Даниэль Орлов, Время рискованного земледелия (ИД Городец, 2021).
Ни обложка, ни название радости от прочтения не предвещали. Черный, но не стильный переплет (см.): полуразвалившаяся изба под андреевским флагом. А название перефразировало полузабытое и блеклое устойчивое выражение времен предперестроечной публицистики: «зона рискованного земледелия», и тоже не вдохновляло.
Да и в начале живописались ужасы современной рассейской жизни, столь любимые на западном рынке: разорившийся издатель, бежит от коллекторов и кредиторов, поэтому покупает избу в селе близ города Владимира и поселяется там.
И моя любимая 69-я страница нагнетала: «…Мужчины от Вологды до Брянска поехали в Москву работать охранниками. Бывая в столице по делам церковным, отец Михаил видел их всякий раз. Мужики работали вахтовым методом. Приезжали за многие сотни километров и жили в самых дешёвых хостелах, выстаивая по вечерам очереди в уборную и к гладильной доске, чтобы отпарить форменные брюки.
Их тысячи и тысячи русских людей, потерявших работу на своей земле, но крепко держащихся за ту землю якорями крестов на могилах своего рода…»
Но я все-таки преодолел это довольно-таки мучительное знакомство с книгой и продолжил чтение — чего и вам советую. Кстати, остается только удивляться тому, с каким старанием авторы и издатели Боллитры (Большой Литературы) делают всё, чтобы их книги читали исключительно Посвященные с большой буквы «П» — критики, литературоведы, специалисты-знатоки. И как можно реже замечали и выбирали обычные, типа меня, посетители книжных магазинов.
Но почему же все-таки, закрыв глаза на обложку, название, начало и даже 69-ю страницу, прочесть «Время рискованного земледелия» стОит?
Герои, живущие в том самом селении близ Владимира, на деле оказываются не безвольными, бесхребетными алкашами (как могло показаться с первых страниц). Нет, они настоящие герои: думающие, чувствующие, а, главное, борющиеся. Они оказываются из тех, кто «ополчась на морю смут», как говаривал старина Гамлет, «сражают их противоборством».
С самого начала точно обозначается водораздел: с одной стороны — «мы, народ», простые (но не такие уж простые) мужики, пытающиеся выстроить свою жизнь на руинах рухнувшей империи. Кто им противостоят — говорится без обиняков: власти и толстосумы, наглые, беззастенчивые, загребущие. Но этот самый народ — он не склоняет покорно свои выи под очередное ярмо и не терпит новых над собой надругательств. Нет, абсолютно все герои романа, каждый по-своему и на своем месте, против «угнетателей» борется. Они (небольшой СПОЙЛЕР) сбивают «вражеские» дроны, вознамерившиеся провести новую опись землевладений и обложить людей дополнительной данью за их сарайчики и баньки; разбивают фары у машины коллектора, все-таки нашедшего главного герои, а один из них и лопатой по затылку своего главного врага, обманщика-хапугу, ухайдакивает. И дети их уходят в натуральные Робин Гуды, что кончается подлинной (и щемящей сердце) трагедией.
Поначалу кажется, что роман — собрание не связанных друг с другом новелл о жителях одного села: один тот самый разорившийся издатель, второй электриком подрабатывает, третий — почтальон, четвертый билборды по сельским дорогам развешивает — к слову, занятия их описаны ярко, со знанием дела. Но потом понимаешь, что читаешь все-таки роман, потому что судьба одного цепляется за историю второго и, порой отраженным светом, отзывается, и все крючочки входят в заготовленные пазики и все ружья (порой и не в переносном, а самом прямом смысле) стреляют.
Приятно и то, что события происходят в самой что ни на есть современности и, хотя и со флешбеками в советское прошлое, случаются, в основном, здесь и сейчас — в десятые годы двадцать первого века.
И не самые обычные для нашей прозы герои на сцену выведены — например, сельский священник отец Михаил. Представители духовного звания если в современном искусстве и появляются, то (по советской, видимо, инерции) авторы их зачастую жирно сатирической краской мажут — либо, напротив, непогрешимую икону рисуют. Отец Михаил здесь — фигура многогранная, живая, драматическая и трагическая.
А еще — дети, точнее, подростки лет шестнадцати. За таких героев вообще мало кто берется, а у Орлова они становятся если не главными, то самыми, пожалуй, яркими и самыми трагическими.
Словом, несмотря на все усилия иллюстратора, да и самого автора, столь «ярко» свое произведение назвавшего, роман Орлова я к прочтению настойчиво рекомендую.