"Диккенс... изменил нас. Он заменил радостью нашу скуку, добротой - нашу жестокость, а главное, он нас освободил, и, оставив мелочные соревнования в невеселой, надменной силе, именуемой интеллектом, мы засмеялись простым, всечеловеческим смехом".
Г.К. Честертон, "Чарлз Диккенс"
На мой взгляд, точнее, чем Честертон, о Диккенсе сказать просто невозможно. Писателю можно поставить в заслугу многое - например, то, что у него замечательный язык. Не всегда стилистически безупречный, иной раз изобилующий многословием и длиннотами, - но удивительно теплый и уютный, как бы странно ни звучали эти прилагательные применительно к языку. Еще то, что Диккенс - замечательный мастер описания интерьеров, и во время чтения создается полное ощущение, что ты сам стоишь в комнате, зале или трактире, о которых в данный момент идет речь. Еще - редкий дар органично сочетать столь непохожие друг на друга литературно-художественные направления, как романтизм и реализм: почти всякого автора можно с большей или меньшей долей уверенности отнести к одному из этих направлений, но Диккенс был "два в одном".
И при всем этом самое главное отличительное свойство Диккенса, принесшее ему любовь миллионов читателей, - это юмор, ирония, смех. Это - и еще неиссякаемый оптимизм и, кажется, безграничная вера в человечество. Диккенс не искрится юмором (как это делал, например, Марк Твен), он просто пропитан им насквозь. Разница, да простит придирчивый читатель мне такое сравнение, - примерно как между сполохами северного сияния и ровным солнечным светом. Смех Диккенса - не горький, гневный и хлестко-разящий, как у Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко, а полнозвучный, искренний и этой искренностью обезоруживающий.
Всё это в полной мере свойственно и "Дэвиду Копперфилду". Впрочем, лучше сформулировать несколько иначе - ДАЖЕ "Дэвиду Копперфилду".
Почему "даже"? Во-первых, потому, что этот роман знаменует собой начало нового периода в творчестве писателя - перед нами уже не ранний, а зрелый Диккенс. По сравнению с "Посмертными записками Пиквикского клуба" и другими ранними произведениями, здесь гораздо меньше комедии и карнавала, зато гораздо больше достоверности и тщательной проработки. Во-вторых, потому, что "Дэвид Копперфилд" в значительной степени автобиографичен - многие перипетии жизни юного Дэвида были изложены на основе реальных событий из жизни юного Чарлза Диккенса.
Как автор, так и его герой начали свою трудовую деятельность еще в детском возрасте, наклеивая этикетки: Чарлз - на баночки с ваксой на фабрике мистера Лемерта, Дэвид - на винные бутылки на фабрике "Мэрдстон и Гринби". Оба мальчика прошли суровую школу жизни раньше, чем закончили школу обычную. Оба регулярно наблюдали тюрьму: Чарлз навещал в тюрьме "Маршалси" своего отца, попавшего туда за долги, Дэвид посещал тюрьму Королевской Скамьи, куда за аналогичные прегрешения был отправлен мистер Микобер - собственно, под этим именем в романе был выведен не кто иной, как Джон Диккенс, отец писателя. И еще целый ряд деталей биографии Диккенса был воспроизведен им в "Дэвиде Копперфилде" очень близко к реальности - кропотливое изучение стенографии, работу репортером, начало литературной деятельности и т.п.
Детали эти до определенного момента были таковы, что радоваться вроде особо нечему. Но Диккенс - человек из тех, кто гнется, да не ломается, обладавший незаурядной энергией, оптимизмом и жизнестойкостью, - вольно или невольно наделил этими же качествами своего героя. Отсюда хэппи-энд - как у Дэвида Копперфилда, так и у "Дэвида Копперфилда".
