У каждого из них – своя история. Слишком тяжёлая, чтобы рассказывать.

Он ушёл в тень, чтобы не чувствовать.

Она научилась улыбаться, чтобы не падать.

Если вы сейчас в уязвимом состоянии – позвольте себе отложить эту книгу.

Она будет ждать.

Но если откроете – читайте медленно.

Не глазами – кожей. Сердцем. Внутренним эхом.

Это не история о чуде.

Это история о том, как кто-то вдруг постучал в твою тишину.

И ты решился… впустить

Важно: В тексте присутствуют темы, которые могут быть сложными для некоторых читателей: травматичные воспоминания, моральные дилеммы, жестокость, насилие и последствия эмоциональных травм. История фокусируется на психологической глубине персонажей, их борьбе с прошлым и попытке найти тепло в самой холодной ночи года. 16+

Каждая из этих песен – как сцена. Как эмоция, которую невозможно выразить словами.

Kaleo – Way Down We Go

Chris Isaak – Wicked Game

Ólafur Arnalds – So Far

Kaleo – I Can’t Go On Without You

Если вы включите их на фоне – история зазвучит иначе. Глубже. Личнее.

Глава 1

19:30

4 часа 30 минут до Нового года

Не помню, когда в последний раз чувствовал, как холод пробирается прямо под кожу. Может, дело не в погоде, а во мне самом. Но сегодня мороз особенный: лютый, колючий, такой, что воздух звенит в ушах, а дыхание превращается в резкий пар, моментально тающий у губ. Снег скрипит под ботинками, словно пытается меня удержать. Но я иду вперёд, сжимая в кармане пальто простенький телефон. Ни звонков, ни сообщений – будто мне и некуда спешить, хотя какие-то четыре с лишним часа остаются до боя курантов.

Я всегда ненавидел эту суету вокруг праздников. Новогодняя мишура, фальшивые улыбки, поздравления «всего наилучшего» – будто один день в году может стереть всю грязь, которую мы накопили в себе.

Иду, не понимая, куда сворачивать. Просто бегу от пустой квартиры, от своих мыслей и зеркал, в которых отражается прошлое. Внутри всё скручивается болезненным комком, но я, как обычно, делаю вид, что мне всё равно. Холод пинает меня под рёбра, снежинки слипаются на волосах, слепя глаза, но этот мороз хоть что-то даёт чувствовать.

Останавливаюсь перед перекрестком. Ветер резкий, завывает где-то в переулках, будто плачет. И тут замечаю силуэт у обочины: хрупкая фигура в свете уличного фонаря, капот машины чуть приоткрыт, а она стоит, прижимая телефон к уху, прикусывая губу. Кажется, на ней лёгкая куртка, и я невольно думаю, что с таким же успехом можно выйти голой на мороз. Судя по её взгляду и чуть напряжённой позе плеч, дела у неё идут не лучшим образом.

– Да вы шутите? Как это не приедете? – голос у неё негромкий, но в нём сквозит усталость, перемешанная с упрямым вызовом. – Праздник, ага. Отличный повод оставить человека в беде… Да я вам вдвое больше заплачу… Чёрт.

Я замираю на секунду. Можно просто пройти мимо. Я не обязан. Мне никто не нужен, и я тоже никому не нужен. Так проще.

«Сейчас уйдёшь – и всё останется, как было. Холод, одиночество, и твои стены, в которых нет никого, кроме тебя. Привычно. Стерильно. Без боли. А если нет? Если подойти? Что тогда?»

Пальцы дрожат, но не от мороза. Это раздражает. Я даже почти разворачиваюсь, чтобы уйти. Но тут она с досадой сбрасывает вызов, фыркает, как разозлённый котёнок, и оборачивается ко мне. Под фонарём вижу её лицо: карие глаза, в которых вспыхивает что-то, и лёгкие пряди волос, посеребрённые снегом.

И что-то в ней… цепляет меня.

Не её внешность – нет.

Хитрая ухмылка.

Свет в глазах.

И какая-то тень. Слишком знакомая.

– Счастливого Нового года, да? – насмешливо бросает она, поднимая бровь. – Служба эвакуации отказывается работать, потому что «праздник».

