался человеком без хребта, неспособным определить свою сущность хотя бы для того, чтобы в ней разочароваться".

Все, абсолютно все Морган делает с оглядкой. На мать, на друзей, на целый мир. Он даже, когда злится, бьет посуду только в воображении. Шаг вперед – два назад. «На меня ВСЕ смотрят», «Они ВСЕ знают» – он каждую минуту использует чертовски выборочную проекцию. «А хорошо было бы…Но нет, нет, так нельзя – это нехорошо».
Говорить себе так каждый день, 24 часа в сутки – так и с ума сойти недолго.

Одиноким
В этом Моргану не было равных. Квартиру, что он снимал в Египте, он назвал Домом Уютного Одиночества. Это можно сказать про всю его жизнь. Он настолько боялся своих желаний, что не допускал даже мысли, что о том, втором Моргане станет известно миру. Пара-тройка друзей и дневник – вот и все, с кем он мог хотя бы поговорить. Он точно знал, что счастлив не будет. Те люди, которых он любил (слово «влюблялся» было бы уместнее), не могли дать ему то, что он хотел.
В книге описаны его отношения с двумя мужчинами, которых он любил. Если верить автору, первый – Масуд – считал Моргана своим лучшим другом, а второй – Мохаммед – любил его. Я не поверила ни в то, ни в другое. И это делает Моргана в моих глазах еще более неудачно-несчастным. По сути, кроме воображения у него ничего и не было. Я уверена, что его не любили и не уверена, что любил он. Вот такой неутешительный итог.

«Свет, упавший на зеркало под определенным углом, уничтожил отражение зала, отчего казалось, что Моргана окутывает белоснежно-белая пустота. Закованный в лед снежный пейзаж, на который тем не менее солнце изливает свои бесцветные лучи. Вот оно, арктическое лето: все мертво и неподвижно и тем не менее распахнуто в небо».

P. S.: Пусть им и не уделено много внимания, меня заинтересовали Вирджиния и Леонард Вульф - несколько фраз, но можно набросать портрет этих людей. Вообще больше Форстера меня заинтересовал сам автор - Дэймон Гэлгут. Порой роман напоминал автобиографию, но только если бы Форстер говорил о себе в третьем лице, приходилось напоминать себе, что написал это совсем другой человек.
Особенно заинтриговало посвящение: Э. М. Форстер свою "Поездку в Индию" посвятил "Сайеду Россу Масуду и семнадцати годам нашей дружбы", а Д. Гэлгут свое "Арктическое лето" - "Риязу Ахмаду Миру и четырнадцати годам нашей дружбы".

"Я любил. А следовательно, жил. Тем способом, который мне доступен"
Э.М.Форстер

"Арктическое лето" - так хотел назвать Эдвард Морган Форстер свой роман. Оставшись неоконченной, рукопись, написанная в 1912-13гг., увидела свет лишь в 2003г.

И вот передо мной "Арктическое лето" Дэвида Гэлгута. Тема написанного в 2014г. романа - путешествие Э.М. Форстера на Восток в 1912-1922гг., итогом которого стал роман "Поездка в Индию", и в 1945г. Книга Гэлгута заинтересовало меня после прочтения романа Форстера "Куда боятся ступить ангелы". Показалось занятным, как в классическом романе начала прошлого века, со свойственной жанру назидательностью, соединились абсурдизм и недосказанность. Необычная форма романа выдавала в авторе экспериментатора. Средневековые аллюзии, в очень тонкой прослойке, навевали что-то мистическое. Естественно, захотелось узнать об авторе больше. Интернет, прямо скажу, не пестрит информацией - от сайта к сайту примерно один и тот же текст - книги не переиздаются, библиотека...не мне вам рассказывать. В нашей стране с Форстером знакомы меньше, чем, например, с Лоуренсом или Джойсом, и тем ценнее такие книги, как "Арктическое лето"!

В биографии Дэймона Гэлгута (1963г.р.) ничего не сказано о его личной жизни. Однако, борьба с раком еще в детстве (!) говорит о том, что автор хорошо знает смысл фразы "быть не как все". А за ней стоит одиночество, самосозерцание и ещё много чего. Уже одним этим Форстер был близок ему.

В самом названии книги метафорически выражена её основная идея. Половцев Д.О. в своей работе под названием "Проблема инаковости в художественном мире Э.М.Форстера" говорит: "Путь к душевнои гармонии героями Э.М. Форстера заключается в обретении человеком «цельности», что возможно в контакте с Другим(и) и «примирении» с самим собои[...] Для достижения гармоничного существования героям Э.М. Форстера необходимо перестать жить в «коконах» своего Я; для того, чтобы приити в согласие с «чужаком» внутри себя им нужно «соединиться». Последнее возможно при помощи «двоиного видения», при котором Я способно увидеть Другого внутри себя."

