М‑р Снодграс был, по-видимому, не согласен с этой гипотезой и уже приготовился предложить свое собственное замечание, как вдруг раздался пронзительный крик м‑ра Пикквика:

– Стой! стой! Я уронил кнут.

– Винкель! – вскричал м‑р Снодграс, когда всадник, живописно перетряхиваясь на своем коне, поскакал к зеленой тележке. – Подыми кнут, сделай милость.

Затянув удила могучею рукой, м‑р Винкель остановил свою лошадь, спустился на землю, подал кнут м‑ру Пикквику, и, схватив поводья, приготовился опять подняться на седло.

Теперь вздумал ли высокий конь поиграть с своим искусным всадником, или, может быть, пришло ему в голову совершить путешествие одному, без всякого всадника – это, разумеется, такие пункты, относительно которых наши заключения не могут иметь определенного и решительного характера. Как бы то ни было, лишь только м‑р Винкель притронулся к поводьям, лошадь перекинула их через голову, и быстро отступила назад.

– Добрая лошадка, – сказал Винкель ласковым тоном – добрая лошадка!

Но вероятно «добрая лошадка» терпеть не могла незаслуженной лести. Чем ближе м‑р Винкель подходил к ней, тем дальше отступала она назад. Минут десять конь и всадник кружились среди дороги и под конец были в таком же расстоянии друг от друга, как при начале этой игры: обстоятельство не совсем удобное для м‑ра Винкеля, оставленного без всякой помощи в безлюдном месте.

– Что мне делать? – закричал в отчаянии м‑р Винкель. – С ней сам черт не сладит.

– Проведи ее до шоссейной заставы: там, авось, пособят тебе – сказал м‑р Пикквик.

– Да ведь нейдет, черт бы ее побрал! – проревел м‑р Винкель. – Слезьте, пожалуйста, и подержите ее.

М‑р Пикквик готов был для истинного друга на все возможные услуги. Забросив возжи на спину своей лошади, он осторожно спустился с козел, свернул экипаж с дороги, чтоб не помешать какому-нибудь проезжему, и поспешил на помощь к своему несчастному товарищу. Топман и Снодграс остались одни в зеленой тележке.

Лишь только добрая лошадка завидела м‑ра Пикквика с длинным кнутом в правой руке, как вдруг решилась изменить свой круговой маневр на движение отступательное и выполнила это решение с таким твердым и непреклонным характером, что мгновенно вырвала поводья из рук своего всадника и быстро помчалась в ту самую сторону, откуда только что выехали наши путешественники. М‑р Пикквик полетел на выручку своего друга; но чем скорее бежал он вперед, тем быстрее отступал непокорный конь. Пыль из-под его копыт столбом взвивалась по дороге, залепляя рот и глаза бегущим пикквикистам. Наконец лошадь приостановилась, встряхнула ушами, обернулась, фыркнула, и спокойно, мелкой рысцой, побежала в Рочестер, оставив ученых мужей на произвол судьбы. Истощенные приятели, задыхаясь от надсады, с недоумением смотрели друг на друга, но скоро их внимание обратилось на сильный шум в недалеком расстоянии от них.

– Боже мой! что это такое! – воскликнул м‑р Пикквик, пораженный страшным отчаянием. – И другая лошадь бесится!

Именно так. Благодаря распорядительности м‑ра Пикквика, гнедой конь, приставленный к живому забору, получил полную свободу располагать своими поступками, потому что возжи были на его спине. Завидев товарища, бегущего в Рочестер на свою спокойную квартиру, он решился последовать его примеру. Последствия угадать не трудно. Животное рванулось изо всей силы, не думая повиноваться бедным пассажирам, которые напрасно делали ей энергические знаки своими платками. К счастью, м‑р Топмам и м‑р Снодграс во время уцепились за живой забор и успели повиснуть на воздухе между небом и землею. Лошадка, между тем, освобожденная от своей тяжести, наскочила на деревянный мост, разбила в дребезги зеленую тележку и, отскочив вперед с одними оглоблями, остановилась как вкопанная, любуясь произведенным опустошением и любопытствуя знать, что из всего этого выйдет.

