Паша обменялся взглядом с Гумберидзе, тот кивнул и бросил сестре:
– Поставь ей реланиум.
– Что происходит? – обеспокоенно зашептала Ника, наблюдая, как ей в катетер что-то вводят.
– Тебе сейчас лучше поспать, – Паша погладил ее по руке.
– Как скажешь, милый, – по ее лицу расползлась пьяная блаженная улыбка.
Он понимал, что дело в препарате, но отчего-то не убрал руку. Поддержка ей не помешает. На несколько мгновений Ника стихла, и он уже было решил, что ее срубило, но она вдруг снова открыла глаза и едва слышно произнесла:
– Я должна кое-что тебе сказать. Но это секрет.
– Что?! – из-за реанимационной возни за спиной он с трудом мог разобрать слова.
– На ушко.
Он смиренно пригнулся, приблизив ухо к ее губам, как Ипполит Матвеевич к умирающей теще. Но Ника поведала нечто похлеще тайны спрятанных бриллиантов.
– Ты… такой… красавчик, – медленно выдохнула она.
– Че… Чего?! – Паша попытался отстраниться, но она на удивление крепко вцепилась в его предплечье.
– Я… думала о тебе, – чуть заторможенно от лекарства говорила она. – Все эти годы… Представляла… как… ты сделаешь это со мной… и нас будет трое…
Ее дыхание щекотало ему ухо, но отодвинуться было выше его сил.
– Т… трое? – ошарашенно переспросил он.
– Да… А потом мы с Ленкой… Хочу, чтобы ты дал нам… О, как я хочу… Пж… пжа… пожа… лста… Скажи да…
– Эээ…
– Да… Марк… – и она отключилась.
А Паша еще некоторое время сидел, уставившись в одну точку, и думал, что за черти водятся в омуте ее личной жизни. Отличница, ничего не скажешь! И кто такой, мать его, этот Марк?!