Впрочем, хэппи-энд такой, каким он бывает в романах Диккенса обычно, - в целом совершенно однозначный, но не всем положительным героям удается дожить до него без потерь или даже просто дожить. Повествование разделено на несколько основных (Дэвид - Дора Спенлоу, Дэвид - Агнес, Уикфилд - Хип, Хип - Микобер, Стирфорт - Эмли) и достаточно большое количество побочных сюжетных линий, объединенных личностью и участием в этих линиях главного героя. Не планирую утомлять тех, кто будет читать эту рецензию, детальным пересказом сюжета - на то есть сама книга, но на некоторых моментах хотелось бы чуть заострить внимание:
Далека дорога твоя, далека, дика и пустынна... (с)
Как это свойственно Диккенсу вообще, путь героев к счастливой концовке долог и тернист. На жизненном пути честных и добропорядочных персонажей постоянно возникают персонажи отрицательные, строящие всевозможные козни. И если мистер и мисс Мэрдстон в какой-то момент растворились в толпе, если Литтимер и Крикл были существенно ограничены своим положением камердинера и директора школы соответственно, если Стирфорт наряду с недостатками обладал несомненными достоинствами и действовал под влиянием охвативших его чувств, то уж Урия Хип развернулся на страницах романа вовсю, практически в одиночку долгое время угрожая благополучию доброй половины героев.
Особенность положения Хипа заключается также и в том, что дорогу к своей фактической власти над семейством Уикфилдов и к своему финансовому могуществу он проложил себе сам, воспользовавшись пагубной слабостью Уикфилда. Однако не покидает ощущение, что до определенного (и далеко не сразу наступившего) момента превосходство Хипа над Уикфилдом скорее носило какой-то магнетический характер, нежели базировалось на некоей реальной основе. У меня даже возникла шальная мысль - а не был ли Диккенс арахнофобом? Уж больно Урия Хип напоминает паука - как внешней омерзительностью, так и невидимыми, но очень прочными нитями, которыми он опутывает свою жертву.
Lucky punch
"Лаки панч" (счастливый удар) - выражение из боксерской терминологии. Означает оно внезапный нокаутирующий удар, который никак не вытекал из логики поединка - просто один из боксеров, до того сражавшийся с соперником на равных или даже уступавший ему, выбрал крайне удачный момент для удара и одним движением решил исход боя в свою пользу.
В данном случае роль такого панчера сыграл мистер Микобер при поддержке Томми Трэдлса. Махинации Хипа имели место, доказательства были налицо, зло разоблачено, повержено и наказано - правда, даже из-под ареста Хип несколько раз насолил мистеру Микоберу, "но это уже совсем другая история" (с).
Всё вроде понятно и закономерно. Однако, при всей моей нелюбви к альтернативной истории и сослагательному наклонению здесь как раз тот редкий случай, когда хочется порассуждать в стиле "А если бы он вез патроны?"
А что было бы, если бы Хип не был махинатором и мошенником? То есть он был бы таким же отвратительным внешне и внутренне субъектом, но при этом не нарушал бы закон? Как развивались бы события в этом случае? Рискну предположить, что довольно печально - он превратил бы Уикфилда в полное ничтожество, продолжая спаивать его; "отжал" бы чужой бизнес не только де-факто, но и де-юре; обманом, шантажом, угрозами и бог весть чем еще заставил бы Агнес выйти за него замуж. Хип обладал дьявольским терпением, но одно дело - терпеть на дальних подступах к заветной цели, и совсем другое - когда она уже в двух шагах. Когда он фактически взял дело в свои руки, терпение сменилось жадностью. А вот останься он законопослушным негодяем, довольствуйся захватом чужого бизнеса, не дай повода уличить его в преступлениях - и, боюсь, на него никто не смог бы найти управу...
Впрочем, очевидно, что Диккенс тоже обо всем этом подумал и именно поэтому не позволил мистеру Хипу удержаться в рамках законности :)
Плюс или минус
Как опять же свойственно Диккенсу в целом - и не только одному ему, а и очень многим его современникам, - персонажей "Дэвида Копперфилда" в целом можно достаточно четко разделить на положительных и отрицательных. При всем многообразии их характеров почти возле каждого можно с уверенностью поставить воображаемый плюс или минус. Даже такие колоритные и многослойные натуры, как мистер Микобер или мисс Моучер, в целом вполне поддаются этой несложной классификации.
