Глава 1 «Сейчас»

Глава написана под трек «Castle»

Halsey

– Вы же помните, что мы здесь не курим?

С нашей последней встречи почти ничего не изменилось. Он так и остался противным мужиком. Но стоит отдать ему должное, что когда дело касается работы, то ему не найти равных. Он – лучший психотерапевт в этом городе.

– Вы же помните, что я просто держу ее в пальцах и имитирую процесс курения? – копирую его фразу, но немного на другой лад.

– Я могу предложить вам более действенные способы для расслабления.

– Да? – все же обхватываю губами сигарету. – Какие же?

– Могу включить медитационную музыку, так же у меня есть большой арсенал игрушек – антистресс, чтобы вы могли занять свои руки. Могу зашторить окна и приглушить свет, чтобы вам было комфортней. Многим пациентам нравится, когда они не видят меня и могут не скрывать своих чувств.

Еще лет пять назад я бы забилась в истерике от такого предложения. Потому что тогда боялась трех вещей: темноты, открытых окон и мужчин в целом. Трудно поверить, что у меня получилось преодолеть все это. Конечно, не без помощи доктора Хоупа*.

* (прим. автора – надежда).

Этот неказистый мужичок с выдуманной «говорящей» фамилией был первым мужчиной, которому я смогла довериться. Не сразу, на это понадобилось пару лет, но он смог помочь мне. Он действительно подарил мне надежду, в которой я так остро нуждалась. Миллиметр за миллиметром, я обнажала свои страхи и училась с ними бороться. Иногда получалось сразу, иногда срывалось все на полпути. Я напоминала себе новорожденного черепашонка, который вылупился из своего яйца и теперь отчаянно барахтался в песке, чтобы доползти к кромке моря и наконец-то попасть в свою стихию.

– Бросьте, Джон, если бы я хотела откровений в темноте, то я бы пошла на исповедь к священнику. – Усмехаюсь, но сигарету убираю обратно в правую ладонь. – Не стоит, я и так справлюсь.

– Очень рад видеть и слышать, что достигнутый нами прогресс до сих пор держится. – Одобрительно кивает он головой и берет в руки блокнот с ручкой, удобно устраиваясь в своем кресле напротив. – Так что же вновь вас привело ко мне?

– Ко мне вернулись кошмары.

– Давно?

– Уже месяца два, как я снова не могу нормально спать.

– Расскажите подробнее о ваших снах. Что послужило толчком для их появления?

Откидываю голову назад и делаю глубокий вдох. Я не боюсь показаться больной на голову, нет. С уверенностью могу сказать, что в этом кресле до меня побывали люди с более страшными и навязчивыми мыслями. На то мы и посещаем психолога, чтобы вновь обрести баланс с пресловутой гармонией, которую пропагандируют из всех щелей. Я просто…просто опасаюсь того, что озвучив явный факт возвращения кошмаров, снова впущу забытых демонов в свою жизнь. А она у меня и без того дерьмовая с редкими проблесками спокойствия.

– Пришлось вернуться в город на похороны матери.

– Сочувствую.

– Не стоит, – отмахиваюсь, – я даже рада, что она отмучалась. После ухода отца, мама совсем превратилась в тень.

– Все равно, это огромная потеря для вас. По сути, она была последней живой родственницей, ведь так?

Если до этого я лениво бродила взглядом по стенам его коморки, то после этой реплики, мой пристальный взор намертво фокусируется на психотерапевте. И тем самым даю ему понять, что в этом вопросе мы разбираться не будем. Здесь нечего обсуждать, ведь я почти смирилась с тем, что произошло.

– Продолжайте, – доктор Хоуп верно истолковывает мой молчаливый призыв.

– Первый кошмар был на следующую ночь после похорон. Я дико устала после длительных разбирательств с адвокатами по поводу наследства. Нервы были ни к черту и я немного выпила.

– Понимаю, – мужчина стремительно черкает что-то на бумаге.

