Верста 5. Яма

Солнце ленилось даже хмуриться, не то что выглянуть из-за низких туч. Лёгкая морось осторожно перебирала желтеющие листочки на берёзе, выискивая хоть один, что ещё не почуял приближение осени. Толстый полосатый кот с бандитской рожей прятался под кроной, недовольно чихая всякий раз, когда на нос капала вода. Вода капала часто, зверь распушил изрядно намокшую шерсть, но не уходил: уж очень интересное представление предстало его взору.

Вокруг маленькой аккуратной избушки носился высокий худой мужчина. За ним, периодически останавливаясь, чтобы перевести дух и кинуть в спину смачное ругательство, гналась круглая разрумянившаяся старушка, замахиваясь кухонным полотенцем, как плетью на непослушную лошадь. Всякий раз, когда старушке становилось тяжело бежать, сероволосый вежливо дожидался продолжения погони в косой сажени²⁸ и внимательно выслушивал всё, что думала о нём воительница.

– Неслух! Околотень²⁹! Дубина!

– Бабушка Весея, – виновато бубнел Серый, – ну что ты прям так сразу? Неужто так плох?

– Плох, ещё как плох, ащеул³⁰!

– Да я что? – разводил он руками, – дров наколол, воды натаскал, плетень обновил. Где урезина нашлась?

– Я тебе сейчас расскажу, где урезина! – старушка гневно замахнулась, хоть и достала бы молодцу, в лучшем случае, чуть выше пояса, – ты почто жену обижаешь, нелюдь?

– Я? – опешил Серый.

– А то я, что ли?!

– Я не обижаю…

– Ах, не обижает он! А из-за кого она слёзы лила только вчера ввечеру? Ты, стало быть, гордость свою показал, ушёл, болван, аж на всю ночь и думаешь, что она тебе это так спустит? А ежели она и спустит, я – точно нет!

– Я ж без задней мысли…

– Так и она тебе без задней все уши пообрывает. А я подмогну!

Серый прикрыл уши ладонями, подумал, что они бы ему, наверное, ещё пригодились, и счёл за лучшее состроить виноватую мину. Но опытную женщину так просто не проведёшь:

– Ты кому тут гримасничаешь? Мне? Нет, милой, передо мной ты можешь не виниться. Наперво, ты перед женой виноват, вот к ей и иди глазки строить. Я за свои лета уже много перевидала виноватых. Раскаяния в вас, мужиках, нет ни на медьку!

Серый виновато понурился, показывая, что, вообще-то, действительно нет, но при необходимости он успешно его изобразит.

– Бабушка Весея, я честное-честное слово хороший муж!

Та шумно выдохнула и таки хлестнула дурня полотенцем для острастки. Серый сделал вид, что очень испугался и больше так не будет – мастерство, коим он в совершенстве овладел ещё в далёком детстве, когда тётка Глаша ловила на краже мёда или сала, засоленного к зиме.

– Хороший муж уразумел бы, когда супруга мается, когда ей ласки да тёплого слова хочется. А ты – горе луковое! Иди уж, винись.

– За что виниться-то? – щёки вспыхнули, – за то, что о ней же и забочусь? Я же как лучше…

Весея возвела очи к небу, попросила у богов терпения и, убедившись, что они не вняли её просьбе, скрутила полотенце в тугой жгут.

Фроське полагалось бы топить горе в харчевне. Впрочем, именно в ней она и сидела с той только разницей, что не рыдала из-за загулявшего невесть где мужа, а праздновала собственную безнаказанность. Всемила заслужила отрезанной косы, а её обидчица радовалась, что впервые ничуть не жалеет об опрометчивом глупом поступке.

– Правду баешь? – восхищался плюгавенький мужичок, – самой Всемиле?

Фроська неспешно перехватила кружку с медовухой (весьма неплохой, надо признать) другой рукой и резанула ладонью воздух:

– Раз – и нету!

Плюгавенький только что не захлопал в ладоши, аж расцвёл. Видать, не раз ему красавица отказала, раз заслужила подобное отношение.

Мужики, рассевшиеся вокруг и всё ближе придвигавшие стулья к героине вечера, довольно загалдели: бабья ссора – то ещё веселье, когда изо дня в день не видишь ничего, кроме вонючей рыбы да надоедливой мороси. К тому же, оказалось, что Всемила слыла любимицей края лишь потому, что никто не смел бросить ей вызов. Фроська же, как новая заметная фигура, упивалась вниманием и одобрительными возгласами.