Едва ли не единственный персонаж романа, который ставит меня в этом плане в затруднение, - это Роза Дартл. Ядовитая, яростная, мстительная, наделенная бешеным темпераментом, обуреваемая сильнейшими страстями, бьющая словом как кнутом и не знающая жалости... но её, в отличие от Хипа или Литтимера, хочется скорее пожалеть, нежели осудить.
Ladies don't move
"Дэвид Копперфилд" лишний раз наводит на мысль, что даже самые яркие, творческие и независимые умы в первую очередь являются продуктом своей эпохи. Речь в данном случае - об авторе и о довлевшей над обществом того времени викторианской морали.
В "Дэвиде Копперфилде" сразу несколько любовных линий - Дэвид сначала без памяти влюбляется в Дору и женится на ней; затем он, через довольно продолжительное время после ее смерти, женится на Агнес; Томми Трэдлс обретает семейное счастье с Софи, Пегготи - с Баркисом, и т.д. И вроде бы все эти отношения полны самых светлых чувств, но все они, как на подбор, до крайности лишены такой маленькой, но необходимой черточки, как элементарное влечение.
Дэвид относится к Доре с умилением, но словно бы не к женщине, а к маленькой девочке, поначалу восхищаясь - а позже несколько тяготясь, но всё равно продолжая восхищаться - ее наивностью, непрактичностью, какой-то поразительной неприспособленностью к любым житейским делам. Его отношение к Агнес иного рода, оно замешано в первую очередь на давней дружбе, признании ее несомненных достоинств и глубочайшем к ним уважении. Примерно того же сорта и чувства Томми Трэдлса к Софи, и чувства Хэма Пегготи к Эмли, а интерес мистера Баркиса к Кларе Пегготи и вовсе первоначально возник благодаря пирогам и прочим кулинарным творениям :)
Но нигде, ни в одной из этих пар, не ощущается ни малейшего проявления элементарного либидо, ни того естественного напряжения, которое само собой возникает между мужчиной и женщиной вследствие их взаимного душевного и физического влечения. Ни единой искорки. Тишь да гладь - божья благодать, всеобщее умиление, Пульхерия Ивановна, Афанасий Иванович и прочие старосветские помещики.
Зато отголоски сексуального влечения хоть и между строк, но всё же довольно явственно звучат в описании тех пар, чьи отношения были изначально предосудительны. Подобное напряжение чувствуется и в паре Джек Мелдон - Анна Стронг (миссис Стронг, чтобы было понятнее), и в очевидно взаимном и в силу этой взаимности завершившемся трагически влечении Стирфорта к чужой невесте Эмли, и в неразделенной любви Розы Дартл к тому же Стирфорту...
Напрашивается очевидный вывод, что сексуальное влечение в романе преподносится как нечто греховное, недостойное и отмеченное клеймом некоей второсортности. И очень сложно не провести корреляцию между этим фактом и подавлением сексуальности - одной из основных установок викторианской морали. В общем, леди не шевелятся, да и джентльменам тоже не следовало бы :)
Написал очень много и понял, что не написал практически ничего, а текст меж тем уже достиг размеров простыни. Посему буду закругляться.
В завершение скажу вот что. Перечитал свой текст, и мне показалось, что мелких придирок в тексте едва ли не больше, чем добрых слов. Но это исключительно оттого, что все остальное прекрасно, и какие-то кажущиеся непонятными или странными моменты становятся на этом фоне особенно заметны, как бывает заметна одна маленькая соринка на сверкающей поверхности.
А "Дэвид Копперфилд" - замечательная книга. Как и Диккенс в целом - замечательный писатель.
