Глава VI

Старомодная игра в карты, стихотворение сельского пастора и новая повесть.

Вся гостиная встала при входе м‑ра Пикквика и его друзей. Между тем как происходила рекомендательная церемония со всеми своими подробностями, м‑р Пикквик углубился в рассмотрение физиономий действующих лиц и заранее, таким образом, старался составить безошибочное понятие об их нравственных и физических свойствах. Президент Пикквикского клуба, должно заметить, подобно многим великим людям, был замечательный физиономист.

На почетном месте, по правую сторону камина, в мягких креслах на колесах, сидела старая леди в полинялом шелковом платье и высоком чепце: это была достопочтенная родительница м‑ра Уардля. По стенам и на столике около неё расположены были разные драгоценные вещицы, полученные ею в различные периоды её жизни от своих домашних, во первых в доказательство того, что они помнят день её рождения, a потом, как видимые знаки, того что они еще не дожили до её кончины. Тетушка и две молодые девицы, стараясь наперерыв угодить почтенной леди, окружили её кресло со всех сторон: одна приставляла к её уху слуховой рожок, другая давала ей нюхать пузырек с духами, третья усердно взбивала подушку за её спиной. На противоположной стороне восседал лысый старичок, с добрым и веселым лицом, пастор из Динглиделль, a подле него расположилась его цветущая половина, пожилая леди с красными щеками, мастерица готовить ликер и наливки для домашнего обихода. В одном углу краснощекий мужчина средних лет разговаривал с толстым старичком, беспрестанно делая пояснительные и дополнительные жесты. Все другие члены джентльменской гостиной – несколько пар стариков и старушек – сидели неподвижно на своих стульях и внимательно осматривали приезжих гостей.

– М‑р Пикквик, матушка! – закричал громким голосом м‑р Уардль, рекомендуя старой леди президента.

– А! – сказала старуха, тряхнув головой. – Не слышу.

– М‑р Пикквик, бабушка! – закричали в один голос обе молодые девицы.

– А! – воскликнула старая леди. – Вздор говорите вы, дети. Какая ему нужда до такой старухи, как я.

– Уверяю вас, сударыня, – возгласил м‑р Пикквик с таким отчаянным напряжением, что малиновая краска выступила на его лице, – уверяю вас, мне чрезвычайно приятно видеть такую почтенную леди во главе прекрасного семейства, тем более, что вы, сударыня, несмотря на преклонные лета, еще процветаете и телом, и душой.

– А-а-а! – откликнулась старая леди после минутной паузы. – Все это, может быть, недурно, только я ничего не слышу. Что вы говорите, мой батюшка?

М‑р Пикквик принужден был еще раз надсадить свою грудь для повторения комплимента.

– Ну, все вздор, я так и думала, – отвечала старая леди.

– Бабушка теперь не в духе, – сказала мисс Изабелла Уардль, – извините ее, м‑р Пикквик.

– Помилуйте, это очень естественно в её положении.

Затем завязался общий разговор, в котором приняли участие все наши друзья.

– Прекрасное местоположение! – воскликнул м‑р Пикквик.

– Прекрасное! – подтвердили в один голос Топман, Снодграс и Винкель.

– Да, я согласен с вами, – сказал м‑р Уардль.

– По-моему мнению, джентльмены, нет красивее местоположения во всем Кентском графстве, – сказал задорный краснощекий мужчина средних лет, – я именно так рассуждаю, нет красивее Динглиделль, это даже очевидно.

И затем он бросил вокруг себя торжествующий взгляд, как будто ему удалось одержать победу над тысячами противоречащих мнений.

– Да, господа, нет красивее местности в целом графстве, я именно так рассуждаю, – повторил он с особенной энергией.

– Кроме, может быть, Муллинских лугов, – заметил толстый старичок.

– Муллинских лугов! – воскликнул задорный джентльмен с глубоким презрением.

– Ну, да, Муллинских лугов, – повторил толстый старичок.

– Местечко живописное, я с вами согласен, – сказал другой толстяк.

– Конечно, конечно, – подтвердил третий толстяк-джентльмен.

– Это всем известно, – сказал сам хозяин.

Задорный краснощекий джентльмен сомнительно покачал головою, но не решился, однако ж, предложить дальнейших возражений.

– О чем они толкуют? – спросила старая леди одну из своих внучек, так, однако ж, что громкий её голос раздался по всей гостиной. Разделяя почти общую участь глухих особ, старушка никогда не подозревала, что ее могут слышать, когда она говорит про себя.

– О хуторе, бабушка.

