***

– Фамилия, имя, отчество?

– Белкин Григорий Натанович.

– Место работы?

– ООО парикмахерская «Енотик полоскун».

– Дата рождения?

– Первое марта тысяча девятьсот девяносто девятого года.

– Ого, – оживился следователь, – родись ты годом позже, пришлось бы праздновать день рождения раз в пятилетку. Хотя сейчас совсем не об этом. Итак, давайте я ещё раз прочту ваши показания, после чего вам необходимо расписаться внизу страницы и на сегодня можете быть свободны!

– Хорошо, – согласился Гриша, смотря на следователя всё тем же тусклым взглядом, что и раньше.

– Итак, – прокряхтел он напоследок, начав читать с листа:

«Я… тот та, тот то, такого-то года рождения, в свой выходной, пятницу, двадцать девятого июля, проснулся в восемь утра по местному времени, так как на десять утра у меня был назначен онлайн-урок английского языка с репетитором через электронное средство видеосвязи. Подготовившись к уроку и успешно связавшись с репетитором, по окончанию чьего урока сразу снова лёг спать. Где-то около одиннадцати часов утра, мне стало душно, и я решил открыть окно, находящееся в своей комнате, в тот момент полностью зашторенное с внутренней стороны. После того, как комната проветрилась, я полусонный протянул между штор свою руку, чтобы закрыть окно. И когда я это сделал, совсем не смотря на улицу, из-за закрытых штор, снова ложась в кровать, услышал что-то вроде тихого хрипа, будто кто-то задыхался не в состоянии что-либо предпринять. Так как стена моей комнаты находиться довольно близко к забору, я решил, что данные звуки доносятся от соседей, или я вовсе слышу их в уже стремительно начинающемся сне. Проснувшись позже, уже после трёх часов дня, я встал с кровати и расправив шторы, заметил как под моим окном кто-то лежит. Я отправился в гараж, найдя том своего отца, Натана Борисовича, сообщив ему об этом факте, и вместе с ним, вооружившись лопатами, прошёл на задний двор, где и был обнаружен этот мёртвый человек, на данный момент опознанный полицией, как пропавший без вести, Максим Валерьевич Сухой тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения».

– Могу идти? – совсем непринуждённо, спросил Григорий.

– Да, конечно, только распишитесь вот здесь, в конце протокола.

– Хорошо, – вновь согласился Гриша, принявшись выводить свою загогулину.

– Только что, поступила информация, – продолжил следователь, внимательно разглядывая его размашистую подпись, – от наших патологоанатомов, что данный гражданин умер от инфаркта, и если. Я, конечно, могу только лишь предполагать, что он умер от испуга, неожиданно увидев вашу руку, будучи забравшимся на частную территорию. Всё это создаёт немыслимые проблемы, как вам, так и следствию, запутывая всё настолько, что легче просто сжечь предмет дела, и все касающиеся его бумаги.

– Я понимаю, о чём вы, но что уж я здесь не причём, я знаю точно.

– Это главное, – заметил следователь, вальяжно откинувшись на спинку своего кресла.

Через полчаса Гриша уже шёл к остановке.

– И как это так, – думал он, – вляпаться в такую историю, и главное за что. Живёшь себе, живёшь, никого не трогаешь, желаешь людям добра, соблюдаешь законы, и тут какой-то бродяга бросает к твоему окну ложку дёгтя, а если точнее бросается сам, и отравляет твою жизнь не какой-то либо угрозой, а лишь новыми страхами и фобиями.

От всех этих размышлений, Гриша не заметил, как сел в нужную ему маршрутку, но едущую совершенно в другую сторону. Только промчав пару остановок, он понял, что едет не домой, а обратно в центр города.

– Да Господи, что со мной? – одёрнул он себя, – хотя ладно, прогуляюсь!

Выйдя на следующей остановке, побрёл он в сторону Иртыша, вскоре вступив на гладкий асфальт «Зелёного острова». Добравшись до самого мыса, Григорий как-то недоверчиво оглянулся вокруг. Глухая тишь прерывалась лишь шелестом деревьев, шумом речной ряби, и автомобильного гула доносившегося с противоположного моста. Подумать только, что столь поистине девственная природа ещё бывает может быть спрятана в самом сердце многолюдного города.