– Вы только пометьте, что это был виски около ста грамм со льдом. Так же я не принимала никаких таблеток и других запрещенных веществ.

– Знаете, вы единственный пациент в моей практике, который обошелся без лекарств. И этот факт очень запоминающийся. – Почему-то он был не удивлен тому, что я наблюдаю за его действиями и вполне спокойно отнесся к моей просьбе.

Едва сдерживаюсь от едкой усмешки. Знал бы ты, насколько он был запоминающимся для меня. Выходить из состояния невменяемости без транквилизаторов было адски сложно. Но я до их помнила горьковатый привкус пилюль во рту, которыми меня так щедро накачивали в особняке. И, естественно, я помнила то одурманенное состояние, которое наступало после. Когда разум становился невольником в собственной черепной коробке, а тело двигалось отдельно от твоих желаний и наружу вырывались самые пахабные инстинкты. А когда на утро все прояснялось, то жить не хотелось от воспоминаний. Так что да, я завязала со всеми видами колес. Даже с теми, которые могли бы снять банальную головную боль или спазмы при месячных.

– Так вот, – оживаю вновь, – с этого вечера все и началось. Сначала раз в неделю, затем трижды, а сейчас каждый вечер.

– И что вы видите в этих снах?

– Пустую комнату в родительском доме. Она погружена в полутьму и окна распахнуты настежь. – Только при одном воспоминании кожа моментально покрывается мурашками. И хотя на улице жаркий август, но даже он не в силах прогнать могильный холод, который перекочевал из сна в мою душу.– Занавески развеваются от сильного ветра, и я чувствую под ногами разбитое стекло.

Доктор Хоуп молчит специально, я знаю. Он не перебивает меня и дает самостоятельно погрузиться в повествование этой истории. Так нужно, иначе он не сможет мне помочь. И я закрываю глаза, призывая кошмар выйти из состояния спячки. Чувствую, как он лениво и неохотно потягивается и тянет ко мне свои лапы, чтобы принять в свои объятия.

Стекла. Повсюду битые стекла. Я чувствую это, потому что на мне нет обуви. Осколки больно ранят, но и эта боль отходит на задний план. Ведь я в этой комнате не одна. Он скрывается в полутьме и не касается меня руками, но я чувствую, как он ласкает меня взглядом. Но этот взгляд не дарит покоя и не обещает удовольствий. Вместо этого ты чувствуешь, как он затягивает невидимую удавку на твоей шее. И кислорода становится все меньше и меньше.

– Покажись, – мой голос разрезает звенящую тишину. – Хватит скрываться в темноте.

Но вместо внятного ответа я слышу хохот, который действует на мои барабанные перепонки не хуже пресловутого звука ногтей по школьной доске. Он так и остается в той тьме, наслаждаясь моей обреченностью. Притаился зверем в ожидании, когда его жертва ослабеет и даст вонзить в свою шею его острые зубы. Вот только я до сих пор держалась и, это его не то злило, не то забавляло. Всегда по-разному…

– Вы называете его Зверем, – голос доктора Хоупа звучит озадаченно, – почему? У него звериный облик?

– Нет, – мои глаза распахиваются и я вновь вижу перед собой унылые обои, – он человек. Но, не смотря на это, в нем нет ничего человеческого.

– И что вы чувствуете при этом? Есть ли после пробуждения страх, беспокойство или отчаяние?

– Нет, – резко сжимаю ладони в кулаки и сигарета превращается в труху, – я ощущаю совершенно иное чувство.

– И что это?

– Злость. – Припечатываю его взглядом к месту.

– Боюсь, – Хоуп откашливается, – что это больше походит на мощный откат в вашем выздоровлении. Ваш рассказ немного настораживает признаками параноидального синдрома. А это не совсем хорошо, учитывая вашу предысторию. И дабы отмести плохие предположения, нам придется немного поворошить ваше прошлое, чтобы добраться до истинной причины ваших кошмаров. Вы согласны на это?