Фрагмент картины "Бесконечная признательность", Рене Магритт, 1963г.

Первая философская задачка от Форстера, близкая, трепещущая, но до конца пока не решенная. Однако, попробую подступиться к ней поближе. Говоря о "внешней" инаковости, Половцев подразумевал конфликт его английской ментальности с мироощущением иностранцев, размышляя о "внутренней" - признавал сосуществование у писателя двух сторон личности, одна из которых воспринимала другую, как чужую. Путешествуя по Индии, Форстер адаптирует свою внешнюю инаковость к существованию в других условиях, он проникается аутентичностью Индии. Прожив много лет в борьбе с самим собою, в страхе перед собственным вторым "я", он принимает его, и все благодаря этой стране. В финале книги Форстер смотрит в зеркало и понимает, что видит "Другого внутри себя". В душе его наступил летений покой, но кругом - лишь монохром северной равнины и ни души.

«Это не я», – подумал Морган, хотя это был именно он. Все в отражении было неправдой, но какое зеркало покажет истину?

"Что значит быть англичанином?" - в контексте жизни и прозы Форстера это не совсем правильная постановка вопроса, хотя еще недавно я так считала. Но после чтения этой книги, думаю, было бы правильнее сказать, что Форстера тяготила приверженность к нации, как к определенному кругу со своими законами . Будучи абсолютным продуктом своей среды, принимавшим статус и все условности английского общества, он тем не менее, стремился к гораздо большей открытости, чем та, что могла дать ему Родина. Англичанин, сын архитектора, воспитанник Кембриджского университета осознает, что он гомосексуален. Для человека тонкой душевной организации, каким нам показывает его Гэлгут, это было не самым легким осознанием. Писателя гнетет не только невозможность познать любовь, но и невозможность открыто писать о том, как это могло бы быть. Это самое "могло бы быть" задало возвышенно романтический тон первым романам Форстера. Ибо познать любовь не только в теории ему довелось уже далеко за 30. Какое-то время он даёт частные уроки латыни, в результате чего знакомится с молодым индусом Масудом, привязанность к которому пронесёт через всю свою жизнь. Форстер едет в Индию со своим новым другом, где вновь испытывает "инаковость". Люди, в словах которых нет и намёка на конкретику, обряды, кажущиеся нелепыми, сны и символы, загадка на загадке. Но братья-англичане тоже не привлекают Форстера - отстраненные, закрытые в собственном мирке - он оказывается где-то между и интуитивно ищет точки соприкосновения. Постепенно его духовные искания "обретают плоть".

Индия пробудила в нем некий архаический анимизм, предрасположенность к мистическому миропониманию

Многие писатели признаются, что написать роман их побуждают вещи совсем неожиданные, будь то подслушанный разговор или случайная фотография. Также и Форстер искал ключевой образ для своего романа, какую-то материальную составляющую, вобравшую в себя те смысли, пока ещё неясные, которые он начал постигать. Решающую роль в этом сыграли архитектурные памятники Индии. Форстер посетил эллорские пещеры и нашёл их "устрашающе грандиозными". Он не отрицал потрясения и чувствовал близость чего-то важного в себе. Он ощупывал взором вековые камни, скользил по хитросплетениям форм и примерял на себя увиденное

Индия напоминала ему, что ни один ответ никогда не будет полным и окончательным. В этой стране имелось так много вещей, ставивших его в тупик, и событий, что невозможно постичь с помощью рационального мышления. Тайна лежала в сердцевине всего, и тайна будет лежать в сердце его романа

Скальный храм Кайласанатха (Кайлаш), т.н. "крыша мира", храмовый комплес "Пещеры Эллоры", Индия

Он нашёл "источник" вдохновения в Барабарских пещерах. "Поездка в Индию" из смутного предчувствия становится реальностью.

Ему не нужна была пышная резьба по камню, не нужны были ни сцены, ни фигуры. Нет, его материалом станут тишина и пустота… иногда, впрочем, наполняемые эхом

Ломас Риши, Барабар, Индия

Что меня удивило, так это то, что Форстер был совершенно чужд эгоизму, свойственному большинству творческих людей. Наоборот, он готов был всецело отдавать себя любимым за крохи взаимности, которую подчас считал химерой. Однако я не упрекну человека в излишнем воображении или наивности. Я, как и он, не знаю наверняка, где она, эта объективная реальность? И есть ли в природе четко вымеренная область сознания, которая является абсолютно действительной? По-моему, в этом же направлении размышлял и Форстер. Не эта ли, наполненная мучительными спазмами сомнений и умопомрачительными взлетами надежд, единственно верная логика сердца, фундамент жизни? А та, абсолютная, реальность - лишь остов, без содержимого? В таком случае, сострадание к Форстеру за этот аспект его жизни можно смело переформатировать в созерцание. А он и считал себя в каком-то роде зрителем, боясь жить и умереть, не оставив следа. Образ, созданный Гэлгутом, напомнил мне образ, созданный самим Форстером: Филип из романа "Куда боятся ступить ангелы". Молодой человек, интеллектуал и эстет, послушный сын своей матери, размышлял о себе в таком же ключе. Мать влияла на Форстера всю его жизнь. Именно мать была тем "препятствием", которые сын не мог переступить на пути к самому себе - это когда, по словам Карпентера "тело и дух едины". Похоронив и оплакав мать Форстер, не без стыда, понял, что свободен.