При таком неожиданном обороте дела, первою заботою двух приятелей было – выручить своих разбитых товарищей из колючей засады: процесс довольно затруднительный, кончившийся однако ж счастливым открытием, что благородные кости Топмана и Снодграса не потерпели значительного ущерба, и вся неприятность ограничилась только тем, что платье их было разорвано во многих местах. Второю заботою президента и его товарищей было – освободить лошадь от упряжи. Окончив эту многосложную операцию, путешественники медленно пошли вперед, ведя лошадь за узду и оставив среди дороги изломанную тележку.

Через час благополучного странствования, путешественники подошли к трактиру, уединенно стоявшему на большой дороге. Перед трактиром торчали копны сена, мильный столб, исписанный со всех четырех сторон, и колодезь с водопоем для лошадей. Сзади виднелся сарай, a за сараем – огород, где копался между грядами рыжеватый детина исполинского размера. К нему-то м‑р Пикквик обратился с громким восклицанием:

– Эй, кто там!

Рыжеватый детина выпрямился во весь рост, разгладил волосы, протер глаза и обратил лениво-холодный взгляд на м‑ра Пикквика и его друзей.

– Эй, добрый человек! – повторил м‑р Пикквик.

– Чего надобно? – был ответ.

– Далеко ли до хутора Динглиделль?

– Миль семь или около того.

– Хороша дорога?

– Не так, чтобы очень.

Отделавшись этим лаконическим ответом, рыжеватый детина хладнокровно принялся за свою прерванную работу.

– Нельзя ли нам оставить здесь вот эту лошадь? – сказал м‑р Пикквик. – Можно, я думаю, а?

– Можно ли вам оставить здесь свою лошадь: так, что ли? – сказал рыжий детина, опираясь на свой заступ.

– Так, именно так, – ласково говорил м‑р Пикквик, подводя своего коня к плетню огорода.

– Эй, миссис! – заревел рыжий детина, бросая пытливый взгляд на чужую лошадь и выходя из огорода. – Миссис.

Высокая дородная женщина в голубом платье откликнулась на этот призыв.

– Нельзя ли нам поставить у вас свою лошадь, милая женщина, – спросил м‑р Топман самым обворожительным тоном.

Милая женщина окинула пытливым взглядом незнакомых джентльменов; рыжий детина шепнул ей что-то на ухо.

– Нет, – сказала она наконец решительным тоном. – Я боюсь.

– Боитесь! – воскликнул м‑р Пикквик. – Чегож вы боитесь?

– Было нам довольно хлопот в последний раз, – отвечала она, собираясь идти домой. – Нет, уж лучше поезжайте своей дорогой.

– Во всю жизнь мою я не встречал такой странной женщины, – сказал ошеломленный м‑р Пикквик.

– Мне сдается, – шепнул м‑р Винкель, – они воображают, что мы приобрели лошадь какими-нибудь бесчестными средствами.

– Как! – воскликнул м‑р Пикквик в порыве сильнейшего негодования.

М‑р Винкель скромным образом повторил свою гипотезу.

– Эй, вы! – закричал м‑р Пикквик сердитым тоном. – Неужели вы думаете, что мы украли эту лошадь?

– Нечего тут думать, я уверен в этом, – проговорил рыжий детина, почесывая затылок и оскаливая зубы.

Затем он и его спутница отправились в трактир и заперли за собою дверь.

– Сон, просто сон, ужасный, гадкий сон! – воскликнул м‑р Пикквик. – Идти восемь миль пешком, с мерзкой лошадью, от которой никак не отделаешься! – Хороша прогулка!

Делать нечего, однако ж, против судьбы не устоишь. Бросив презрительный взгляд на негостеприимный трактир, несчастные пикквикисты медленно продолжали свой путь, ведя поочередно высокого гнедого коня, которого теперь они все ненавидели от чистого сердца.