Вскоре, возвращаясь обратно, Гриша заметил среди деревьев примятую траву, будто кто-то лежал на ней, и не один, а целая толпа, или вовсе двое сцепились воедино, и кувыркаясь с бока на бок, давили под собой зелёное море. Засмотревшись на столь приметную поляну, Гриша сам не заметил, как споткнулся об разросшийся поперёк тропинки корень одного из деревьев, и соскочив с тропинки, с размаху упёршись плечами в две сросшиеся между собой неподалёку от берега берёзки, невольно просунул меж ними свою голову, так скоро, что от получившегося разбега с носа слетели очки, воткнувшись дужками в песок.

– Чуть не убился, – подумал он вслух, как услышав раздавшийся из глубины густого леса мелкий хруст веток, резко обернулся в его сторону.

***

Рабочий день начался совершенно обыденно. Григорий зашёл в салон, открыл смену через терминал, служащий абсолютным администратором, в том числе и принимающим платежи клиентов, а также выдающим зарплату.

Шагнув в зал, он поздоровался с Антоном, что работал в этом салоне чуть больше чем Гриша, хоть и был младше его на два года. После двенадцати подошёл ещё один парикмахер Вадим Геннадьевич, седовласый мужчина, около шестидесяти лет, пренеприятный человек, и очень хороший мастер своего дела. Также в салоне уже трудились несколько парикмахерш среднего и старшего возраста. Все были дружелюбны, как и в любой другой день. Только что-то, да не так, было с Гришей.

– Как дела, товарищ? – спросил у него Антон.

– Да, в порядке вроде, а что?

– Да ничего, просто ты сегодня молчаливый такой, а сам обычно болтаешь без умолку, да так, что тебя не остановишь.

– Да ничего страшного, ты лучше скажи, чё сегодня Анюты нет, случилось чего?

– Случилось, – сказал Антон, от чего на Гришиной макушке волосы чуть ли не встали дыбом, предвещая неладное, – папа умер.

– Какой?

– Её.

– Каким образом?

– Он пропал без вести, а вчера был найден где-то в твоём районе.

– Извини за нескромный вопрос, просто я никогда не спрашивал, её фамилия часом не «Сухая»?

– «Сухая», так точно, – поразился Антон, – а ты откуда знаешь?

Гриша уже ничего не мог сказать, а только лишь шевелил губами, пытаясь что-то вымолвить.

Аня была их сотрудницей и девушкой Антона. Семнадцатилетняя студентка технологического колледжа парикмахеров, устроившаяся в этот самый салон для работы и набора опыта. Здесь она когда-то и познакомилась и начала встречаться с Антоном, высоким двадцатиоднолетнем брюнетом, с вьющимися к верху, чуть подкрашенными жёлтым цветом волосами. Хоть никто из коллег и не догадывался об этом, сам Гриша, придя работать сюда ещё в мае, всё-таки понял, что между ними что-то есть. Аня, к слову обладающая двойным именем «Анна-Анастасия», изредка именуемая как «Анася» была низенькой, худенькой, но всё же утончённой, то бишь не совсем облезлой натурой, по сравнению с Антоном, хоть и худым, но статным молодым человеком, легко управляющимся как с парикмахерской машинкой, так и с гитарой.

– Так вот оно что, – услышав их дальнейший разговор, вклинился Вадим Геннадьевич, – выходит, Настя теперь тебе обязана, но и ты обязан ей, что нашёл её Отца, к сожалению уже не живым.

– Всё настолько подстроено, думаю я, – ответил им Гриша, нервно поправляя свой чёрный барберский фартук, – что хуже быть, просто не может. Да вы сами подумайте – её отец, по всей видимости, ставший бродягой, залез именно в мой двор, именно ко мне, хотя она живёт совершенно в другом районе города. Всё так подло и хреново, и одновременно я здесь ни при чём. Как это понять я не разумею.

Клиентов в этот день было мало. После окончания разговора, Григорий придремнул на своём рабочем кресле, и сквозь охватывающий его сон, вдруг чётко услышал: «Усы сделай». Открыв глаза, он был ошеломлён. Перед ним стояла Аня. И да, это было в её репертуаре. Дело в том, что когда Гриша познакомился с ней и её одногруппницей Людой, тогда ещё в июне, он случайно ознакомил их с фотографией своих старых усов, которые носил ещё до курсов Барбера. Пышные, не филированные усища, окантованные лишь сверху и снизу, зиждились над его верхней губой на этой фотографии. Теперь же Гриша носил симпатичную бороду и аккуратно подстриженные усы, которые подравнивал сам, а также просил подравнять Вадима Геннадьевича, в свободное от клиентов время. Но что-то взбрело в эту маленькую голову семнадцатилетней девочки, какая-то весёлая, забавная, и до жути, если разобраться, не смешная шутка, с её уговорами, и постоянным шутливым высказыванием, обращённым к Грише, с просьбой отрастить старые усы.