В романе присутствуют имена известных исторических личностей, таких как Вирджиния и Леонард Вулф, Дэвид Г. Лоуренс, офицер и создатель международного вспомогательного языка Сона Кеннет Сирайт, поэт и философ Эдвард Карпентер, греческий поэт Константинос Кавафис. Каждый из них серьезно повлиял на Форстера, иначе их просто не было бы в этой книге. Так, например, Вулфы были его близкими друзьями, и немало поддерживали отчаявшегося писателя в работе над "Поездкой в Индию". Авторитет Лоуренса в литературных кругах Форстер поддерживал, но на дружбу не решился - Лоуренс снискал славу импульсивеного, вспыльчивого, напористого человека. Он назвал Карпентера "отставшим от жизни псевдомистиком", чем окончательно подорвал зарождающуюся дружбу. Напротив,пребывание в доме Карпентера оставило в душе последнего самые тёплые воспоминания. Свобода, которой было овеяно это место, близость к природе и непритязательная обстановка буквально заворожили писателя. По возвращению домой он начал писать исповедальную повесть "Морис", опубликованную уже после смерти автора.

Так почему 4 балла? Всю первую треть книги, я не могла безотчетно погрузиться в чтение. Я просто "рассматривала фасад". Он был гармоничным и орнаментальным, но ему явно не хватало акцентов. Я нисколько не умаляю достоинств автора, ибо текст строен, насыщен изобразительными оборотами, но мне казался излишне метафоричным, парящим, как гордая птица, в вершинах мысли. А я все ждала какой-то бытовой подробности, банальной мысли, интересной ассоциации, САМОБЫТНОСТИ, сродни лоуренсовской. Ещё вспомнила Каннингема и подумала, чтобы писать ТАК проникновенно о нетрадиционном, автор должен знать об этом не понаслышке. Чтение моё продолжалось, и когда я дошла до знакомства Форстера с Кавафисом, как-то все сгладилось - текст ожил. Я уже не ощущала себя наблюдателем или зрителем. Возможно, сам автор почувствовал уверенность не сразу, и, несмотря на все сопутствующие корректировки книги, скрыть этого не удалось.

Что же касается героев, то мне всякий раз не хватало убедительности в описании. Все тех же пары-тройки небрежных штрихов. Я с трудом представляла себе Масуда. Мне и сейчас трудно решить, так ли он был слабо изображён в романе или, наоборот, Гэлгут смог передать его неоднозначность и загадочность. "Зрелый" Масуд был куда реалистичнее. Ещё было большое количество второстепенных героев, которые совершенно не запоминались. А вот с писателями, личностями неординарными, емкими всегда сложно. Здесь тоже назревает вопрос: сделать их яркими "персонажами" или "очертить" лишь контур, оставив историческими личностями? Может быть, автор просто не стал рисковать? Обошёлся с "культурным достоянием" деликатно.

Как итог, не могу сказать наверняка, единственная ли это художественная биография Форстера в мире, но для русскоязычного читателя она станет основной на сегодняшний день. Этим она уже долгожданна и уникальна! Мне она помогла сориентироваться в некоторых эпизодах жизни писателя, его характере и взглядах. Всецело образ Форстера, как писателя, как творческой личности, на мой взгляд, она не передаёт (а такое вообще возможно?) - акцент сделан на человеческие качества - но заданную тему раскрывает. Лучше браться за "Арктическое лето" тем, кто уже знаком с произведениями Форстера. Если читатель берет книгу "с нуля" вряд ли захочет знакомиться с остальными произведениями Форстера.

А почему только Форстера? Автор Гэлгут! Гэлгут заинтересовал тем, что его заинтересовал Форстер, а итогом стало "Арктическое лето", следствием которой будет не только "Комната с видом", но и "В незнакомой комнате"!

Страдания юных Вертеров-гомосеков мне совершенно не интересны, просто вообще глубоко чужды и непонятны. Пыталась читать, потому что понравилась другая книга Гэлгута, но когда мне предложили повосторгаться крайне живописными яичками, особенно левым, я поняла, что дальше мне читать уже не хочется...