Паровой сезон истёк. Смрадную дымку над пустошами развеяло. До зари Ильс поплёлся на котлован. Каждый день он стирал руки в кровь на добыче дэфры. Вот и сегодня каторжники понуро ковырялись вилами в трупном озере. Выуживали останки из ямы с биологическим компотом. Острыми шпателями счищали с тел наросшую за ночь гущу с радужным отливом. Фильтровали жирную субстанцию марлевыми полотнищами, а затем сливали в заплечные баллоны. Жижа фосфоресцировала в темноте, подсвечивая лица рабочих красноватыми бликами.

Ильс трудился вместе с другими пленниками. Многие были такими же эмигрантами с Земли, волею случая застрявшими на колониальной планетке под названием Тананда.

Изоляты, хозяева здешних мест, обычно подключались к рассвету. Они забирали у рабочих баллоны, добавляли в них эфирные масла, красители. Разливали желе по флаконам, придавая товарный вид.

Дэфру капали под язык, чтобы снять боль, а ещё – пили, чтобы покуражиться. Она довольно быстро вызывала привыкание. На ней сидели все изоляты, а втайне и многие городские. Но лишь некоторые умели извлечь из этого выгоду.

Хонем по прозвищу Мякиш, живший за кордоном пятый год, сколотил на дэфре целое состояние. Он держал под собой три окрестных котлована, где впахивали пленные из городских. Поставил надсмотрщиками младших братьев.

Каждый день к обеду он загружал партию разноцветной благоухающей дэфры в челнок и летел в город. И хотя её употребление у цивилов жестоко порицалось, к вечеру Мякиш всегда возвращался с выручкой. Он поднял на двойных стандартах горожан столько, что отгрохал себе коттедж у Северного котлована и даже установил на крыше флюгер. Диктовалось это скорее данью пафосу, чем необходимостью следить за ветрами.

«Другой берег почти не видать. Дэфра здесь нарастает быстро, а уж какая густая! За такую в любом цивильном городе заплатят не меньше сотни за литр!» – Ильс одёрнул себя, сознавая, что мыслит как изолят, хотя провёл с этими диковатыми ребятами всего пару месяцев.

Безотчётным движением он сбросил обмылок, потерявший человеческий вид, обратно в котлован. Тот с чмоканьем всосался в розоватый кисель из мяса и сукровицы. Ильс уже без отвращения заметил, как быстро привык к этой работе. Затравленно всмотрелся в горизонт.

Необъятная голова Чломмы отсюда, из пустошей, казалась вспухшим в рельефе пузырём. Впечатление это было обманчиво. Ильсу довелось пожить прямо под её боком, слышать её пульс и дыхание. Он помнил её величие и успел проникнуться любовью к этому феноменальному существу. В городах Чломму почитали как Высший Организм.

В этих же краях отношение к ней было совсем иное. Ни преклонения, ни пения мантр, ни ритуальных плясок в пустошах не практиковали. Изоляты просто брали от Организма дэфру. Чтобы смягчить боль приступов, в которых он же и был виновен. Чломмой здесь её почти не называли. А если слышали цивильное «Первоматерь», то и вовсе сплёвывали, закатывали глаза. Обходились жестами или говорили «ну, эта».

Когда солнце распалилось, и от озера трупов повалил пар, Ильс надел респиратор. Даром что сухой сезон, а к полудню Организм просыпается и дышит активнее. В такие часы из ртов-котлованов жутко воняет.

Ближе к обеду явилось двое конвоиров. Шеренга рабочих строем потопала в бараки. Ильс сделал круг почёта вокруг стоянки и оказался в своих «покоях». Кожаная палатка стояла на отшибе кочевого лагеря. Его содержали в особых условиях, полагая, что пленник с собственным челноком – персона важная. Его можно будет при случае обменять у городских на продукты цивилизации.

Первые дни в плену Ильс лежал в полузабытийном кровавом мареве – с двумя сломанными рёбрами и разбитой головой. В редкие моменты, когда он очухивался от горячечного бреда, к гамме ощущений добавлялась ещё и ломка. Тело тосковало по гелям, ставших привычными за полгода в столице. Гели заменяли ему воду, как и любому жителю большого города на Тананде. Но в пустошах презирали гели.

Жизнь и остатки рассудка Ильсу спасла дэфра. Между омерзительным лекарством и бесславной смертью он избрал первое. К тому же изоляты особо не церемонились, заливая ему, обездвиженному, в рот пахучее желе.

