Глава IX

Изумительное открытие и погоня.

Ужин был накрыт и стулья стояли вокруг стола. Бутылки, кружки, рюмки и стаканы в симметрическом порядке красовались на буфете, и все обличало приближение одного из самых веселых часов на хуторе Дингли-Делль.

– Где же Рахиль? – сказал Уардль.

– Куда девался Джингль? – прибавил м‑р Пикквик.

– Странно, – сказал хозяин, – я уж, кажется, часа два не слышал их голоса. Эмилия, позвони в колокольчик.

Позвонила. Явился жирный детина.

– Где мисс Рахиль?

– Не знаю-с.

– Где м‑р Джингль?

– Не могу знать.

Все переглянулись с изумлением. Было уже одиннадцать часов. М‑р Топман смеялся исподтишка с видом совершеннейшей самоуверенности, что Альфред и Рахиль гуляют где-нибудь в саду и, без сомнения, говорят о нем. Ха, ха, ха!

– Ничего, однако ж, – сказал м‑р Уардль после короткой паузы, – придут, если проголодаются; a мы станем делать свое дело: семеро одного не ждут.

– Превосходное правило, – заметил м‑р Пикквик.

– Прошу покорно садиться, господа. И сели.

Огромный окорок ветчины красовался на столе, и м‑р Пикквик уже успел отделить для себя значительную часть. Он приставил вилку к своим губам, и уста его уже отверзлись для принятия лакомого куска, как вдруг в эту самую минуту в отдаленной кухне послышался смутный говор многих голосов. М‑р Пикквик приостановился и положил свою вилку на стол. Хозяин тоже приостановился и незаметно для себя выпустил из рук огромный нож, уже погруженный в самый центр копченой ветчины. Он взглянул на м‑ра Пикквика. М‑р Пикквик взглянул на м‑ра Уардля.

Раздались тяжелые шаги по галлерее, и вдруг с необыкновенным шумом отворилась дверь столовой: парень, чистивший сапоги м‑ра Пикквика в первый день прибытия его на хутор, вломился в комнату, сопровождаемый жирным детиной и всею домашнею челядью.

– Зачем вас черт несет? – вскричал хозяин.

– Не пожар ли в кухне, дети? – с испугом спросила старая леди.

– Что вы, бабушка? Бог с вами! – отвечали в один голос молодые девицы.

– Что там у вас? Говорите скорее, – кричал хозяин дома.

– Они уехали, сэр, – отвечал лакей, – то есть, если позволите доложить, уж и след их простыл.

При этом известии, передовой м‑р Топман неистово бросил свою вилку и побледнел, как смерть.

– Кто уехал? – спросил м‑р Уардль исступленным тоном.

– Мисс Рахиль, сэр, и ваш сухопарый гость… покатили на почтовых из гостиницы «Голубого Льва». Я видел их, но не мог остановить и прибежал доложить вашей милости.

– Я заплатил его прогоны! – заревел Топман с отчаянным бешенством, выскакивая из-за стола. – Он взял у меня десять фунтов! Держать его! Ловить! Он обморочил меня! Не стерплю, не перенесу! В суд его, Пикквик!

И несчастный джентльмен, как помешанный, неистово бегал из угла в угол, произнося самые отчаянные заклинания раздирательного свойства.

– Ах, Боже мой, – возгласил м‑р Пикквик, устрашенный необыкновенными жестами своего друга, – он с ума сошел. Что нам делать?

– Делать! – откликнулся м‑р Уардль, слышавший только последние слова. – Немедленно ехать в город, взять почтовых лошадей и скакать по их следам во весь опор. Где этот скотина Джой?

– Здесь я, сэр, только я не скотина, – раздался голос жирного парня.

– Дайте мне до него добраться! – кричал м‑р Уардль, порываясь на несчастного слугу. Пикквик поспешил загородить дорогу. – Мерзавец, был подкуплен этим негодяем и навел меня на фальшивые следы, сочинив нелепую историю насчет общего нашего друга и моей сестры. (Здесь м‑р Топман упал в кресла).. – Дайте мне добраться до него!

– Не пускайте его, м‑р Пикквик! – заголосил хором весь женский комитет, заглушаемый однако ж визжаньем жирного детины.