– Надо же, вы теперь спрашиваете, – беру эмоции под контроль и даже выдавливаю улыбку.

– Обязан это делать, – он с некоторым облегчением вздыхает, – вы же теперь не пациент клиники для душевно нестабильных людей. И вы пришли сюда по своей доброй воле.

Точно. Теперь я – среднестатистическая девушка, которая может распоряжаться своими мыслями, силами и финансами без оглядки на врачей и опекунов. Внешне весьма милая особа с прекрасным будущим и ужасным прошлым. И его уточнения не только формальность. Доктор Хоуп дает мне последний шанс подумать над тем, а справлюсь ли я потом? Но мне необходима помощь, иначе бы я не пришла сюда. И сходила бы с ума в одиночку. А мне этого так не хотелось. Я жить хотела, а не бояться всего на свете.

– Хорошо, – отвечаю ему после некоторого молчания.

– Кристина, вы уверены? Мы затронем время и в период больницы, и в период вашей жизни с вашими родителями. И я не гарантирую, что разговоры на эти темы будут безболезненны. – Он дожидается моего повторного кивка. – Что ж, тогда нам стоит немного сменить формат нашего общения. Вы согласны на это?

– Да. И, пожалуйста, давай перейдем на «ты».

Краем уха улавливаю щелчок диктофона. Ничего удивительного. Каждый мой предыдущий сеанс всегда записывался в аудио формате. А когда я лежала в больнице, то и вовсе снимался на камеру. Говорят, это потом помогает врачам ковыряться в твоих мозгах при помощи твоих же жестов, мимики, интонации. Не страшно, пережить это можно.

– Сеанс ведет доктор Джон Хоуп, – мужчина склоняется ближе к столику с диктофоном, – среда, пятнадцатое августа, две тысячи девятнадцатый год. Пациент – Кристина Энн Берроу, двадцать семь лет…

Далее следует стандартная информация, которую спрашивают при заполнении бланков. Правда, с небольшим лирическим отступлением в виде моей предыдущей истории болезни.

– Кристина, давай вернемся в последний год твоей жизни с родителями. Ведь именно тогда у тебя случилось нечто, что переменило твою жизнь? – Тон доктора становится мягче, будто он стал моей лучшей подружкой, с которой можно как следует посекретничать. – Опиши его. Каким был этот год?

– Чудесным. – Вновь прикрываю глаза и позволяю себе вернуться в прошлое…

Глава 2 «Тогда»

Я – маленький ребенок.

Вот как назвала бы меня сейчас мама, если бы увидела как я ловлю ртом снежинки, которые спускались с неба. При этом она бы обязательно дергала цепочку с медальоном на шее и постоянно касалась бы своих уложенных волос. Это первые признаки того, что она безбожно нервничает и злится. Неудивительно, ведь вечно элегантная и достопочтенная Лили Берроу больше всего на свете расстраивалась, когда что-то шло не по ее сценарию. И, конечно же, в большинстве случаев виновницей маминого подавленного настроения и вымотанных нервов была именно я. К ее огромному сожалению, я абсолютно не желала вливаться в круг заносчивых бизнесменов с их вышколенными женами и такими же детьми. Меня воротило с самого детства от жеманных разговоров, которыми они обменивались на каждой встрече в честь какого-нибудь праздника. Хромой, косой, больной, но ты должен приехать, иначе очередная аристократическая задница затаит на тебя обиду, а затем начнет распускать о тебе сплетни.

При виде пухлых и откормленных детей, которым не мешало бы поменьше жрать черной икры, хотелось скрыться. От неприкрытого превосходства в каждой реплике, хотелось блевать.

Посмотрите на моего Роджера. Ах! Вы видите, вы видите, как он ест золотой ложечкой? Он сам ее выбрал! Метался бедный пупсик между платиной и золотом. Еле уговорили, чтобы оно было белое, а не простое, которое доступно плебеям из низших рангов.