– Что-ж? Разве случилось что-нибудь?

– Нет, нет. М‑р Миллер утверждает, что наш хутор лучше Муллинских лугов.

– A он-то как знает? – перебила старая леди тоном сильнейшего негодования. – Миллер – известный фанфарон: можешь это сказать ему от моего имени.

И высказав это суждение, старая леди, уверенная, что никто в мире не слышал её шепота, грозно повернулась на своих креслах, желая как будто наказать провинившегося хвастуна.

– Ну, господа, кажется, мы теряем драгоценное время, – сказал хлопотливый хозяин, видевший необходимость переменить разговор. – Что вы скажете насчет виста, м‑р Пикквик?

– Я очень люблю вист, только из-за меня одного прошу не беспокоиться.

– О, здесь много охотников до виста, – сказал м‑р Уардль. – Матушка, хотите ли играть в карты?

На этот раз старая леди ясно расслышала вопрос и отвечала утвердительно.

– Джой, Джой! – Куда он девался, пострел? – Ты здесь; ну, поставь ломберные столы.

Летаргический парень, с привычной расторопностью, выдвинул два ломберных стола; один для марьяжа, другой для виста. Вистовыми игроками были с одной стороны: м‑р Пикквик и старая леди; с другой – м‑р Миллер и толстый старичок. Остальные члены веселой компании предпочли марьяж.

Вист – изобретение англичан и любимая игра их – нашел на этот раз достойных представителей, посвятивших ему все силы своего рассудка. Молчание и торжественная важность яркими чертами изобразились на их лицах, когда открылся первый роббер. Напротив, игроки в марьяж за другим столом вели себя с такою буйною веселостью, что развлекли даже внимание м‑ра Миллера в одну из критических минут, когда надлежало сообразить вероятность двух лишних взяток. Он сделал в этом случае непростительное преступление, обратившее на него всю ярость толстого старика, тем более досадную, что старая леди умела мастерски воспользоваться промахом слабой стороны и, совсем неожиданно, приобрела три лишних взятки. Скоро, однако ж, судьба сжалилась над несчастным игроком.

– Вот оно как! – сказал м‑р Миллер торжествующим тоном, – леве все-таки за нами: сыграли мастерски. Другой взятки никто не взял бы на моем месте.

– Миллеру следовало козырять с бубен: не правда ли, сэр? – сказала старая леди.

– Да, сударыня, – подтвердил м‑р Пикквик.

– Неужто? – спросил несчастный игрок, обращаясь к своему партнеру.

– Конечно, с бубен, это было очень ясно.

– Жаль, очень жаль.

– Что толку в этом? С вами всегда проиграешь.

Сдали еще игру.

– Наши онеры! – воскликнул м‑р Пикквик! – Король, дама и валет.

– A у меня туз, – сказала торжествующая старуха.

– Этакое счастье! – воскликнул м‑р Миллер.

– Редкий случай! – подтвердил толстый джентльмен.

– Партия кончена, – заключил м‑р Пикквик.

– Хотите еще роббер? – спросила старуха.

– С большим удовольствием, – отвечал м‑р Пикквик.

Перетасовали, сдали, уселись, и опять наступило торжественное молчание, изредка прерываемое замечаниями старой леди.

Но, к несчастью, судьба опять опрокинулась всею тяжестью на злополучного м‑ра Миллера. К невыразимому удовольствию старой леди, он сделал какой-то отчаянный промах, испортивший всю игру. Когда роббер кончился, толстый джентльмен, питавший справедливое негодование против своего партнера, забился в темный угол и оставался там совершенно безмолвным в продолжение одного часа и двадцати семи минут. Затем, махнув рукой он вышел из своей засады и, скрепя сердце, предложил м‑ру Пикквику понюшку табаку с видом человека, который, в пользу ближнего, может забывать всякие личные оскорбления. Слух старой леди значительно улучшился, и она весьма остроумно забавлялась над несчастным м‑ром Миллером, который, сознавая свои проступки и мучимый угрызением совести, готов был, казалось, провалиться сквозь землю. Один м‑р Пикквик во всей этой партии вел себя истинно джентльменским образом, не обнаруживая ни в каком случае взволнованных чувств непристойной радости или неуместной печали.