На этой планете многие процессы протекали быстрее земных. Эта особенность касалась и регенерации.

Начав приходить в себя, он заметил, что рядом постоянно крутился щуплый ребятёнок лет пяти. Иногда парень садился рядом и подолгу глядел на Ильса. Когда боль отпускала, он пытался разговорить малыша. Но тот всегда молчал и продолжал бесстрастно таращиться.

Лишь когда Ильс стал его поддразнивать и корчить рожи, тот, словно удивившись такому поведению взрослого, распахнул чёрную дыру рта. В ней не оказалось ни зубов ни языка. Мутанты на Тананде не были редкостью, и всё же Ильса на секунду охватил ужас.

По меркам пустошей, с ним обращались даже ласково. Приставили девчулю, которая делала перевязки. По собственной инициативе подстригала ему бороду, ибо ножниц Ильсу не доверяли. Свою полезность она компенсировала пассивной, а иногда и не слишком пассивной агрессией.

Она с апломбом называла себя правой рукой главы сопротивления изолятов. Статус позволял ей разгуливать с пультом управления токовыми ошейниками. И взбадривать разрядами слишком ленивых работников.

Её можно было назвать симпатичной, с точки зрения земных стандартов красоты. Но только не на Тананде! Антрацитово-чёрные волосы и смуглая кожа здесь суеверно считались признаками бездетности. К тому же левый глаз у неё не всегда поспевал за правым. Словно бы западал внутрь, как у доисторических кукол. Он нередко слышал, как её поддразнивают сверстники и даже пожилые мужчины.

Пару раз она прибегала к Ильсу в слезах, распознав в нём хорошего слушателя. В этих краях он и сам не считался красавчиком, но мирился с этим куда проще девчонки. Здесь, в пустошах, не было ни компилятора эмоций, ни гипнокамеры для модификации убеждений. Однако Ильс вспомнил ранний этап своей психологической практики. И провёл ей небольшую терапию по старинке. Правда, эффективность оной была сомнительна. Трудно стать авторитетной личностью для того, кто держит тебя в рабстве. А клиент едва ли поверит в помощь терапевта без авторитета.

Сегодня она явилась раньше обычного и продолжила вчерашний разговор, будто лишь отходила на минутку:

– Ты обещал, Землянский! Давай, доставай свой дневник.

Слово «землянин» и фамилия Жартовский слились в причудливой речи изолятки в дурацкое прозвище, от которого он уже не чаял избавиться. Своё имя девчонка говорить отказывалась – у местных не было принято раскрывать имена цивилам.

– Какой ещё дневник? – утомлённо вздохнул Ильс. – Уж не бредишь ли ты?

Солнце пекло всё активнее, и запах с котлована добрался до лагеря.

«Когда духота спадёт, они соберут свои манатки, погрузят в единственный на группу челнок и погонят нас к следующему котловану…» – подумал Ильс, окидывая взглядом стоянку. Из полусонной задумчивости его вывел болючий пинок в бок.

Девчонка скривила лицо и угрожающе занесла пальчик над тумблером в кулаке:

– Ты мне наскучил! Сейчас же читай свои письмена, как обещал! Или получишь разряд!

Рука Ильса рефлекторно дёрнулась к металлическому обручу на шее. Эта штуковина удерживала его в лагере изолятов целую вечность. Он уже знал – выход за радиус действия, как и любое неповиновение, сулит ему целую радугу болезненных впечатлений. Причём хлестать эта радуга будет изо всех отверстий. Даже тех, о существовании которых он предпочёл бы не знать.

– Я-то, наивный, решил, мы уже давно подружились, – с притворным разочарованием отреагировал на угрозу Ильс.

– Да-да, ты мой лучший друг! Давай, я жду! – возбуждённо поторопила она. Запрыгнула на жёлтую, поеденную ржавкой бочку. Умостилась в полулотос так, что Ильс мог лицезреть её трусики.

Пару дней назад она увидела Жартовского за чтением собственной рукописи и с тех пор не давала ему покоя.

– Я обязан предварительно озвучить, что эта история может тебя шокировать, дитя, – заявил Ильс почти серьёзно.

– Глупый Землянский! – хохотнула изолятка. – Я только выгляжу как подросток с твоей планеты! Мне уже семнадцать! Меня уже и замуж-то не возьмут небось! – она вдруг погрустнела. – Читай, а не то Старшему донесу и останешься без дэфры на сутки!