Ох, а вы заметили какие кудряшки у моей Маргарет? Да-да, они отросли до ее чудесного второго подбородочка! Вы ведь в курсе, что пышечки снова в моде? Не то, что эти анорексички… Кстати, вы видели дочь Куперов? Вот где эта болезнь процветает полным ходом. Да, это информация из проверенных источников. Хвала всевышнему, что нас эта беда обошла стороной и наша Маргарет растет такой красавицей!

Это чудесно, дорогая! Я тут подумала, что наши дети были бы в будущем чудесной парой. Может быть, нам породниться?

Превосходная идея!

Я смотрела на этих вышеупомянутых детей и мне было жаль их. Никому бы не пожелала такого брака, который построен на меркантильности людей, желающих «продать» свое дитя подороже. Хотя мои родители были несколько иных взглядов, я все же прилагала максимум усилий, чтобы ни у кого в жизни не возникло желания обрести невестку в моем лице. Я была оторвой в школе, моя черная слава будоражила наш элитный сектор да так, что некоторые улыбались моему отцу в лицо, но за спиной перекрещивались и молились, чтобы их сыновья не смотрели в мою сторону. Папа посмеивался с этого, мама же наоборот каждый раз устраивала истерику с глотанием антидепрессантов. Она не скрывала того, что все мечты и надежды по воспитанию ее второй копии превратились в прах.

Лили всегда сначала думала о чужих людях, а потом уже о семье. И, видимо поэтому, наши отношения трудно назвать теплыми и крепкими. У меня была красивая мама, звезда благотворительности и член всех движений, которые проходили в этом городе. Она была занята чем угодно, что поднимало рейтинг семьи в глазах других, но никак не мной или отцом. Мы были просто красивой картинкой, о которой не судачил только ленивый. Была ли я расстроена? Немного. Волновало ли меня это? Средне. Хотела ли я, чтобы у меня была другая мать? Не уверена. Да и по факту я была полностью отцовской дочкой. Охота, машины, бейсбол – малая часть того, что меня интересовало вместо кукол и платьев.

– В тебе настоящий кремень, я чувствую это. – Говорил каждый раз отец, закуривая крепкую сигару и отпивая янтарную жидкость из бокала. – Ты вырастешь личностью, которую будут слышать и слушать.

В те моменты я сидела в мягком кожаном кресле с таким же бокалом, но в нем плескался яблочный сок. И чувствовала себя на равных с папой. Я не хотела рюшей и детей, не хотела бриллиантов. Я хотела быть таким, как он. Властной, сильной и волевой.

Именно отец первым поддержал мое решение уехать в другой штат, когда пришло время выбирать университет. В отличии от матери, он с арктическим спокойствием помог мне делать первые шаги в этом взрослом мире. И я была благодарна ему и за это, и за то, что не давил на меня стереотипами о будущем.

– Живи дочка, твори, учись чувствовать себя и людей. – Говорил он мне перед отъездом. – Пока мы живы, ты можешь себе это позволить. Не забивай себе голову вопросами о семейном бизнесе, ты к нему еще не готова. Я не хочу нагружать тебя тем, что тебе пока не интересно.

– Пап… ты такой…– не выдерживаю и бросаюсь ему на шею. – Существуют ли еще такие люди на земле, как ты?

– Это вряд ли. – Слышу усмешку в его голосе. – Но не переживай, ты найдешь себе в мужья человека, который будет лучше меня.

– Мне кажется, это невозможно. – Отлипаю от родителя.

– В нашем мире нет ничего невозможного, Кристи. – Ласково ответил он мне, сокращая мое имя. – Те, кто говорит о невозможном просто нихера не делают в жизни. Сидят на своих задницах и ждут чуда, которое вряд ли произойдет, если не стучаться в каждую дверь. Все в твоих руках, дочка, постоянно помни об этом.