– Давно вертихвостка просилась, чтоб на место поставили!

– Да что коса? Пояс бы срезала!

– Так и надо ей, недотроге!

– Вот за меня бы жёнка так вступалась!

Рыжий харчевник всё больше помалкивал, протирая столы достаточно чистой, в отличие от других подобных заведений, тряпицей. Он предпочитал мнение держать при себе и, возможно, именно поэтому не слыл дураком. Однако глумливое веселье Светолику приходилось не по вкусу: если хорошо приглядеться, можно было разок, а то и два, заметить, как он качает головой. Но было ли это из-за несогласия с действиями ревнивой бабы или попросту харчевник посчитал, что в шумной обстановке никто не оценит переливов вкуса только вчера дозревшего пива, никто не знал. Да и не размышлял на этот счёт.

К тому времени, как Серый, промокший до нитки, уставший и невероятно злой, вломился в харчевню, ликование достигло того размаха, когда срочно требуется покачать кого-то на руках или хотя бы устроить драку. Весея таки доступно объяснила ему, как неприятно гадать, куда и с какой целью пропал любимый человек, хоть и пришлось для этого прибегнуть к самому прямолинейному способу – погонять балбеса по деревне туда-сюда.

Успевший изрядно перехореть от нарастающего беспокойства муж обегал ближайшее прилесье, заглянул в каждый двор и обнюхал едва ли не всю избушку Весеи (исключив разве что задок), уверенный, что паршивые бабы сговорились и решили сжить его со свету, а жена попросту заперлась где-нибудь в сенях и злорадствует. Старушка не перечила и лишь подсказывала, куда бы ещё могла запропаститься суженая, пряча язвительную улыбку за узорным платком.

Оказывается, так тоже можно! Свободная, довольная, радостная. Когда мне в последний раз доставалось подобное счастье? Я отвоевала своё, показала зубы, да к тому же осталась со всех сторон правой. Милое дело!

Ещё чуть, и мужики, что расселись поблизости и с упоением уже в третий раз выслушивали историю позора первой девки на деревне, начали бы петь мне заздравную. Я аж две кружки пива опрокинула на радостях, благополучно забыв о его мерзком вкусе.

Праздник, как водится, испортил муж. Серый вломился в харчевню, открыв дверь с ноги. Та шумно стукнула о стену, привлекая всеобщее внимание к вошедшему. Он был зол, мокр и несчастен. И одно другому никак не противоречило.

– Фроська!

Мои собутыльники многозначительно переглянулись, оценив вид тощего взволнованного мужчины с виноватым лицом и дружно захохотали:

– Да, великая ценность!

– На такого, чуть не доглядишь, все девки вешаться станут!

– Что ж косу? Голову сопернице открутить за такого богатыря мало!

Муж понял, что смеются над ним. Не удержалась от ухмылки и я: сейчас на него не позарилась бы и хромая векша³¹. Но Серому выдержки не занимать. Углядев, что я жива-здорова, он тут же успокоился, отряхнул голову, разбрасывая серебристые капли, и степенно подошёл к быстро ставшему общим столу.

– Куда же ты запропастилась, душа моя? Всё утро тебя ищу.

Я фыркнула и отвернулась:

– Да вот, с друзьями засиделись с вечера, – последнее особо выделила, не стала ждать, пока ты с прогулки вернёшься, пошла отдохнуть. Ты, видать, ночью так и не явился?

Серый смутился и ответил кратко:

– Дела были. Пойдём, что ли?

– С чего бы? Я не мешала отдыхать тебе, а ты уж, будь так добр, меня не дёргай.

Мужики окрест замерли в ожидании разворачивающегося скандала. Как куры на насесте, честное слово! Но Серый и тут удивил. Зрители, может, и надеялись на то, что он обидится, силой уволочет супругу домой да поучит уму-разуму (если повезёт, то и не сходя с места поколотит), но не дождались. Уж что-что, а мнение зевак никогда оборотня не беспокоило. Хотя без представления никто не остался: Серый картинно рухнул на колени и обхватил меня за ноги.

– Прости горемычного!

Я опешила:

– Вставай, оболтус!

– Не встану, любимая! Хочешь, бей, а не встану! – Серый то ли лил слёзы, то ли хохотал, пряча лицо в моих коленях, – Прости бездаря! Виноват, как есть виноват!

– Уймись, ненормальный! – не выдержала я.