Между тем игра на другом столе имела совершенно противоположный характер. Неизменными партнерами с одной стороны были: мисс Изабелла Уардль и м‑р Трундель; с другой – Эмилия Уардль и м‑р Снодграс; с третьей – м‑р Топман и тетушка. Все остальные члены, старики и старухи, принимали также весьма деятельное участие в общем марьяже. Старик Уардль поминутно хохотал до упаду, и за ним – все старушки заливались самым единодушным смехом. Какими-то судьбами одной старой леди всегда приходилось платить за полдюжины карт, и при этом весь круглый стол надсаживался и дрожал от громкого смеха. Если старушка начинала сердиться, смех раздавался еще громче и дружнее и получал такую заразительную силу, что под конец она и сама хохотала громче всех. Как скоро целомудренная тетка выигрывала марьяж – что случалось довольно часто – молодые девицы вновь принимались хохотать, причем м‑р Топман тихонько пожимал из-под стола дебелую руку старой девы, и она принимала торжественно-лучезарный вид, показывая несомненными признаками, что марьяж для неё совсем не такая дикая мечта, как воображают некоторые легкомысленные особы: вострушки ловили на лету тайные мысли девствующей тетушки и опять начинали хохотать. Степеннее других вел себя м‑р Снодграс, уже пылавший поэтическим жаром к своей прекрасной подруге. беспрестанно нашептывал он ей остроумные изречения, поэтического свойства и это крайне забавляло одного кругленького старичка, сообщившего несколько дельных замечаний насчет таинственного сходства случайной партии за карточным столом и существенной партии в делах человеческой жизни: намек был ловкий и тонкий, заставивший покраснеть мисс Эмилию Уардль и хохотать от чистого сердца всех старых джентльменов и леди. Великосветские шутки и остроты м‑ра Винкеля, известные всему столичному миру, встретили дружное сочувствие и в этом скромном сельском кругу, и м‑р Винкель был в самом зените почестей и славы. Добродушный пастор из Динглиделль был также очень весел и любезен, потому что видел вокруг себя счастливые лица, достойные наслаждаться скромными благами семейной жизни. Словом сказать, все веселились, шумели и резвились напропалую, потому что веселость у всех вообще и каждого порознь происходила от чистейшего сердца.

Вечер быстро пролетел между приятными забавами, и когда, наконец, подали сытный ужин, приправленный радушием молодых хозяек, м‑р Пикквик почувствовал в глубине души, что он был в эту минуту на верху земного благополучия, какое только доступно человеку в этом подлунном мире, исполненном житейских треволнений. После ужина все общество уселось вокруг камина, где горел веселый огонек. Гостеприимный хозяин занял место подле кресел своей матери, поспешившей подать ему свою почтенную руку.

– Люблю я, господа, этот старый камин, – сказал м‑р Уардль, испустив глубокий вздох и пожимая руку старой леди, – люблю, потому что здесь, перед этой решеткой, протекли счастливейшие минуты моей жизни. Не здесь ли и вы, матушка, проводили свои давнишние годы, когда сидели маленькой девочкой на этой маленькой скамейке – не здесь ли, а?

С грустной улыбкой старушка покачала головой, и слеза покатилась по её почтенному лицу, когда целый ряд воспоминаний о протекшей жизни обрисовался перед её мысленным взором.

– Извините, господа, что я с такой любовью говорю об этих вещах, – сказал хозяин после короткой паузы. – Надеюсь, м‑р Пикквик, вы можете войти в чувства болтливого старика, немножко гордого многочисленными воспоминаньями о стародавних временах.

– О да, я понимаю вас и глубоко уважаю ваши чувства, – сказал м‑р Пикквик.

– Признаюсь, я не могу без особенной любви смотреть на старые дома и поля, – продолжал радушный джентльмен, – и мне всегда кажется, что я связан с ними какими-то родственными отношениями. Сколько воспоминаний пробуждает во мне наша маленькая деревенская церковь с её зеленым плющем… кстати еще, почтенный наш священник сочинил песню в честь этого плюща, и, бывало, мы пели ее хором. Приятно, очень приятно. – Вы, кажется, допили ваш стакан, м‑р Снодграс.

– Нет, покорно вас благодарю, – отвечал поэт, которого любопытство было теперь в высшей степени возбуждено последними замечаниями м‑ра Уардля. – Прошу извинить… вы, кажется, изволили говорить насчет какой-то песни.

– Да; но уж насчет этого вы потрудитесь обратиться к нашему почтенному другу, – отвечал м‑р Уардль, указывая на пастора.

– Не могу ли я, сэр, просить вас об одолжении прочесть нам эту песню? – сказал м‑р Снодграс.

– Почему же нет? очень можете, – отвечал пастор, – только я должен наперед объяснить, что песня написана еще в первой молодости, когда я только-что поступил на это место. Всего два куплета, без соблюдения даже стихотворных правил: вы отнюдь не будете ею довольны, сэр.

