Всех разогнали по каютам, чтобы принять высокого гостя, который теперь поднялся со своей кушетки под навесом и, поддерживаемый двумя своими вождями, бесстрашно пересек мост. Это был крупный мужчина, лет пятидесяти пяти, склонный к полноте. Цвет лица у него был темно-оливковый, борода черная и курчавая, а на его волевом и довольно надменном лице было выражение такой глубокой усталости или подавленности, что его можно было бы назвать отчаянием. Его одежда была похожа на одежду вождя, который первым посетил корабль, за исключением того, что его красная мантия была богато расшита шафраном, а на уровне бровей красовался тонкий золотой обруч.

Небрежно окинув взглядом окружающую обстановку, которая вряд ли могла не вызвать в нем живейшего любопытства, он подошел к капитану Френчу. Тот поклонился в знак приветствия, но другой, не делая ответного поклона, произнес несколько слов голосом, в котором слышалось то же выражение гордости и печали, что и на его лице.

Капитан беспомощно повернулся к Вэнсу.

– Он всего лишь сказал, что вас ждут, – пояснил лейтенант.

Тем временем многие из эскорта островного правителя поднялись на борт, возможно, половина из тех, кто казался его охранниками, а остальные стояли на палубе галеры. Темнолицые люди в красных туниках и черных плащах тоже перешли на наш корабль. При ближайшем рассмотрении они, несомненно, принадлежали к той же полинезийской расе, что и гребцы, но бороды были сбриты с их лиц, а грубые черные волосы – с голов, а вокруг гладких бровей каждого проходила узкая золотая полоса, спереди которой поднималось украшение из того же металла, сделанное в подражании струи пламени. На передней части одного из них, очень тучного мужчины преклонных лет, с чертами лица, свидетельствующими, насколько это возможно, о жестокой и коварной натуре, было три таких золотых язычка пламени.

– Мистер Вэнс, – прошептал молодой мичман, непочтительно подталкивая старшего офицера в спину, – спорим, что эти темные господа священнослужители? Посмотрите, как чернобородые парни уступают им дорогу и стоят вокруг с почтительным видом.

– Но не очень приветливым, – ответил Вэнс через плечо, поскольку мичман Прайс был на Соколе в фаворитах.

Оба замечания показались небезосновательными. Не один из офицеров не преминул отметить нечто особенное в отношениях, сложившихся между этими представителями двух рас, отличающихся друг от друга и все же живущих вместе на острове, до сих пор отрезанном от остального мира. То, что вождь и окружающие его люди боялись и проявляли заметное почтение к остальным, было совершенно очевидно, то, что они, тем не менее, смотрели на них свысока, как на низших, было почти так же очевидно. То, что в людях с более светлой кожей казалось надменностью, рожденной сознанием превосходства, обязанного некой верностью, которую он не мог нарушить, эти представители касты священников (ибо Прайс, очевидно, был прав в своем предположении) встретили с намеком на дерзость, которую обычно демонстрируют нижестоящие, в какой-то мере подчинившие себе своих хозяев. Вэнс заметил все это довольно быстро, поскольку жрецы с безудержным любопытством дикарей сновали туда-сюда по кораблю, брали в руки все, что попадалось под руку, и бросали не слишком дружелюбные взгляды на тех членов команды, которые попадались им на пути. Что касается их вождя, того с тремя знаками пламени, то между ним и лейтенантом сразу же и без слов установились те необъяснимо враждебные отношения, которые при первом же обмене взглядами часто возникают между совершенно незнакомыми людьми.

Тем временем вождя с выбранными им сопровождающими, включая жрецов, проводили в каюту и разместили в ней с соблюдением всех формальностей и вежливости, предписанных военно-морским уставом.

Через Вэнса можно было вести вполне внятную беседу, и островитянин засыпал своих собеседников вопросами об их стране и о причинах, приведших корабль в окрестности его острова. На все эти вопросы Вэнс отвечал настолько полно, насколько позволял его словарный запас, и ответы выслушивались с пристальным вниманием, но в такой манере, которая не давала понять, как они были восприняты. Жрецы тоже слушали внимательно и время от времени обращались друг к другу с замечаниями на странном и варварском, но, несомненно, полинезийском диалекте, который был незнаком офицерам Сокола.

Однако, когда Вэнс, по просьбе капитана Френча, попытался задать вопрос их гостю, тот ответил коротко и в манере, указывающей на то, что его удел – спрашивать, а не отвечать. Тем не менее, многое удалось выяснить:

Жители острова называли его Карана, а управлял им сам Меррак с титулом Совит. Представители белой расы, к которой он принадлежал, считали себя аристократией или правящей кастой. Их предки приплыли сюда из-за моря много веков назад и постепенно, благодаря своим более высоким знаниям и цивилизованности, завоевали превосходство над местной расой, которая до этого была очень дикой и примитивной. Да, смуглые люди с огненными фибулами были жрецами. Они были из аборигенов, потому что чужеземцы приняли религию острова, и во всех богословских вопросах эти жрецы были самыми учеными и занимали главенствующее положение.

