Оказавшись перед добродушным стариком, которого почтительно называли Махараль, я поняла, почему Мэтью говорил о нем вполголоса. От рабби Лёва исходило то же спокойное ощущение силы, какое я ощутила у Филиппа. По сравнению с его чувством собственного достоинства имперские замашки Рудольфа и сварливость Елизаветы выглядели смехотворными. В конце XVI века это особенно впечатляло, поскольку тогда людям, имеющим власть и влияние, было свойственно навязывать свою волю другим. Однако репутация Махараля строилась