Закат походил на старую половую тряпку. Небо затянула хмарь болотных испарений – серо-зеленая, рваная, робко мерцающая багровым там, где пробивались последние солнечные лучи. Оссо говорил, здесь так всегда. Как и противный запах – тлен и болотные испарения.

– Лор, идем!

А я медлила. Оглянулась, но «дверь» уже закрывалась. Сияющий проём тускнел, становясь грубой кладкой городской стены. Не для меня, разумеется, открывали, а для…

– Лорина, ты что, боишься?

Ещё бы… Это ведь твою бабушку здесь величают госпожой, не мою. А у меня тут вообще никого, кроме…

– Тебя что, как маленькую за ручку вести? – Оссо улыбался, но напряженный прищур выдавал тревогу.

Да, нашла его бабушка прошлой весной. Да, признала. Да, на «дверь» и проход меж городами расщедрилась… Но ведь встреча случилась весну назад, и как примет теперь?..

Поправив сумку, я пошла следом за ним – неспешно, мелкими шажками, осторожно. И колени дрожали, и главная дорога не располагала к расслабленным прогулкам. Широкая, но круглые выпирающие булыжники чередовались с ямами, переходили в сносную брусчатку и снова в яму, из которой торчал грязный обломок стены.

– Город и после войны, и на осадном положении, я же предупреждал, – Оссо ловко перемахнул через обломок и протянул мне руку. – После магических битв вокруг него остались болота, и оттуда постоянно лезет всякая мразь.

Я кивнула – дескать, помню, приняла его помощь и перебралась через преграду. При слове «магических» в сумке нетерпеливо заелозил шуруш. Отчего-то он всегда просыпался, когда слышал про волшебство. Я прижала сумку к бедру, придерживая клапан. Еще не время пугать людей, дружок…

– Так чего ты боишься? – повторил Оссо.

– Безродных нигде не любят, – прописная истина, и я постаралась, чтобы мой голос прозвучал безразлично.

– Но ты со мной, и ты – мой друг.

Я едва не фыркнула. Видела я таких приютских друзей… очень много. Пока учатся – не разлей вода, а после выпуска – даже не здороваются, проходят мимо и делают вид, что незнакомы. Чем меньше рядом безродных – тем больше возможностей заявить о себе. И это вторая прописная истина.

– Идем, – ответила спокойно. – Тебя ждут.

После отстроенной и чистой столицы город бабушки Оссо казался грязным, тесным. Улиц кроме главной не было, лишь грубо переплетенные тропы. Дома в беспорядочном нагромождении – то стеной к стене, то чуть ли не крыльцо к крыльцу, то три-пять рядом, то один в окружении развалин, то ровно вдоль троп, то тропа в проплешинах ям упирается в низкую дверь, огибает, протоптанная, косую стену, и убегает дальше.

Я внимательно смотрела по сторонам, но не дорогу запоминая, а изучая людей. Бедно одетые, но такие… занятые. Подвижные. Никаких спокойных столичных взглядов и движений. Быстрые оценивающие взоры, быстрые улыбки, быстрая речь, быстрые движения. Спешили ли с рынка с тяжелыми сумками, развешивали ли белье на веревках между домами, набирали ли воду из колодцев, расписанных символами защитной магии – чтобы гнусь не просачивалась и чистая родниковая жила притягивалась… Всё делалось резко, быстро, уверенно. Отточено. Как в бою.

А еще я нашла то, что искала. Оссо узнавали. Ему улыбались, с ним здоровались. А меня не видели. Безродная – пустое место. Зря я сюда приехала… В столице,