– Хрен с тобой, не отвяжешься ведь, – пробормотал Ильс. – Тебе повезло. В моём плотном графике как раз выдалось окно.

В зените дня Чломма источала самые мощные вибрации. В такие моменты работать не полагалось. Вся стоянка отдыхала и ждала, когда Организм прекратит фонить и уснёт. Пока он бодрствовал, от приступов аритмии изолятов спасала только дэфра.

Девчонка присосалась к флакону и потребовала:

– Только читай с выражением!

– Я на днях голос сорвал. Буду хрипеть и сипеть, претензии не принимаются…

По лицу её промелькнула садистская ухмылочка:

– Ага, слышала я твои вопли! Усвоил теперь, что отсюда тебе не сбежать?

Он принялся молча сворачивать самокрутку. Наловчился их делать из сушёной биосои и кожуры хлебных ростков. Ответил, глядя в сторону:

– И не стремлюсь, дорогая! Куда я без тебя? Да и чего я не видел на Земле? К чему мне эти назойливые земные женщины? С их кошмарной лаской, заботой и вкусной кормёжкой? Фу, надоело.

Изоляты понимали всё буквально:

– Дома тебя преследовали жаждущие землянки? – озадаченно склонила голову набок девчонка. – Но ты ведь совсем некрасивый!

– Да уж прям! Тебе-то я нравлюсь, – поднял одну бровь Ильс, – и потом, только на твоей планете лысая голова – признак убогих генов. На Земле это признак высокого тестостерона.

– Тесто…чего? – пробурчала она. – Ты давай мне не умничай тут, а читай, а не то…

– Ладно, лимит угроз на сегодня ты исчерпала! Только не говори потом, что тебя не предупреждали!

Из мебели в палатке Ильса были три ящика из хило сколоченных досок, заменявших ему стол и стулья, и накрытая дырявым спальником лежанка из паллет. Под ней в земляном тайнике он припрятал рукопись, над которой трудился с самого прилёта на Тананду.

Это была смесь путевых заметок и мемуаров. Из древнего, позабытого всеми навыка ручного письма Ильс сделал практику успокоения и самоанализа. Когда мысли о прошлом начинали вспахивать в мозгу кровавые борозды, он писал.

Он выудил из тайника альбом в кожаном переплёте, стряхнул крошки земли. Страницы рукописи волнились по краям. Местами были заляпаны кровью и пятнами машинного масла. Он до сих пор поражался, как альбом пережил крушение его челнока и дни скитания по пустошам.

Ильс зыркнул исподлобья на притихшую наконец изолятку. И начал читать, с каждым словом глубже погружаясь в картины пережитого:

«…Как меня занесло на Тананду? Я уже не верю, что это была случайность. Хотя контракт на полугодовую вахту я подписал шутки ради, за столиком питейного заведения. Эти вербовщики выловили меня со дна самой глубокой ямы, в которую мне доводилось падать. Однако теперь я вижу – к этому шагу меня вели нити закономерностей. Цепочка моих собственных выборов.

За десяток лет психологической практики моя чаша терпения стала бездонным колодцем с четвёртым измерением. И всё же я был пресыщен Землёй и типичными комплексами землян. Каждый из них мнил своё отклонение уникальным. Они расценивали штопанье дыр в мозгах у дорогостоящего психотерапевта как пикантную деталь для своих скучных биографий. Некоторые не слишком стремились избавляться от своих неврозов. Особо инертные ребята навещали мой кабинет годами.

Долгое время меня устраивало такое положение дел. Я исколесил полмира на доходы от своих консультаций. Были в моей практике и хэппи-энды – я излечил от застарелых обид на жизнь целый батальон неудачников. Разработал авторскую технику гипнотерапии. Защитил докторскую. Подлатал несколько уродливо-созависимых браков: пускай растут духовно. Но гораздо больше разрушил. Из милосердия. Собрал коллекцию благодарственных писем, презентов и минетов от разведёнок.

Да-а, часть моих методов научное сообщество внесло бы в список запрещённых деяний по отношению к свободным индивидам. Если бы я дал себе труд поставить о них в известность это самое научное сообщество.

В юности я растрачивал свои ресурсы направо и налево, а затем ударялся в фанатичное оздоровление и полное отрешение от мира. Год провёл в кокаиновом туре. Исследовал самые маргинальные подполья Евросоюза. Год прожил в монашеской общине в Южной Австразии. Питался одними фруктами и проводил дни в глубокой медитации.