– Пустите, пустите, – кричал раздраженный джентльмен, – м‑р Пикквик, м‑р Винкель, прочь с дороги!

Прекрасно и во многих отношениях назидательно было видеть, как посреди этой общей суматохи м‑р Пикквик, не утративший ни на один дюйм философского присутствия духа, стоял среди комнаты с распростертыми руками и ногами, заграждая путь вспыльчивому джентльмену, добиравшемуся до своего несчастного слуги, который, наконец, был вытолкан из комнаты дюжими кулаками двух горничных и одной кухарки. Лишь только угомонилась эта суматоха, кучер пришел доложить, что бричка готова.

– Не пускайте его одного, – кричали испуганные леди, – он убьет кого-нибудь.

– Я поеду с ним, – сказал м‑р Пикквик.

– Спасибо вам, Пикквик, – сказал хозяин, пожимая его руку, – Эмма, дайте м‑ру Пикквику шаль на шею, живей! Ну, дети, смотрите хорошенько за бабушкой; ей, кажется, дурно. Готовы ли вы, Пикквик?

Рот и подбородок м‑ра Пикквика уже были. окутаны огромной шалью, шляпа красовалась на его голове и лакей подавал ему шинель. Поэтому, лишь м‑р Пикквик дал утвердительный ответ, они впрыгнули в бричку.

– Ну, Томми, покажите-ка нам свою удаль! – закричал хозяин долговязому кучеру, сидевшему на козлах с длинным бичем в руках.

И стремглав полетела бричка по узким тропинкам, беспрестанно выпрыгивая из дорожной колеи и немилосердо ударяясь о живую изгородь как будто путешественникам непременно нужно было переломать свои кости. Через несколько минут легкий экипаж подкатил к воротам городской гостиницы, где их встретила собравшаяся толпа запоздалых гуляк.

– Давно ли они ускакали? – закричал м‑р Уардль, не обращаясь ни к кому в особенности.

– Минут сорок с небольшим, – отвечал голос из толпы.

– Карету и четверку лошадей! Живей, живей! Бричку отправить после.

– Ну, ребята, пошевеливайтесь! – закричал содержатель гостиницы. – Четырех лошадей и карету для джентльменов! Не мигать!

Засуетились ямщики, забегали мальчишки и взад, и вперед, засверкали фонари и застучали лошадиные копыта по широкому двору. Явилась на сцену карета из сарая.

– Надежный экипаж? – спросил м‑р Пикквик.

– Хватит на двести тысяч миль, – отвечал хозяин гостиницы.

Мигом впрягли лошадей, бойко вскочили ямщики на козлы, и путешественники поспешили сесть в карету.

– Семь миль в полчаса!.. Слышите-ли? – закричал м‑р Уардль.

– Слышим.

Ямщики навязали нахлестки на свои бичи, конюх отворил ворота, толпа взвизгнула, расступилась, и карета стрелою помчалась на большую дорогу.

– Прекрасное положение! – думал про себя м‑р Пикквик, когда его мыслительная машина, первый раз после всеобщей суматохи, начала работать с обычною силой. – Прекрасное положение для главного президента Пикквикского клуба: мчаться сломя голову, в глухую полночь, на бешеных лошадях по пятнадцати миль в час!

Первые три или четыре мили между двумя озабоченными путешественниками не было произнесено ни одного звука, потому что каждый из них погружен был в свои собственные думы; но когда, наконец, взмыленные и вспененные кони, пробежав определенное пространство, обуздали свою бешеную прыть м‑р Пикквик начал испытывать весьма приятные чувства от быстроты движения и вдруг, обращаясь к своему товарищу, выразил свой восторг таким образом:

– Ведь мы их, я полагаю, мигом настигнем, – не так ли?

– Надеюсь, – сухо отвечал товарищ.

– Прекрасная ночь! – воскликнул м‑р Пикквик, устремив свои очки на луну, сиявшую полным блеском.

– Тем хуже, – возразил Уардль, – в лунную ночь им удобнее скакать, и мы ничего не выиграем перед ними. Луна через час зайдет.

– Это будет очень неприятно, – заметил м‑р Пикквик.

– Конечно.