А Серый всё подвывал, иногда замолкая и прикладываясь к кувшину с брагой, чтобы промочить горло. Или чтобы ещё лучше отыграть сцену:

– Только не бей меня больше сковородкой, пожалуйста! Хотя бы не по голове, а то только-только в глазах темнеть по утрам перестало!

– Ты что несёшь?!

– Молчу, молчу, любимая! Я понял, сплю сегодня у крыльца на коврике! Можно хоть дерюжку подстелить?

Я уж и сама гоготала. Ну как на такого зло держать? Дитё малое, право слово! Подумаешь, чуть поцапались. Эка невидаль? Может, устал человек за день, а я на него налетела сразу.

Зрители всё пытались подлить масла в огонь:

– Баба!

– Сразу видать, кто в семье голова!

– Что ж ты спину гнёшь?

– Всех мужиков опозорил!

Вот мерзавцы! Им лишь бы сплетен подсобрать, а кто прав, кто виноват – знать не знают да и всё равно. Так бы языки злые и повырывала!

– Позор мне, позор, – безропотно согласился Серый.

– Значит так, – включилась я в игру, – теперь носить меня повсюду будешь на руках…

Серый, не мешкая, подхватил меня и с лёгкостью закинул на плечо. Мужики завистливо ахнули: я хоть и некрупная, но всё ж силы тощий пришелец, видно, немалой. Запомнили.

– Ещё, – спокойно продолжила я, слегка покряхтев, – букет васильков у подушки каждое утро.

– И зимой?

– Зимой в первую очередь!

– Чай из свежесобранной липы и…

– Тумака? – без особой надежды подсказал супруг.

– Только что испечённый крендель из белой муки, – мстительно закончила я.

Серый скалил зубы и кивал, мол, всё сделаю, только не злись. А я, в совершенно глупом положении, неудобно упираясь животом в острое плечо, чувствовала, что обижаюсь всё меньше. Кажется, и нету на свете ничего, что могло разлучить нас. Я бы обняла мужа от избытка чувств, но дотянулась только куснуть за бок.

Многострадальная дверь харчевни снова шумно распахнулась. Внутрь ввалился плечистый волосатый мужик с вилами наперевес. Светолик удивлённо воззрился на чумазого, явно только оторванного от работы посетителя: зачем пожаловал?

– Нашлись, голубчики! – мужик наставил перст³² на Серого (ну и на мой зад заодно, коль скоро я на его плече висела). – Сейчас мы вас!

Не успели мы сообразить, что к чему, как волосатый выскочил на улицу и убежал. Странный какой-то.

Откуда ж могла беда прийти? Знамо дело, следующей в харчевню вплыла Всемила. С опухшими красными глазами, но аккуратно прибравшая остатки волос под праздничный расшитый кокошник с убрусом³³. На вытянутых руках, словно безвременно погибшего героя, она несла срезанную косу. Странно, что траур не надела, показушница.

За Всемилой шла толпа.

В толпе выделялись парни помоложе, мужики погрознее и бабы поскандальнее. В руках почти каждый нёс хоть дрын или лопату, а у одного даже мелькнул топор.

Я задрыгала ногами, пытаясь рассмотреть, что к чему, и Серый аккуратно опустил меня на пол.

– Вот они, злыдни! – завопила девка, – добрым людям гадят, жизни не дают! Поглядите, что наделали!

Бывшая красавица противно заголосила и подняла косу вверх, чтобы все разглядели. Серый округлил глаза:

– Девица, это ж кто тебя по головке так стукнул, что ты на добрых людей напраслину возводишь?

– На добрых?! – завопила она пуще прежнего. – Да разве добрые люди опозорят невинную на весь край?!

Толпа возмущённо загалдела. Мои бывшие собутыльники придвинулись, чтоб не упустить чего интересного, но встать с мест против пришедших и не подумали.

– Да кто ж тебя тронул? – не понял мой наивный супруг.

– Да вот ты, ты и тронул! – так возмутилась Всемила, что даже я ей на миг поверила. – Ты, похабник, соблазнил, а баба твоя ревнивая выследила меня да косу срезала-а-а-а!

В толпе сердито переговаривались.

– Что за ерунду несёшь? – вылупился Серый.

Я смущённо кашлянула. Муж с ужасом воззрился на меня:

– Я её и пальцем не тронул!

– А я тронула…

– Фроська?!

– Что «Фроська»?! Она чужого мужика со двора свести пыталась, кто ж такое стерпит? А вы, – я обратилась к защитникам девичьей чести, – постыдились бы в бабьи разборки лезть! Чего дубинами размахиваете? Чай только напугать ими и можете. Ну, подходи! Кто готов один на один?!