– Совсем напротив, вы сделаете всем нам величайшее удовольствие.

– Если так, извольте, я готов повторить перед вами произведение своей юности.

Смутный говор любопытства пробежал по всей гостиной, и почтенный пастор, после предварительных совещаний с женою, начал таким образом:

– Песня моя, господа, называется:

Зеленый плющ

 
Люблю тебя, зеленый плющ,
Что вьешься под руиной храма!
Отборный корм готов тебе
В развалинах веков протекших.
Камням и стенам должно пасть
В угоду зелени прекрасной,
И будет там веселый пир
Тебе в их плесени и пыли!
     Где все мертво, где жизни нет –
     Цветет и вьется плющ зеленый.
Исчезнут люди и пройдут века,
Погибнут целые народы;
Но не увянет вечный плющ
На гробовых плитах и камнях.
И будет он, среди могил,
Свидетель памяти минувшей,
И странника приютит он
Под зеленью своей тенистой.
     Где все мертво, где жизни нет –
     Цветет и вьется плющ зеленый.
 

– Прекрасно, прекрасно! – воскликнул м‑р Снодграс в порыве поэтического воодушевления. – Как хороша идея – кормить отборную зелень развалинами веков минувших! Ведь это, я полагаю, должно понимать в аллегорическом смысле?

– Разумеется, – отвечал пастор.

– Могу ли, с вашего позволения, украсить свой путевой журнал произведением вашей музы?

– Сделайте милость!

– И вы продиктуете?

– Извольте.

После диктовки стихотворение еще раз было прочтено для исключительного наслаждения м‑ра Пикквика, который, в свою очередь, нашел, что стихи были превосходны во всех возможных отношениях. Тетушка заметила, однако ж, и весьма справедливо, что отсутствие рифмы несколько уменьшает достоинство «Зеленого плюща», но м‑р Снодграс объяснил весьма удовлетворительно, что рифма, собственно говоря, изобретена в продолжение средних веков, и что, следовательно, без неё легко обойтись в девятнадцатом веке.

– Позвольте спросить вас, сэр, – сказал м‑р Пикквик, – мне, однако ж, очень совестно… знакомство наше началось так недавно…

– Что такое? Пожалуйста, без церемоний, – отвечал обязательный пастор, – я весь к вашим услугам.

– Я полагаю, в продолжение своей жизни, посвященной высокому служению на пользу человечества, вы должны были видеть множество сцен и событий, достойных перейти в потомство.

– Вы угадали: я был свидетелем многих приключений, но характер их вообще скромен и односторонен; потому что круг моих действий всегда был крайне ограничен.

– Мне кажется, вы хорошо помните историю Джона Эдмондса, если не ошибаюсь, – сказал м‑р Уардль, желавший, по-видимому, расшевелить своего друга в назидание столичных гостей.

Пастор слегка кивнул головою в знак согласия и хотел свести разговор на другие предметы: но м‑р Пикквик поспешил его прервать:

– Прошу извинить, сэр, мне бы хотелось знать: кто такой был Джон Эдмондс?

– Вот этот же вопрос хотел и я предложить вам, сэр, – торопливо сказал м‑р Снодграс.

– Это значит, почтенный друг, что вам надобно удовлетворить любопытство этих джентльменов, и чем скорее, тем лучше, – сказал веселый хозяин, – собирайтесь с духом и рассказывайте.

Пастор улыбнулся, кашлянул и подвинул свой стул. Остальные члены веселой компании, со включением м‑ра Топмана и девствующей тетки, неразлучных спутников во весь вечер, также придвинули свои стулья и сформировали правильный полукруг по обеим сторонам будущего рассказчика. Когда, наконец, приставили слуховой рожок к правому уху старой леди и ущипнули за ногу м‑ра Миллера, успевшего заснуть в продолжение чтения стихов, почтенный пастор, без всяких предварительных объяснений, начал свою назидательную повесть, которую, с позволения читателя, мы должны будем озаглавить просто:

Возвращение на родину.

«Когда я первый раз поселился в этой деревне, – этому уже слишком двадцать пять лет, – самым замечательным лицом между моими прихожанами был некто Эдмондс, арендатор небольшой фермы. Был он человек угрюмый, сердитый, суровый, жестокий, словом сказать, злой человек, с зверскими привычками и нравами. Кроме двух-трех ленивцев и забулдыжных бродяг, с которыми он таскался по полям или бражничал в харчевнях, у него не было знакомых и друзей. Все боялись арендатора Эдмондса, все презирали его и никто не хотел иметь с ним никаких сношений.