Кратковременный прилив веселости к сердцу м‑ра Пикквика начал постепенно упадать, когда он сообразил все ужасы и опасности езды среди непроницаемого мрака безлунной ночи. Громкий крик кучеров, завидевших шоссейную заставу, прервал нить его размышлений.

– Йо-йо-йо-йо-йой! – заливался первый ямщик.

– Йо-йо-йо-йо-йой! – заливался второй.

– Йо-йо-йо-йо-йой! – завторил сам старик Уардль, выставив из окна кареты свою голову и половину бюста.

– Йо-йо-йо-йо-йор! – заголосил сам м‑р Пикквик, не имея, впрочем, ни малейшего понятия о том, какой смысл должен заключаться в этом оглушающем крике.

И вдруг карета остановилась.

– Что это значит? – спросил м‑р Пикквик.

– Подъехали к шоссейной заставе, – отвечал Уардль, – надобно здесь расспросить о беглецах.

Минут через пять, употребленных на перекличку, вышел из шоссейной будки почтенный старичок с седыми волосами, в белой рубашке и серых штанах. Взглянув на луну, он зевнул, почесал затылок и отворил ворота.

– Давно ли здесь проехала почтовая карета? – спросил м‑р Уардль.

– Чего?

Уардль повторил свой вопрос.

– То-есть, вашей милости, если не ошибаюсь, угодно знать, как давно по этому тракту проскакал почтовый экипаж?

– Ну да.

– A я сначала никак не мот взять в толк, о чем ваша милость спрашивать изволит. Ну, вы не ошиблись, почтовый экипаж проехал… точно проехал.

– Давно ли?

– Этого заподлинно не могу растолковать. Не так чтобы давно, а, пожалуй, что и давно… так себе, я полагаю, часа два или около того, а, пожалуй, что и слишком!

– Какой же экипаж? карета?

– Да, была и карета. Кажись, так.

– Давно ли она проехала, мой друг? – перебил м‑р Пикквик ласковым тоном. – С час будет?

– Пожалуй, что и будет.

– Или часа два?

– Немудрено, что и два.

– Ступайте, ребята, черт с ним! – закричал сердитый джентльмен. – От этого дурака во сто лет ничего не узнаешь?

– Дурака! – повторил старик, оскаливая зубы и продолжая стоять среди дороги, между тем как экипаж исчезал в отдаленном пространстве. – Сам ты слишком умен: потерял ни за что, ни про что целых пятнадцать минут и ускакал как осел! Если там впереди станут тебя дурачить так же, как и я, не догнать тебе другой кареты до апреля месяца. Мудрено ли бы догадаться старому хрычу, что здесь получено за молчок малую толику? Скачи себе: ни лысого беса не поймаешь! Дурак!

И долго почтенный старичок самодовольно скалил зубы и почесывал затылок. Наконец, затворил он ворота и вошел в свою будку.

Карета между тем без дальнейших остановок продолжала свой путь до следующего станционного двора. Луна, как предсказал Уардль, скоро закатилась; многочисленные ряды мрачных облаков, распространяясь по небесному раздолью, образовали теперь одну густую черную массу, и крупные капли дождя, постукивая исподволь в окна кареты казалось, предсказывали путешественникам быстрое приближение бурной ночи. Противный ветер бушевал в неистовых порывах по большой дороге и печально гудел между листьями дерев, стоявших по обеим сторонам. М‑р Пикквик плотнее закутался шинелью, забился в угол кареты, и скоро погрузился в глубокий сон, от которого только могли пробудить его остановка экипажа, звон станционного колокола и громкий крик старика Уардля, нетерпеливо требовавшего новых лошадей.

Встретились неприятные затруднения. Ямщики спали на сенных сушилах богатырским сном, и станционный. смотритель едва мог разбудить их через пять минут. Потом – долго не могли найти ключа от главной конюшни, и когда, наконец, ключ был найден, сонные конюхи вынесли не ту сбрую и вывели не тех лошадей. Церемония запряжки должна была начаться снова. Будь здесь м‑р Пикквик один, погоня, без всякого сомнения, окончилась бы этой станцией; но старик Уардль был неугомонен и упрям: он собственными руками помогал надевать хомуты, взнуздывать лошадей, застегивать постромки, и, благодаря его хлопотливым распоряжениям, дело подвинулось вперед гораздо скорее, чем можно было ожидать.