Серый в ужасе оттащил меня назад: чуть первой в драку не кинулась. А что? Я бы всем желающим не волосы, так руки повыдёргивала б!

– Фрось, посмотри на меня! Фрося! Ефросинья!

Муж схватил моё лицо ладонями и с силой развернул к себе, не давая натворить дел. Зубы, уже начавшие меняться, снова стали человеческими.

– Фросенька, ты что, правда этой гульне³⁴ косу срезала?

– Это кто гульня? Это я гульня? – встряла Всемила.

– Помолчи, когда тебе слова не давали! – рявкнул Серый. Девка аж заткнулась от неожиданности. Повышал ли на неё хоть кто голос прежде? – Милая, ты зачем это сделала?

– А что она… – я смущённо отвела взгляд. Нет, не стыдилась ни капельки. Но Серый, кажется, серьёзно расстроился, – я своё защищала!

– Неужто взревновала? – муж испытующе склонил голову на бок.

– А если и так?

– Душа моя, разве с тобой кто сравнится? Да ни одна девка в мире не сможет каждый новый день удивлять меня так, как ты!

И вот тут Всемила серьёзно разозлилась. Быть может, на что-то ещё надеялась?

– Он, он меня обесчестил! – закричала она. – Силой взял!

Я настороженно посмотрела на Серого.

– Да ни в жизнь! – искренне ответил муж, – она ж глупа, как корова!

И тут я была с ним полностью согласна.

Но толпа уже завелась. Люди галдели, переговаривались, накручивая себя и окружающих, набирали злость, как дворовые псы. И честь деревни защитить от наглых чужаков хотелось, и в драку бросаться боязно – рыбаки ж все, не охотники и уж точно не воины. А пришлый молодец двигается странно, ходит уверенно и топор держит так, будто не раз его метал.

Решила всё, конечно, обиженная девка. Всемила кинулась на меня, растопырив пальцы и напрочь позабыв, кто из нас сильнее. Защитники одобряюще загудели, засверкали жадными до зрелищ глазами, сжали потные ладошки на дубинах.

Я с готовностью приняла врагиню в объятия, подставила ножку и с удовольствием наблюдала, как она, звонко стукнувшись лбом о пол, проскользила до ближайшей стеночки. Подлетела к ней, взгромоздилась сверху и, позвав волчицу в помощницы, опустила кулак чуть пониже налитой девичьей груди. Всемила задохнулась от боли и засучила ногами по полу.

Мои вечерние знакомцы сразу попрятались под столы. Тоже мне, друзья. А с какой радостью они о позоре пышнокосой слушали, как поддакивали! Теперь, небось, станут медовуху опрокидывать с тем, кто здоровее из драки выйдет.

Огромный волосатый мужик пошёл на Серого. Другие сжимали кольцо, теснили нас внутрь харчевни, но сами пока не лезли – оценивали, как сильно самому смелому достанется. А то, может, он и один справится, а они и вовсе не при делах. Так, за компанию пришли. Пива взять.

Плечистый перехватил вилы и наставил их на тощего. Серый показал ровные белые зубы и не двинулся с места. А от улыбки нападающему уже стало не по себе. Мужик пугнул вилами, неловко дёрнулся и тут же лишился оружия. Оборотень покрутил добычу в руках, оценил металл и покачал головой:

– Хорошие вилы. Им на огороде место. Как и тебе, – и аккуратно приставил их к стеночке, – как проспишься, заберёшь.

Мужик удивился:

– Просплюсь?

Серый сверкнул глазами и ударил неповоротливого бугая по колену прежде, чем тот подумал, почему у противника такой недобрый взгляд. Упал, заскулил и тут же получил мягкий удар ладонью в шею. Мой волк брезгливо отёр испачканную вонючим мужицким потом руку о штаны провалившегося в небытие быка.

Попытавшихся зайти с двух сторон одинаковых рослых детин Серый просто столкнул лбами.

От кинутого наугад топора легко увернулся, но тот угодил прямиком в бочку с только вчера вызревшим пивом, чем вызвал ярость харчевника:

– Так, уважаемые! Валите-ка вы! Мы здесь пивом торгуем, а не на драки любуемся, – прогневался Светолик, но его возглас потонул в криках баб, подначивающих нападать всем скопом.