В периоды, когда мне удавалось балансировать между этими крайностями, я падал в очередные отношения. Откуда выкарабкивался только благодаря врождённому трудоголизму. И стойкому убеждению: в любой проблеме скрыт ресурс. Трамплин для развития. Вляпался – получи удовольствие. Иначе какой смысл распылять энергию.

Моя жизнь напоминала вертикальный сериал. Каждый эпизод знаменовал новое приключение, мало связанное с предыдущим. Но большинство обывателей предпочитало строить горизонтальные истории. Вить свою паутину, заливая её клеем социальных обязательств.

Евросоюз всё плотнее сдавливал тиски контроля над личностью. Реклама настойчиво увещевала продлить подписку на чат коллективного разума.

А эти вездесущие дроны-сканеры осознанности! Только выйди на улицу в философском настроении! К вечеру дозировка эйфоретиков в водопроводной воде твоей квартиры будет зашкаливать. Сколько раз накалывался я на этом и вместо работы над новой книгой устремлялся в секс-хаб…

На перенаселённой тоталитарной Земле становилось душно. Физическое бегство с давних пор оставалось моим излюбленным способом решения проблем. Тогда в поле моего внимания стала мелькать информация о Тананде. Фильмы, разговоры, красочные баннеры.

Пока глобальное правительство Земли и Марса закручивало гайки, индивидуалисты ринулись строить новые порядки на неизведанных просторах. То были отщепенцы, сектанты, эко-поселенцы, хакеры, уфологи, футурологи, мракобесы и просветлённые.

На Земле от лесов осталось одно название, а от воздуха – сплошной углекислый газ. Отсюда пачками улетали адепты здорового образа жизни. Но улетали также искатели острых ощущений, только и мечтающие приторчать на гелях.

Маленькая Тананда радостно принимала странных экспатов без виз и проверок ленты воспоминаний. Единственным тестом для всех желающих отправиться на планету была интерактивная симуляция. Короткая экскурсия с виртуальным гидом. Он оценивал стабильность психики, состояние физического здоровья и глубинные убеждения кандидата. Так отсекались преступные элементы, разносчики инфекций и клинические психопаты.

Вторым фильтром был возраст. Слетать на планету туристом можно было и на пенсии. А вот эмигрировать или погостить полгода – только до тридцати двух лет на момент отбытия с Земли.

Причиной тому – колоссальных размеров полуразумный Организм, который местные жители нарекли Чломмой. Это существо оплетало своими щупами планетку уже не первое столетие. Вся цивилизация Тананды росла на его соках.

Чломма создавала невероятно сильный магнитный фон, что сокращал продолжительность жизни. Нервная система местных жителей довольно рано выгорала, исчерпывала заложенный природой ресурс. Психотерапевты на Тананде пользовались особым статусом и спросом. Благо, что один за другим сбегали домой, не доработав и половины шестимесячной вахты. Так мне сообщили сотрудники Лиги Цогма во время подписания бумаг.

Зато так называемая Чломма выделяла бесценный ресурс – гели, ставшие основой местной экономики. Оранжевый гель-стимулятор – цодж и голубой седативный гель – флегма. Создатели Цогмы, нанявшей меня, явно недолго думали над названием.

Лига эта, как я понял, была выборной партией, но сидела у власти на Тананде уже лет пятьдесят. Неудивительно, ведь вся гелевая индустрия планеты была их собственностью.

Гели использовали для регенерации тканей, из них синтезировали продукты питания и практически вечные стройматериалы. Более того, вещества эти магическим образом ускоряли работу мозга. По вкусу флегма и цодж напоминали воду, которую на Тананде пили лишь по особым случаям. Уникальные субстанции, доступные лишь на планете-источнике и запрещённые к вывозу.

Запрет, разумеется, систематически нарушался. Испробовать гелей можно было и на Земле – за космическую цену. Я решил, дешевле будет слетать на Тананду. Оказалось – себе дороже. Но обо всём по порядку.

История эта закрутилась после развода с Уной. Когда мы разбежались, я знал, что делать и как быстро прийти в себя. В теории. На практике же у меня впервые в жизни опустились руки. У меня, оптимиста в седьмом поколении! С содроганием вспоминаю, как был к ней привязан.

Служаки из Цогмы подкараулили меня в каком-то мутном баре, что я облюбовал для своего запоя. К тому моменту я уже с неделю посыпал голову пеплом, сидя со стаканом в укромном уголке. Сейчас я понимаю – они наблюдали за моей деятельностью давно и подкатили в чётко выбранный момент.