Карета помчалась опять по большой дороге; но теперь перед нашими путешественниками открывалась перспектива, не имевшая в себе никаких привлекательных сторон. До следующей станции было слишком пятнадцать миль; ночь темнела больше и больше с каждою минутой; ветер завыл, как голодный волк, и тучи разразились проливным дождем. С такими препятствиями бороться было трудно. Был час за полночь, и прошло слишком два часа, когда карета подъехала, наконец, к станционному двору. Здесь однако ж судьба, по-видимому, сжалилась над нашими путешественниками и оживила надежды в их сердцах.

– Давно ли воротилась эта карета? – закричал старик Уардль, выпрыгивая из своего собственного экипажа и указывая на другой, стоявший среди двора и облепленный свежей грязью.

– Не больше четверти часа, сэр, – отвечал станционный смотритель, к которому был обращен этот вопрос.

– Леди и джентльмен?

– Да, сэр.

– Пожилая леди, желтая, дурная?

– Да.

– Джентльмен сухопарый, высокий, тонконогий, словно вешалка?

– Да, сэр.

– Ну, Пикквик, это они, они! – воскликнул м‑р Уардль.

– Они, жаловались, что немножко запоздали, – проговорил станционный смотритель.

– Они, Пикквик, ей Богу они! – кричал м‑р Уардль. – Четверку лошадей – живей! Мы их настигнем, прежде чем доедут они до станции. Гинею на водку, ребята, пошевеливайтесь!

И в состоянии необыкновенного возбуждения физических сил пожилой джентльмен засуетился и запрыгал по широкому двору, так что его суетливость электрическим образом подействовала на самого Пикквика, который тоже, приподняв подол длинной шинели, перебегал от одной лошади к другой, кричал на ямщиков, махал руками, притрогивался к дышлу, хомутам, в несомненном и твердом убеждении, что от всех этих хлопот приготовления к поездке должны сократиться по крайней мере вполовину.

– Влезайте, влезайте! – кричал м‑р Уардль, впрыгивая в карету и захлопывая дверцу с правой стороны. – Живей, Пикквик, живей!

И прежде, чем м‑р Пикквик сообразил, о чем идет речь, дюжая рука одного из ямщиков втолкнула его в карету с левой стороны, захлопнула дверцу, и экипаж стремглав помчался со двора.

– Вот мы и пошевеливаемся! – сказал пожилой джентльмен одобрительным тоном.

Они точно шевелились, и м‑р Пикквик чувствовал всю силу исполинских движений, когда его начало перебрасывать с одной стороны на другую.

– Держитесь крепче! – сказал Уардль, когда м‑р Пикквик толкнулся однажды своей головой об его плечо.

– В жизнь никогда я не чувствовал такой встряски, – отвечал бедный м‑р Пикквик.

– Ничего, ничего, мы их нагоним! Держитесь крепче.

М‑р Пикквик забился в утол. Карета помчалась еще быстрее.

Так промчались они около трех миль. Наконец, м‑р Уардль, наблюдавший из окна минуты две или три, обратил на м‑ра Пикквика свое лицо, обрызганное грязью и вскричал нетерпеливым тоном:

– Вот они!

М‑р Пикквик высунул свою голову из окна. Так точно: карета, заложенная четверкой лошадей, мчалась во весь галоп не в дальнем расстоянии от них.

– Живей, ребята, живей! – По гинее на брата!

Быстроногие кони первой кареты мчались во весь опор; кони м‑ра Уардля вихрем летели по их следам.

– Я вижу его голову! – воскликнул раздражительный джентльмен. – Вон она, чертова башка!

– И я вижу, – сказал м‑р Пикквик. – Вон он, проклятый Джингль!

М‑р Пикквик не ошибся. Лицо кочующего актера, совершенно залепленное грязью, явственно выставлялось из кареты, и можно было различить, как он делает неистовые жесты, ободряя ямщиков ускорить бег измученных коней.

