Цитаты из книги «Половина желтого солнца»

agha ajoka, что в переводе значит «война отвратительна».

Видишь ли, мы не представляли до конца, что творилось в Биафре. Жизнь шла своим чередом, в Лагосе женщины рядились в кружева по последней моде. Но потом я поехала в Лондон на конференцию и там услышала доклад о голоде. – Мисс Адебайо помолчала. – А возвратившись, сразу вступила в общество добровольцев

– Можно посмотреть, где биафрийские солдаты застрелили итальянца-нефтяника? – спросил рыжий. – Мы писали об этом для «Трибюн», но я бы хотел осветить подробнее. – Не получится, – отрезал Ричард. Рыжий сверлил его взглядом. – Ладно. Как насчет новых подробностей? Ричард вздохнул. Словно жгучий перец на рану – биафрийцы гибнут тысячами, а рыжему нужны подробности об одном убитом белом. Ричард решил, что напишет об этом: правило западной журналистики – один убитый белый равен сотне мертвых черных.

– Надо же, люди гуляют, ездят на машинах. И не подумаешь, что идет война. – Это до первой воздушной тревоги.

Но капитаном по фамилии Охаэто, сдержанным и собранным, Угву восхищался. И однажды, оказавшись рядом с Охаэто в окопе, Угву решил продемонстрировать ему свою храбрость. В окопе было сухо, он кишел не пауками, а муравьями. По треску орудий и грохоту снарядов Угву понимал, что враг приближается, но точно определить мешала темнота. Угву очень хотелось блеснуть перед капитаном Охаэто; вот досада, что так темно! Угву уже готовился соединить провода, но что-то просвистело над самым ухом, и в тот же миг жгучая боль опалила спину. Капитан Охаэто превратился в кровавую кашу. Угву почувствовал, как его, беспомощного, безвольного, выбросило из окопа, а когда он приземлился, то потерял сознание от боли, пронзавшей все тело.

До чего же быстро все менялось: он больше не распоряжался своей жизнью – жизнь распоряжалась им.

«Повесть о жизни Фредерика Дугласа, американского раба, написанная им самим». На титульном листе синела печать библиотеки Правительственного колледжа. Угву одолел книгу за два дня и начал снова, смакуя каждое слово, запоминая наизусть отрывки: «Рабы стали бояться дегтя не меньше, чем кнута. Тяжело жилось без кроватей, но еще тяжелее – без времени на сон».

– Как вы эвакуировались из Нсукки? – спросила Элис. – Много потеряли? – Всё. Мы уезжали в спешке. – Как и я из Энугу. Не знаю, почему от нас всегда скрывают правду, не дают подготовиться. Люди из Министерства информации разъезжали по городу в фургоне с громкоговорителем и объявляли, что все спокойно, а стрельба – это учения наших войск. Если бы они сказали правду, многие из нас были бы лучше готовы, не остались бы ни с чем.

Мама так и не поняла, что идет настоящая война и жизнь ее в опасности.

Однако он больше не ездил с агитаторами по деревням, зато каждый вечер стал наведываться в бар «Танзания», а домой возвращался молчаливый, с плотно сжатыми губами. А когда все-таки говорил, то сокрушался о своих неизданных научных трудах, оставшихся в Нсукке, – их было почти достаточно для профессорского звания, а теперь неизвестно, что сделали с ними вандалы. Оланна понимала глубину его скорби – ведь ему не дано узнать, как погибла Матушка, – но не ощущала себя сопричастной его горю. И может статься, это ее вина. Не хватило у нее внутренней силы, чтобы добиться права скорбеть вместе с ним.