Поздно вечером, четыре путешественника, сопровождаемые своим четвероногим товарищем, повернули на тропинку, которая должна была привести их в гостеприимный хутор; но и теперь, приближаясь к цели своего путешествия, они далеко не могли испытывать большой радости при мысли о своем нелепом положении. Изорванное платье, запачканные лица, грязные сапоги, унылые физиономии и, вдобавок, неразлучный конь, – нехорошо, очень нехорошо. О, как проклинал м‑р Пикквик эту гадкую лошадь! Сколько раз смотрел он на нее с выражением ненависти и мщения, сколько раз даже собирался пырнуть ее ножом – да и пырнул бы, если б кто-нибудь снабдил его этим полезным орудием!

Когда таким образом путешественники наши были заняты мыслями более или менее мрачными, внимание их вдруг остановилось на двух фигурах, появившихся из-за рощи. То были м‑р Уардль и верный его слуга, жирный парень.

– Здравствуйте, господа! – начал гостеприимный джентльмен. – Где вы так долго пропадали? Я ждал вас целый день. Ба, с вами что-то такое случилось! Царапина! Кровь! Изорванные платья! Вы разбиты! Что делать, что делать, дороги прескверные, и такие случаи здесь не редки. Хорошо, по крайней мере, что никто из вас не ранен. Я очень рад. Джой – ах, пострел, он опять заснул, – Джой, отведи лошадь в конюшню. – Милости просим, господа!

Жирный толстяк, перекачиваясь с боку на бок, поковылял в конюшню, a статный джентльмен повел своих гостей, разговаривая дорогой о приключениях этого дня.

– Пожалуйте наперед в кухню, господа, – сказал статный джентльмен, – мы вас как раз приведем в порядок: вымоем, вычистим, выхолим, и потом я представлю вас дамам. Эмма! принесите вишневки джентльменам. Дженни! иголок и ниток! Мери! воды и полотенце. Живее, девочки, живее!

Три или четыре румяные девушки бросились в разные стороны, исполняя полученные приказания, в то же время запылал приятный огонь в камине, пришли лакеи с ваксой и щетками, чтобы показать свое искусство, приведя в порядок джентльменское платье и сапоги.

– Живее! – закричал еще раз статный джентльмен.

Но это увещание оказалось совершенно излишним, потому что одна девушка уже наливала вишневку, другая окачивала ключевой водой поэтическую голову м‑ра Снодграса, третья возилась с изорванным сюртуком м‑ра Топмана, четвертая стояла с полотенцами в руках. Один из лакеев нечаянно схватил за ногу м‑ра Пикквика, так что этот джентльмен чуть не упал навзничь, между тем как другой колотил изо всей мочи байковый сюртук м‑ра Винкеля, производя при этом весьма странный шипящий звук, как будто он был конюхом, который чистит скребницею своего коня.

Окончив свое омовение, м‑р Снодграс выпил рюмку вишневки, прислонился спиною к камину и бросил вокруг себя наблюдательный взор. Из его путевых заметок оказалось, что кухня, где он стоял, имела кирпичный пол и огромную печь. На веревках, привязанных к потолку, висели стройными рядами окорока, луковица и сушеные грибы. Стены были украшены охотничьими хлыстиками, двумя или тремя уздами, седлом и старинной винтовкой с надписью: «Заряжено». Судя по старинному почерку, надпись эта была, вероятно, сделана лет за пятьдесят. Старинные восьмидневные стенные часы огромного размера били в отдаленном углу свой торжественный такт, между тем как серебряные карманные часы, повешенные на гвоздике перед буфетом, тиликали им в ответ почтительно и скромно.

– Готовы, господа? – спросил статный джентльмен, когда его гости были вымыты, вычищены, выхолены и угощены вишневкой.

– К вашим услугам, – отвечал м‑р Пикквик.

– Так пойдемте же в гостиную.

Пошли все, кроме м‑ра Топмана, оставшегося в кухне на несколько минут поиграть с черноглазой Эммой, которая, однако ж, чуть не вьщарапала ему глаз, когда он хотел приступить к решительному намерению влепить поцелуй в её розовую щечку. Бросив неприступную девушку, он побежал за своими товарищами и явился вместе с ними в общую гостиную.

– Милости просим, господа, – сказал гостеприимный хозяин, отворяя дверь, и выступая вперед для представления своих гостей. – Милости просим в Менор-Фарм.