– Похоже на то, – сухо отвечаю я, ощущая, как мои губы сжимаются в привычную линию. Холодно. Руки начинают неметь.

Её «Мерседес» стоит у обочины, чуть накренившись, будто потерял часть своей былой гордости. Когда-то элегантный, он теперь выглядит уставшим.

– Позволь посмотреть, – коротко бросаю я.

Она замирает на секунду, будто не сразу понимая, вскидывает бровь. Потом хмыкает, скрещивает руки и всё же отходит в сторону. Плечи напряжены, но молчит – как будто говорит: «Ну давай, удиви меня, герой».

Я делаю шаг вперёд, в сторону машины. Снег хрустит под ботинками, будто сдерживает меня: ты уверен? Нет. Ни в чём не уверен. Но уже поздно останавливаться.

Капот наполовину приоткрыт, его края усеяны коркой льда, как будто сама зима решила запечатать его. Я просовываю пальцы, обжигаю ладонь о холодный металл и толчком поднимаю крышку вверх. Скрип. Лязг. Металл стонет, будто сопротивляется.

Под капотом – миниатюрная тундра. Сугроб белого пуха набился между деталями, всё промёрзло, будто машина давно мертва. Мороз вгрызается в кости через пальцы, и я рефлекторно сжимаю кулак, чтобы согреть ладонь. Никаких перчаток. Конечно.

«Гениально. Конечно, гениально. Почему бы не играть в автомеханика прямо под чёртовым ледяным дождём.»

Провожу рукой, смахивая снег с железа. Он падает хлопьями, прилипает к пальто. Под ними – холодное нутро двигателя, в котором ничего не греется, не дышит. И вот – вижу.

Ремень. Или то, что от него осталось. Тонкая, мёртвая полоска, лопнувшая пополам, как пересохшая жилка. Один край болтается на месте, второй застрял между шкивами. Я вытаскиваю его, осторожно проверяю пальцами.

«Хрупкий. Изношенный. Уже давно был при смерти, просто выбрал самый неудачный момент.»

Я поворачиваюсь к ней, поднимаю взгляд. Она всё ещё стоит рядом – молча, чуть нахмурившись, словно ждёт приговора.

– У вас ремень порван, – говорю спокойно, показывая изуродованный кусок. – Никакой эвакуатор уже не нужен. Деталь не купите сейчас ни в одном магазине. Новый год.

– Очаровательно. – Она скрестила руки, выдохнула. – Что ж, Новый год – лучшее время, чтобы тащить домой пакеты с шампанским, мандаринами и парой пельменей. Всё, как я люблю: драма, холод и немного отчаяния.

Она говорит это так, словно смеётся над своей же беспомощностью, но я улавливаю скрытый укол разочарования. Я замечаю рядом несколько пакетов, перевязанных ручками друг с другом. Кажется, она не рассчитывала на крушение планов в самую холодную ночь в году.

Я вздыхаю, осматриваясь по сторонам: снег валит стеной, ветер хлещет по лицу. Разум подсказывал: «Не лезь. Это её проблемы. Ты не спасатель». Но что-то внутри – то самое, чего я старался избегать годами, – вдруг дало трещину. Наверное, ещё не всё во мне умерло.

– Как далеко вам идти? – спрашиваю я, нахмурившись, будто сам не рад быть вежливым.

– Так… Минут пятнадцать, наверное. Если не превращусь в ледышку по пути. – Она усмехается, пожимая плечами. – Впрочем, если не потеряю все конечности, я просто швырну пакеты и поспешу поздравить мир с Новым годом, ведь это… такое волшебное время.

Улыбается – и эта улыбка горячее, чем морозный воздух вокруг. Я чувствую странный укол в груди. Что-то в ней напоминает мне о… Нет, не хочу сейчас погружаться в воспоминания. Мне проще предложить помощь и пойти дальше, чем застревать в собственном прошлом.

– Могу помочь донести.

Она прищуривается, будто пытается разглядеть, кто перед ней – добрый прохожий или маньяк с замёрзшими руками. Секунду просто смотрит – не испуганно, скорее с подозрительной долей любопытства. Ветер треплет её волосы, снежинка цепляется за ресницу, та медленно тает. Она хмыкает, будто наконец сделала какой-то вывод – не самый очевидный, но пока сойдёт.

