Ника встала на колени на сиденье, перегнулась через спинку и, отодвинув немного крышку, принялась на ощупь искать сухую одежду. Это было непросто: Паша возил в багажнике кучу всякого хлама.
– Какая-то бутылка… Вот! А, нет, это тряпки… Фу, все в каком-то дегте… Липкое что-то… Коробка… – бормотала Ника. – У тебя ведь там нет дохлых мышей?
– А? – Паша с трудом отвлекся от зеркала заднего вида.
Ее бедра, выгнутая спина, округлости, такие тугие и крепкие на вид, что невыносимо хотелось натянуть ткань еще сильнее, чтобы она упруго стягивала ее тело… А потом поднимать медленно, сантиметр за сантиметром обнажая кожу, вдыхать ее запах, тереться губами…
– Я тебя умоляю, скажи, что у тебя там никто не сдох, – повторила Ника, и он заставил себя очнуться.
– Н… нет… – Паша был рад, что в грозовом полумраке Ника не различит лихорадочного блеска в его глазах.
– Все, нашла, – она с облегчением влезла в его куртку и совершенно в ней утонула.
Из сводящей с ума богини превратилась в деревенскую сироту, и Паша не смог сдержать улыбки.
– Тепло, – Ника поежилась. – Ну что, поехали домой?
– Ты ведь еще побудешь с нами? – Паша бережно передал ей прикорнувшего Никиту.
– Мне надо будет сейчас уйти, – едва слышно прошептала Ника.
– Точно? – он совсем сник.
– Конечно! Сгоняю в продуктовый, потому что на голодовку я не подписывалась.
– А потом?
– А потом буду тебя кормить. То, что у тебя в холодильнике, никуда не годится.
– Значит, еще посидишь?
– Я теперь тебя с ребенком одного не оставлю, даже не надейся.
И Паша, чуть не мурлыкая от приступа хорошего настроения, взялся за руль