От автора

Моя жизнь – это театр.

Театр неискусственных эмоций

и неподдельных чувств.

Уважаемый читатель, книга содержит множество вымышленных событий, строений, учреждений, людей, но все они, целиком и полностью отражают действительность. Во время чтения, уделите большое внимание мелочам. Надеюсь, что книга придётся по вкусу каждому. Хотя это кажется невозможным…

Пролог

Россия. 2025 год.

Плацкартный вагон. Лето. Июль. Жара. 33 на термометре. А он еще и в тени. Воняет курицей, дешевым парфюмом, старческим потом и выпечкой. На улице невыносимо. Здесь нет. Свежо, прохладно. Вагоны новые, а запахи старые. Куча кондиционеров им не помеха. Кажется, им не помеха даже ядерная война. Да хоть что.

Времена поменялись. Теперь можно ехать у туалета и не бояться, что кто-нибудь хлопнет дверью или заденет, в порыве сдавленного мочевым пузырем движения, твою, свисающую со спального места, ногу. Кровати стали длиннее, проходной коридор чуть уже, новые двери совсем перестали издавать звуки. Закрывались медленно, плавно. Открывались тяжело и натужно.

Народу есть, о чем посудачить. Они играют в нарды, шахматы; молодежь увлекается покером и игрушками на планшете. Категория 40+, в перерывах, за разговорами яро обсуждает то, как заботится о них государство, отламывая ножку от, завернутой в лаваш, курицы-гриль и надкусывая до самой кости, так, что жир стекает по подбородку. Президент подносит на блюдечке новые льготы, увеличивает зарплату на тысячу-другую, вводит в эксплуатацию новые поезда.

– И это все при нашем-то, тяжелом положении с госбюджетом! – поднимает вверх указательный палец мужчина, оснащенный двойным подбородком, заложенным носом и куриными волокнами между зубами.

Я сижу напротив и внимательно его слушаю. Он снова подносит ко рту мертвую жирную птицу. Что-то бубнит. Разобрать трудно. Да я, если честно, и не пытаюсь. За пятнадцать минут в его обществе, мне удалось узнать запредельное количество политинформации. Сколько и куда уходит у нас сырья, как распределяется господдержка для малого и среднего бизнеса, почему нам так нужен демографический всплеск, а также отказ от консерватизма. Якобы, он тащит нас в прошлый век и не дает развиваться. В общем, геев просит он узаконить, а детям с первого класса преподавать азы сексуальной жизни. Как на западе. Откровенно. Без всяких подводных камней.

– Но у нас совершенно иной менталитет, – перебиваю я, не желая с ним соглашаться. – Нам нельзя так. Для русского человека все вышеперечисленное – аморальное, неприемлемое. Зачем же внедрять это?

– Затем, что меняется время. С прогрессом приходят иные ценности. Молодежь сама всего этого хочет. Вот только стесняется старшего поколения.

– Это потому, что мы неправильно их воспитываем. Даем слишком много свободы, вот они и поддаются дурацким соблазнам. Кому отдавать в руки будущее? Извращенцам?

Жирдяй мотает головой из стороны в сторону и снова жует лаваш. Мне хочется встать и уйти. Не устраивать с ним дискуссии. Но я сижу. Жду. Не время.

– А мне кажется, вы не правы.

– И в чем же? – отвечает мужчина с набитым ртом.

Я вздыхаю.

– Так было всегда. Мы слушали разную музыку, предпочитали различную кухню…

– И что?

– А то, что в Южной Африке всю жизнь бедствовали; в Монако же, в это время, расплачивались карточкой с безлимитом. В Катаре носили абайю, а на пляжах Копа Кабана, в Бразилии, выходили к воде в белых стрингах. Мы все мыслим иначе, живем иначе – так было на протяжении многих веков. Для чего же сейчас пытаться все изменить?

– Мы стали умней, мудрей. Для того и нужно.