– Ты здорово смотрелся бы с моими пакетами. Их там четыре, огромные, в каждом – всякий праздничный хлам. Не передумаешь?

– Нет. Вряд ли.

Она протягивает мне одну сумку, вторую оставляет у себя. Я тянусь за третьей и четвёртой, и вот уже выгляжу как грузчик, которого наняли минут на сорок.

– Ну, пойдём, – говорит она, стучит по капоту, чтобы закрыть его. Водительская дверь захлопывается с лязгом. Я слышу, как она щёлкает замком. – А я, значит, пойду рядом, буду делать вид, что мне не холодно.

Мы начинаем шагать, улица погружается в мрачноватый сумрак: фонари не справляются с густым потоком снега. Я слышу, как она слегка позвякивает ключами в кармане, старается придерживать волосы, чтоб не залезали в глаза. Ей, кажется, холодно, но она упрямо держит спину ровно, словно не признаёт дискомфорта.

– Кстати, я Алина, – говорит она внезапно, чуть повысив голос, чтобы перекрыть вой ветра.

– Алекс, – вырывается автоматически. Я замираю на полуслове. В голове – вспышка: голос в рации, отрывистое «Алекс» сквозь помехи. Пауза. Внутри – резкий укол, как эхо выстрела в прошлое. Позывной. Не имя. Не теперь.

– Саша, – поправляюсь, сжав челюсть.

На какое-то мгновение нам нечего сказать, и я слышу собственное дыхание – порывистое, рваное, словно я в неравном бою с ветром. Снег щиплет лицо, но я чувствую, как тёплая волна аккуратно растекается внутри груди – нечто вроде странного облегчения: рядом кто-то живой, а не мое отражение в стекле. Мысли мелькают: «Зачем я это делаю? Почему не повернул в другую сторону?»

Пальцы зябнут, сердце стучит чаще, чем надо. Глупо. Всё это глупо. Но я продолжаю идти рядом с ней, и её шаги звучат почти в такт моим. Четыре часа до Нового года. Иногда так мало надо, чтобы что-то пошло не так – или, наоборот, встало на место.

– Значит, Александр, да? – говорит она вдруг, даже не оборачиваясь. Просто чтобы не дать тишине затянуть нас. – А ты всегда гуляешь по ночам, в самый мороз, в последний день года?

– Люблю холод, – отвечаю коротко, стараясь не выдать дрожь в голосе. Потому что холод я не люблю. Я его переношу. Терплю. И себя ненавижу за то, что не могу быть как все: радоваться праздникам, встречать салюты, пить шампанское под звон бокалов…

Она хмыкает.

– Ну тогда тебе повезло. Сегодня, кажется, самая холодная ночь в году.

Я смотрю на неё – в её взгляде мелькает усмешка, но где-то глубже, в тени зрачков, будто проскальзывает эхо боли. Мгновение – и она прячет его за новой шуткой, лёгкой, почти небрежной:

– А знаешь, что? Раз уж мы идём вместе и у нас ещё куча времени, можешь рассказать, почему одинокий мужчина с таким «неподступным видом» бродит по городу, когда все давно греются по домам. Вдруг окажется, что ты бродячий Дед Мороз, который ищет, кому бы подарки принести.

Я чувствую, как внутри сводит грудную клетку – странная, неприятно тёплая смесь вины и чего-то другого. Чего-то… забытого. Пытаюсь выдавить усмешку.

– Не уверен, что у меня найдутся подарки.

– Тогда хоть история найдётся?

Она говорит это с лёгким нажимом – но в этом напоре слышится усталая мягкость. Как будто ей не столько интересен ответ, сколько сам звук чужого голоса рядом.

Я молчу. Челюсти сжимаются.

«История? Да. Есть. Но она слишком чёрная для тебя»

Она ещё секунду идёт рядом в тишине, будто надеется, что я всё же заговорю. Крадётся взглядом – не в лицо, а вбок, осторожно, почти невидимо.

Но я не говорю.

Она тоже замолкает.

Сдаётся. Не настаивает.