Гриша обомлел, ведь Аня совсем не была похожа на человека, у которого недавно умер Отец.

– Привет Ань, – сказал он, по привычке хлопнув ей пятюню.

– Усы сделай, – повторилась она опять.

– Может что-то случилось? – спросил он её позже, когда на Насте уже был парикмахерский фартук.

– Случилось… – сказала она, легким движением руки, подав ему расчёску.

Григорий принял её, совсем не понимая, к чему та клонит.

– Зачем мне твоя расчёска? – спросил он, протягивая её обратно.

– Я это к тому, чтобы ты расчесался! – сказала она расстроено, вырвав расчёску из его руки, на что Гриша лишь удивлённо посмотрел по сторонам.

***

Григорий и Аня спокойно сидели в коридоре, возле двери кабинета, в котором лежало тело её отца. Вдруг из-за двери послышалась ругань назревающего скандала. Работники патологоанатомического отделения о чём-то яростно спорили со своим заведующим. Кто-то громко кричал, кто-то нецензурно выражался, что казалось даже мертвец, лежавший поблизости, прикрытый тонкой простынкой должен был услышать их, но нет, так как это уже не человек, точнее лишь то, что от него осталось. Безжизненное тело – пустышка, лишённая своей главной начинки, делающей из неё человека – души, той самой жизненной силы, которой и дышит всякое живое существо.

– Знаешь Ань, мне жаль что так случилось, – наконец прекратив молчание, обратился Гриша к спящей на его плече Анюте, на что та лишь что-то буркнула себе под нос, и потянувшись вновь принялась дремать.

Спустя около получаса, их наконец пригласили. Гриша с Аней вошли в мрачную, холодную комнату с хирургическим столом, на котором лежало тело, прикрытое белоснежной простынёй. Следом зашёл криминалист, следователь, а также два высоких санитара, один из которых был постарше и с приплюснутым носом, а второй худой, как молодая берёзка, с длинной ЭМО-чёлочкой.

Недолгая думая и абсолютно ничего не говоря, следователь лёгким движением руки сдёрнул с трупа простыню, и она увидела его лицо. Григорий был поражён увиденным. Тот лежал в одежде, что даже ботинки выдавали свою форму, через простыню, оставленную в ногах.

– Почему он в одежде? – спросил тут же Гриша.

– Мы ещё не обследовали его, – ответил следователь, – для начала Анна Максимовна должна опознать своего отца и сказать нам, действительно ли это он?

Аня медленно подошла к столу. Слёзы капали из её глаз, но лицо мертво сжалось в таком выражении, будто ей было совсем безразлично. Подобравшись поближе, она склонилась рядом с подбородком мёртвого.

– Эх, папа, папа, – хрипнула она, после чего резко развернулась ко всем присутствующим, и выпрямившись объявила, – это он!

– Ну что ж, вы уверены? – спросил следователь.

– Да, – чётко ответила она, утирая слёзы, – вы обследовали его?

– В каком смысле?

– При нём что-нибудь было?

– А, вы об этом, тогда, ещё нет, а почему вы спрашиваете?

– Дело в том, что уйдя из дома, тогда, неделю назад, он взял кое-что из моих личных вещей.

Криминалист тут же надел перчатки, и принялся обшаривать карманы покойника.

– Вы об этом? – спросил он, вынув из внутреннего кармана куртки умершего ту самую расчёску, при виде которой, волосы на голове Григория будто уже наконец встали дыбом, ведь именно её он держал в своих руках ещё вчера.

***

– Ты что, из ума выжила, думала, я не догадаюсь, о том, как ты могла подбросить её ему? – сказал он ей, когда они были уже на улице.

– Возможно, но ведь соль то в другом, – ответила Аня игриво.

– В чём, какая соль, какой смысл разводить весь этот концерт? Может быть, и папаша твой умер из-за тебя?

– Нет, до этого никогда не дошло бы, но раз уж так сложилось, – безмятежно произнесла она, засунув руку в задний карман его брюк, от чего Гришу чуть не ударило током.

– Ты чё творишь? – взвизгнул он, отскочив от неё подальше, – твои шутки, это…

– Это не шутки, и я уже не малютка, – сказала Аня, положив свою расправленную ладонь ему на грудь.