– А, по-моему, мы превращаемся в зомби. Глобализация – яд. Всем не выжить. Арифметика очень проста.

– Не смей так говорить! – стукнул он кулаком по столу так, что курица взметнулась на несколько сантиметров и приземлилась мимо тарелки.

Его глаза наливались кровью, как у быка, бегущего за тореро. Он смотрел на меня секунд десять. Угрожающе. Злобно. Коварно. Потом перевел агрессивные очи наверх и замер. Его взгляд тут же преисполнился честолюбием. Я бросила взор туда же.

Над моей головой воспарял маленький телевизор. Качество отменное. 4К. Канал «Россия 1». Начиналась прямая линия с президентом. «Как совпало», – подумала я и все же решилась подняться, чтобы пойти покурить, оставляя этого политолога один на один с верховным главнокомандующим.

Курить нужно идти в тамбур. По старинке. Только теперь, в эпоху технического прогресса, в нем появилась незатейливая наклейка с надписью: «Место для курения». Мол, а раньше никто этого не знал. Все сюда шли тупо по интуиции. Ага.

Устремляясь вдаль коридора, я еще не раз оглянулась, чтобы увидеть хоть какую-то реакцию своего недавнего собеседника на мое отчуждение. Но нет. Он все так же мирно сидел и поглядывал в монитор, нависший над моим спальным местом. «Зомбак», – выразилась я вслух и зашла в «курилку».

Здесь уже был народ. Ну, как народ. Два человека. Парень в спортивном черном костюме с белыми вставками, кашляющий после каждой затяжки и женщина. Женщина была скрытная. У нее было старое пальто, как у Фрекен Бок, шляпа с полями, лежащая прямо на длинном, остроугольном носу и черная сумка, в которой, наверняка, лежала Матильда. Женщина делала тяжки длинные, крепкие. Выдыхала все через нос. Парень успевал кашлянуть три раза, пока тлела в губах ее сигарета. Я прикурила от зажигалки, подошла к окну и облокотилась на толстые поручни. Курильщики меня будто и не заметили. Парень вскоре потушил свой бычок о железную дверь, бросил в местную пепельницу и вышел. Мы остались вдвоем. Я и потрепанное песочное пальто в шляпе.

– Привет, – раздался тонкий приятный голос из-под полей.

Я затянулась и встала прямо. А то не этично как-то.

– Привет.

– Далеко едешь? – спросила она.

Ее очи по-прежнему были спрятаны.

– В Крым.

– Отдыхать?

– Вроде того.

– Вроде того?

Выдыхаю дым в потолок.

– Я журналистка. Пишу о восприятии народом разных регионов нынешней власти.

– И как? Получается?

– Не всегда.

Женщина тушит сигарету и поднимает шляпу. Ее глаза – карие, большие, глубокие. В них можно утонуть, но я сегодня была в жилете.

– Россия – страна большая, – произносит она с горечью в голосе. – В ней всегда будут малообеспеченные края, области и округа, а также, обогащенные госбюджетом, именитые мегаполисы. Думаешь, подобное можно исправить? Или в твоих статьях все красиво, без провокаций?

Я глянула через дверное окошко вдаль коридора. Туда, где сидел мой сосед. Отсюда его видно не было, но я все равно смотрела.

– Тут один мужчина, – произнесла я внатяжку. – Решил, что можно объединить мировоззрение не только в стране, но и на всем земном шаре. Якобы, вместе мы сможем нормализовать ситуацию. Заручиться единым мнением, единой целью…

– Бла, бла, бла.

– Вот и я о том же.

Не прошло и мгновения, как пальто оказалось между мной и окошком.

– Начнем с телефона, – сказала женщина и показала мне свой айфон.

– А что с ним?

Она улыбнулась.

– Это же первичный продукт глобализации! А теперь смотри, – добавили ее уста, а пальцы заездили по экрану. – Сейчас я сделаю то, о чем ты, наверняка, напишешь в своей газетке. Если выживешь.