Я и помнила. Этот совет прочно укрепился в моем сознании и благодаря этому, успехи в университете были колоссальными. Некоторые вершины давались мне легко, некоторые приходилось штурмовать по несколько раз, но я достигала всего задуманного. И не ради того, чтобы меня хвалили. Мне просто нравилось это и все. А в девятнадцать во мне внезапно проснулась девочка, которой захотелось танцев. Странное желание, но оно одолевало меня до тех пор, пока я не решилась и переступила порог студии танцев. Вот здесь я столкнулась с тем, что одного умения чувствовать ритм ничтожно мало. Пластика была нуле, я походила на бревно, которое раскачивалось при звуках музыки. Но разве это меня остановило? Я ночевала в студии, оттачивая навыки. Я стирала ноги в кровь и не могла подняться на следующее утро. И лишь благодаря своему упорству, постепенно выходила на нужный мне уровень. Вскоре танцы стали моей отдушиной, где я с головой уходила в движения и забывала обо всем. Это была моя первая страсть в жизни, которую я проживала ежедневно и которая отвечала мне взаимностью.

Но это всего лишь воспоминания, прошлое. Сейчас мне уже двадцать, за спиной множество побед в конкурсах и весьма убедительные достижения в сфере обучения. Вроде бы уже взрослая девушка, которая приехала на рождественские каникулы к родителям. Но в момент, когда я вышла из такси, посыпал снег и, не удержавшись, я высунула язык, ловя снежинки. Дурачество, детство, которое никогда меня не покидало. Захотелось плюнуть на подготовку к официальному ежегодному ужину, которую мама устраивала с помпезностью, смеющей посоперничать с королевским дворцом. До безумия хотелось лепить снеговика, дурачиться в сугробах и делать снежного ангела, не заботясь о том, что подумают о тебе люди вокруг. Но окрик мамы с крыльца мгновенно портит все настроение:

– Кристина!

Оборачиваюсь на ее зов и вижу, как она кутается в свой полушубок. Да и вся она выглядит так, будто только что из салона красоты. А на часах, на секундочку, лишь восьмой час утра. И, да, она уже чем-то недовольна.

– Мам, привет, – стряхиваю налипший снег с шапки. – Что с лицом? Индейку не привезли или лобстеры протухли? Или тебя раздражает снег в декабре?

– Ты снова выглядишь так… – без приветствия бросает она в мою сторону и придерживает дверь, когда я вхожу в дом. – Словно одеваешься в каком-то дешевом бутике. Что это на тебе?

– Это, мама, называют пуховиком. И, поверь, в нем зимой намного удобней, чем в твоей шубе из облезшей норки.

– Она не облезшая! Она из новой коллекции этого года! – Мигом срывается она и бережно проводит рукой по куску ткани с шерстью. Да она на меня так не смотрела с любовью, как смотрит на свою одежду. – Я тебе всегда говорила и буду говорить, что выглядеть надо презентабельно. Особенно, когда возвращаешься домой. Что подумают люди, когда увидят тебя в этом образе? Что наша дочь бомжует?

– Может, им вообще наплевать? – кривлюсь. – Ты создаешь большую шумиху из-за такого пустяка. Да и не вижу я разницы между местом, где я живу и этим домом. Небо одно и то же, деревья такие же. Не поверишь, даже здания построены по одному проекту. Не вижу смысла выряжаться в связи со сменой города.

– Если это сарказм, то он сейчас не уместен, юная леди. – Холодно звучит ее голос.

– Тогда я могу закрыть свой ротик и пойти к отцу, я же тебе все равно нужна только в виде красивого дополнения к украшению комнаты.– Спокойно отвечаю ей, не смотря на то, что мама меня уже начинает выводить из себя.

– Он сейчас занят,– она даже не опровергает мои слова, – у него деловое совещание с партнером. Лучше поднимись наверх и приведи себя в порядок.