Завязалась отчаянная борьба. Деревья, заборы и поля пролетали перед ними с быстротой вихря, и через несколько минут путешественники наши были почти подле первой кареты. Они слышали даже, как дребезжал охриплый голос Джингля, кричавшего на ямщиков. Старик Уардль бесновался и выходил из себя. Он дюжинами посылал вперед энергические проклятия всех возможных видов и родов, сжимал кулаки и грозно обращал их на предмет своих негодований; но м‑р Джингль отнюдь не позволял себе выходить из пределов джентльменских приличий: он исподволь бросал на своего преследователя презрительную улыбку и отвечал на его угрозы торжественным криком, когда лошади его, повинуясь убедительным доказательствам кнута, ускоряли быстроту своего бега.

Лишь только м‑р Пикквик уселся на свое место, и м‑р Уардль, надсадивший свою грудь бесполезным криком, всунул свою голову в карету, как вдруг страшный толчок заставил их судорожно отпрянуть от своих относительных углов. Раздался сильный треск, крик, гвалт, – колесо покатилось в канаву – карета опрокинулась на бок.

Через несколько секунд общей суматохи – барахтанья лошадей и дребезжанья стекол – м‑р Пикквик почувствовал, как высвободили его из-под руин опрокинутого экипажа и как, наконец, поставили его на ноги среди грязной дороги. Высвободив свою голову из капюшона шинели и поправив очки на своих глазах, великий муж поспешил бросить орлиный взгляд на окружающие предметы.

Старик Уардль, в изорванном платье и без шляпы, стоял подле м‑ра Пикквика, любуясь на обломки опрокинутого экипажа. Ямщики, ошеломленные падением с козел и облепленные толстыми слоями грязи, стояли подле своих измученных коней. Впереди, не дальше как в пятидесяти шагах, виднелся другой экипаж, придержавший теперь своих лошадей. Кучера с грязными лицами, обращенными назад, ухмылялись и оскаливали зубы, между тем как м‑р Джингль с видимым удовольствием смотрел из окна кареты на поражение своих преследователей. Темная ночь уже сменилась рассветом, и вся эта сцена была совершенно видима для глаз при бледном утреннем свете.

– Э-гой! – заголосил бесстыдный Джингль. – Перекувырнулись, господа? Жаль. Как ваши кости?… Джентльмены пожилые… тяжелые… с грузом… очень опасно!

– Ты негодяй! – проревел в ответ м‑р Уардль.

– Ха, ха, ха! Благодарим за комплимент… сестрица вам кланяется… благополучна и здорова… просит не беспокоиться… ехать назад… поклон олуху Топману. Ну, ребята!

Ямщики взмахнули бичами, отдохнувшие кони помчались с новой быстротой, м‑р Джингль махнул на прощанье белым платком из окна своей кареты.

Ничто во всей истории, ни даже самое падение, не могло поколебать невозмутимого и плавного течения мыслей в крепкой голове президента Пикквикского клуба. Но отчаянная дерзость шарлатана, занявшего сперва деньги у его любезного ученика и потом в благодарность осмелившегося назвать его олухом… нет, это было невыносимо, нестерпимо! М‑р Пикквик с трудом перевел свой дух, покраснел чуть не до самых очков и произнес весьма медленным, ровным и чрезвычайно выразительным тоном:

– Если я где-нибудь и когда-нибудь встречу этого человека, я… я… я…

– Да, да, все это очень хорошо, – возразил м‑р Уардль, – но пока мы здесь стоим и говорим, они успеют выпросить позволение и обвенчаться.

М‑р Пикквик приостановился и крепко закупорил мщение в своей богатырской груди.

– Далеко ли до станции? – спросил м‑р Уардль одного из ямщиков.

– Шесть миль или около того: так, что ли, Томми?

– Нет, брат, врешь: слишком шесть миль. Он врет, сэр, до следующей станции будет гораздо больше шести миль.

– Делать нечего, Пикквик; пойдемте пешком.

– Пойдемте, пойдемте! – отвечал этот истинно-великий человек.

Один из ямщиков поскакал верхом за новыми лошадьми и экипажем; другой остался среди дороги караулить усталых коней и разбитую карету. М‑р Пикквик и м‑р Уардль бодро выступали вперед, окутав наперед свои головы и шеи огромными платками для предохранения себя от крупных капель дождя, который лил теперь обильным потоком на грязную землю.