– Если выживу?!

– О, да. Гляди, – повернула ее рука ко мне маленький мониторчик, на котором красовалась аватарка с моим соседом. – Это он?

Я обомлела.

– Он.

– Какая я проницательная, правда?

Мой взор не сходил с ее тонких пальцев. Я ощутила, как жжет бедро. Сильно жжет. Наклонившись, я увидела, как уголек от сигареты прожигает правую штанину брюк и немедленно взвизгнула.

– Тихо! – парировала юная Фрекен Бок, делая мне замечание.

Я замолкаю, отряхиваю брюки и снова слежу за ней.

– Вот! – восторженно произносит она. – Получилось. Пошли!

– Что ты сделала?

– Сейчас все увидишь. Просто иди на место.

Не успела я даже поразмыслить над скоротечностью и изяществом ее действий, как, неожиданно для себя, осталась одна в «курилке». Женщина прошмыгнула в вагон и сразу запрыгнула на свою обновленную – широкую боковушку. Я присела на корточки. Встала. Голова идет кругом. Толкнула дверь. Зашла внутрь потного благовония. Медленно прошла мимо, играющей в нарды, подвыпившей парочки собутыльников. Один из них имел козью бородку и взгляд растерянного козла.

– Твою мать! – выразился тот, что сидел напротив него, очевидно, проиграв партию.

Я шла дальше. Теперь шла быстрее, притормозив лишь у боковушки, на которой лежала одетая Фрекен Бок. Загадочно посмотрев на меня, она широко улыбнулась. Я ответила ей взаимностью и тут же, не оборачиваясь, добралась до своего места. Жирный зомби, уделанный в жирной курице, все так же неотрывно сверлил экран телевизора.

– Курить ходила? – с отвращением спросил он, не меняя траектории взгляда.

Я ощутила неловкость.

– Ну, да. А что?

– Дерьмо. Весь мир бросает курить, а у нас этим, почему-то, гордятся.

– Не вижу в этом ничего страшного.

– А как же рак легких?

– Рак может наступить от чего угодно. Так что ж, теперь из дома не выходить? Продукты в магазине не покупать?

– Ой, все, – отмахнулся он. – Отстань, курица.

От его наглости у меня глаза на лоб вылезли.

– Как вы сказали? Курица?! Вы ничего не перепутали?

– Нет.

Я наклонилась вперед и со всего размаху врезала ему по щеке ладонью. Кусок куриного крылышка, из его рта, немедленно выпрыгнул на пол.

– Хам! – заключила я и подвинулась ближе к окошку, чтобы меньше видеть его.

От изумления, жирдяй даже оторвался от монитора и взглянул на меня еще более удивленно. Однако решил промолчать. Подобрал курицу, положил в пакет (вероятно, мусорный) и продолжил смотреть «прямую линию с президентом». Я бросила взор в окно. Мы стояли на месте. На станции красовалось какое-то необычное здание ж/д вокзала с пологой короткой крышей. «Точно», – звякнула в моей голове идея, что можно выйти на связь, и я, без промедления, вытащила смартфон, набрав маме.

– Абонент временно недоступен. Please call back later.

– Черт, – прошептала я и услышала странный шум со стороны выхода из вагона.

Он нарастал. Затем резкий хлопок. Словно кто-то ударил ногой по двери.

– Всем оставаться на своих местах! Работает. Рос Гвардия!

Услышав это, я замерла и прижалась к окошку вплотную. Через несколько секунд, мужчины в черных костюмах, как у «ОМОНа», остановились у моего спального места.

– Здесь? – поинтересовался один у другого, ткнув в меня дулом своего автомата.

– Кажется, да. Руки вверх! Оба!

Мы с жирдяем, не медля, повиновались. Стало страшно. Страшно, что все так серьезно и, похоже, происходит на самом деле.