Драгоценная брага лилась из трещины. Светолик негодовал. Всемила выла. Я колотила её куда придётся руками и ногами. Мужики ругались, не решаясь напасть ни поодиночке, ни вместе. Серый недоумевал, как он вообще оказался посреди всего этого безумия и очень боялся кого-то серьёзно покалечить.

– А ну всем стоять! – гаркнул окрепшим голосом харчевник. В руках он многозначительно покачивал взведённый самострел. Держал хорошо, правильно и со знанием дела. Не так прост оказался Светолик, как о нём думали, – что ж вы, нелюди, творите? Глупой девке на слово поверили и людей чуть на тот свет не отправили? Да я с ночи слушаю, как эта вот Всемиле косу срезала и могу подтвердить, – я возликовала, – что дуры обе! Две дурные бабы! Одна – глупая, вторая – ревнивая. И сами бы разобрались. А вы? Эх! Ещё мужиками себя зовёте! Куда лезете, а? Кулаки почесать охота? Ну, давайте, кто смелый, вперёд! Давненько я стрел не спускал! А ведь не пожалею, коли не образумитесь!

Желающих вступаться за честь обиженной девки резко поуменьшилось. Всех Светолик, конечно, не зашибёт, но первым, даже если единственным, становиться не хотелось никому. А харчевник продолжал стыдить:

– Вы хоть разобрались, что к чему, прежде чем дров наломать? Девку-то кто хоть попытал, али, ежели красивая, так обязательно честная? Повитуха её поглядела?

Защитники удивлённо переглянулись. Проверить, не врёт ли Всемила, никому в голову не пришло.

– Пойдёшь к повитухе? – я тряхнула дурочку. Лицо некрасиво сморщилось, светлые очи превратились в узкие щёлочки, кокошник давно сбился набок.

– Не пойду… – прохныкала Всемила.

– Пойдёшь, спрашиваю, доказывать, кто тебя соблазнил, али правду признаешь?

– Не пойду, не признаю! – кричала упрямица, заливаясь слезами.

– Да не мучай ты девку, – послышались неуверенные просьбы из толпы, – набрехала, с кем не бывает…

– Вы за клевету этой девки нас только что чуть насмерть не забили, – возмутилась я, – я её теперь живьём сожрать могу!

Серый искоса глянул на меня: правда собираюсь или только угрожаю? Но меня и не тянуло обратиться. Волчица и так держалась рядом, вкладывала силу в ладони, но теперь уж прекрасно понимала, когда не надо вздыбливать шерсть.

– Ну-ка разошлись! – снова вступил Светолик.

– Вот-вот, разошлись, – поддакнула я.

– Ты тоже, – обратился харчевник ко мне, – пусти Всемилу.

Самострел многозначительно указал на меня. Серый сдвинулся, закрывая харчевнику обзор:

– Фрось, правда, пусти. Не трогал я её. И она это знает.

Всемила уже и не пищала, только неуклюже отползала, а Серый ухватил меня за плечи и поднял с пола, на котором я так и осталась сидеть без сил, прижал к груди и повёл к выходу:

– Ну его, болото это. Как можно скорее уйдём, – шепнул он мне на ухо.

Я сидела на скамье и безразлично глядела в стену. Весея уже залезла на полати, отгородившись от молодых занавеской: даже тихого дыхания не слыхать. Серый заключил меня в объятия такие крепкие, что ещё чуть и затрещали бы рёбра, упёрся подбородком в макушку, поглаживал по спине и молчал.

Молчание затягивалось.

– Фросенька, я боюсь за тебя.

– Я вполне могу за себя постоять. Сам видел.

Серый обнял меня ещё крепче и горько вздохнул:

– К сожалению, видел…

Помолчали.

– Тебе тяжело?

Я передёрнула плечами:

– Ну ты б чуть руки расслабил, а то придушишь ненароком.

Муж засопел: отпускать не хотелось. Будто завтра расстаёмся.

– Тебе тяжело ладить с волчицей?

«Уже нет».

– Немного.

– Прости меня.

– Ты дурак, – сделала я вывод.

– Это точно. Я снова всё запутал. В Озёрном Краю я искал человека… волка, который бы помог тебе привыкнуть. И вчера ночью напал на его след.

– Нашёл? – равнодушно поинтересовалась я.

– Лучше бы не находил…

– Он не поможет?

– Он сумасшедший.

– А я – нет? – я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это – жизнь?

– Все мы немножечко, – многозначительно протянул любимый, – он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому знай: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.

Я не попрошу.

Надеюсь, что не придётся.