Наконец Совит, плотно поев и выпив, дал знак своим сопровождающим встать, и все поднялись на палубу, где он попрощался с той же сдержанностью и достоинством, которые сохранял все это время. Повернувшись к Вэнсу, он сказал:

– Скажи своему господину, чтобы он прибыл в мой город завтра, когда солнце достигнет половины середины неба, чтобы я и мои люди могли приветствовать вас всех.

После короткой паузы он добавил:

– Мой слуга Эсбал, тот, что первым приветствовал вас, будет находиться на берегу с подобающим эскортом, чтобы ожидать вашего прихода.

Не дожидаясь ответа на этот приказ, а вовсе не приглашение, он прошел на галеру. Она отчалила, весла вздымались и опускались под ритмичные удары киянки, маленькие лодки приняли с нее людей, которых они доставили к берегу, и вся группа бесшумно скрылась в лесу.

В тот вечер доктор Дешон проскользнул в каюту Вэнса, чтобы покурить перед сном. Тот был погружен в свои книги, и хирург некоторое время молча попыхивал сигарой. Наконец, не в силах больше сдерживать свое нетерпение, он сказал:

– Что вы думаете обо всем этом деле?

Вэнс закрыл книгу.

– Я пока мало что понимаю. События так быстро сменяли друг друга, что все они перемешались в моей голове. Что касается выводов, то их пока нельзя сделать.

– У вас нет никаких мыслей насчет этих людей?

Вэнс задумчиво курил, насупив брови.

– Полагаю, у меня есть теория, – сказал он наконец.

Доктор кивнул, и он продолжил.

– Язык, на котором они говорят, несомненно, диалект финикийского языка, о котором мы мало что знаем, кроме того, что он не сильно отличался от иврита. К счастью, я довольно хорошо понимаю иврит. Я смог уловить смысл почти всего, что сказал Совит, и смог кое-как ответить. Кстати, вы обратили внимание на его титул? Оно очень напоминает старое карфагенское "Суффет"; а имена Меррак и Эсбал – особенно последнее – практически чисто финикийские или пунические. Конская голова на носу галеры тоже имеет значение. Это излюбленное карфагенское украшение, как вы знаете.

– Значит, ты полагаешь… – сказал Дешон.

– Я знаю многое, – продолжал Вэнс, наклонившись вперед, – что финикийцы, а после них карфагеняне, были морским народом древнего мира, что есть записи о том, что они плавали через Гибралтарский пролив, вдоль побережья Африки и, возможно, вокруг мыса Доброй Надежды. Конечно, оттуда досюда очень далеко, но я не вижу причин, почему это невозможно, и никакое другое предположение не объяснит того, что мы увидели и услышали сегодня. Чем больше я думаю об этом, тем больше мне хочется проверить то, что я только что сказал, – так что я не пришел пока ни к какому окончательному выводу. Я почти убежден, что эти люди – потомки какого-то корабля с карфагенскими беженцами, которых изгнали во время одной из междоусобных войн, столь распространенных в этом городе, и что, так или иначе, их отнесло на юго-запад вокруг мыса Горн. Видите ли, они должны были взять с собой своих женщин, поскольку совершенно очевидно, что те, кого мы видели сегодня, не допускали никакого смешения с туземцами. Что касается туземцев, то Совит объяснил их пребывание и положение естественным образом, если оно вообще нуждалось в объяснении.

– Ну, – рассмеялся Дешон, – в конце концов, это выглядит так, как будто ты все об этом точно знаешь. Ты слишком скромен, мой друг.

– Я скажу вам, что меня смущает, – сказал Вэнс, не обращая внимания на последнее замечание, – это положение и очевидная власть этих священников. Как получилось, что низшая раса туземцев привила свою религию другим? Судя по тому, какими я увидел ее служителей, это отнюдь не религия любви. Вы можете быть уверены, что здесь происходит весьма напряженный конфликт между церковью и государством, с большим ненавистью.

– Тогда они, должно быть, действительно достигли исключительно высокого уровня цивилизации, – сказал хирург, смеясь.

– Да, но…

– Не хотите же вы сказать, что рассчитываете решить и эту проблему сегодня ночью? Я никогда не думал, что вы настолько самонадеянны. У вас нет ни малейших данных, и, кроме того, я, как ваш врач, запрещаю вам это. Для общего блага я позволю вам поломать голову над вашим ивритом, или финикийским языком, или чем там еще, лишь один час, а потом вы должны будете уйти на отдых.

Вэнс улыбнулся. Дешон выбросил окурок сигары в иллюминатор, кивнул лейтенанту и вернулся в свою каюту.