Отзывы на книги автора «Чарльз Диккенс»

"Диккенс... изменил нас. Он заменил радостью нашу скуку, добротой - нашу жестокость, а главное, он нас освободил, и, оставив мелочные соревнования в невеселой, надменной силе, именуемой интеллектом, мы засмеялись простым, всечеловеческим смехом".
Г.К. Честертон, "Чарлз Диккенс"

На мой взгляд, точнее, чем Честертон, о Диккенсе сказать просто невозможно. Писателю можно поставить в заслугу многое - например, то, что у него замечательный язык. Не всегда стилистически безупречный, иной раз изобилующий многословием и длиннотами, - но удивительно теплый и уютный, как бы странно ни звучали эти прилагательные применительно к языку. Еще то, что Диккенс - замечательный мастер описания интерьеров, и во время чтения создается полное ощущение, что ты сам стоишь в комнате, зале или трактире, о которых в данный момент идет речь. Еще - редкий дар органично сочетать столь непохожие друг на друга литературно-художественные направления, как романтизм и реализм: почти всякого автора можно с большей или меньшей долей уверенности отнести к одному из этих направлений, но Диккенс был "два в одном".

И при всем этом самое главное отличительное свойство Диккенса, принесшее ему любовь миллионов читателей, - это юмор, ирония, смех. Это - и еще неиссякаемый оптимизм и, кажется, безграничная вера в человечество. Диккенс не искрится юмором (как это делал, например, Марк Твен), он просто пропитан им насквозь. Разница, да простит придирчивый читатель мне такое сравнение, - примерно как между сполохами северного сияния и ровным солнечным светом. Смех Диккенса - не горький, гневный и хлестко-разящий, как у Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко, а полнозвучный, искренний и этой искренностью обезоруживающий.

Всё это в полной мере свойственно и "Дэвиду Копперфилду". Впрочем, лучше сформулировать несколько иначе - ДАЖЕ "Дэвиду Копперфилду".

Почему "даже"? Во-первых, потому, что этот роман знаменует собой начало нового периода в творчестве писателя - перед нами уже не ранний, а зрелый Диккенс. По сравнению с "Посмертными записками Пиквикского клуба" и другими ранними произведениями, здесь гораздо меньше комедии и карнавала, зато гораздо больше достоверности и тщательной проработки. Во-вторых, потому, что "Дэвид Копперфилд" в значительной степени автобиографичен - многие перипетии жизни юного Дэвида были изложены на основе реальных событий из жизни юного Чарлза Диккенса.

Как автор, так и его герой начали свою трудовую деятельность еще в детском возрасте, наклеивая этикетки: Чарлз - на баночки с ваксой на фабрике мистера Лемерта, Дэвид - на винные бутылки на фабрике "Мэрдстон и Гринби". Оба мальчика прошли суровую школу жизни раньше, чем закончили школу обычную. Оба регулярно наблюдали тюрьму: Чарлз навещал в тюрьме "Маршалси" своего отца, попавшего туда за долги, Дэвид посещал тюрьму Королевской Скамьи, куда за аналогичные прегрешения был отправлен мистер Микобер - собственно, под этим именем в романе был выведен не кто иной, как Джон Диккенс, отец писателя. И еще целый ряд деталей биографии Диккенса был воспроизведен им в "Дэвиде Копперфилде" очень близко к реальности - кропотливое изучение стенографии, работу репортером, начало литературной деятельности и т.п.

Детали эти до определенного момента были таковы, что радоваться вроде особо нечему. Но Диккенс - человек из тех, кто гнется, да не ломается, обладавший незаурядной энергией, оптимизмом и жизнестойкостью, - вольно или невольно наделил этими же качествами своего героя. Отсюда хэппи-энд - как у Дэвида Копперфилда, так и у "Дэвида Копперфилда".

Впрочем, хэппи-энд такой, каким он бывает в романах Диккенса обычно, - в целом совершенно однозначный, но не всем положительным героям удается дожить до него без потерь или даже просто дожить. Повествование разделено на несколько основных (Дэвид - Дора Спенлоу, Дэвид - Агнес, Уикфилд - Хип, Хип - Микобер, Стирфорт - Эмли) и достаточно большое количество побочных сюжетных линий, объединенных личностью и участием в этих линиях главного героя. Не планирую утомлять тех, кто будет читать эту рецензию, детальным пересказом сюжета - на то есть сама книга, но на некоторых моментах хотелось бы чуть заострить внимание:

Далека дорога твоя, далека, дика и пустынна... (с)
Как это свойственно Диккенсу вообще, путь героев к счастливой концовке долог и тернист. На жизненном пути честных и добропорядочных персонажей постоянно возникают персонажи отрицательные, строящие всевозможные козни. И если мистер и мисс Мэрдстон в какой-то момент растворились в толпе, если Литтимер и Крикл были существенно ограничены своим положением камердинера и директора школы соответственно, если Стирфорт наряду с недостатками обладал несомненными достоинствами и действовал под влиянием охвативших его чувств, то уж Урия Хип развернулся на страницах романа вовсю, практически в одиночку долгое время угрожая благополучию доброй половины героев.
Особенность положения Хипа заключается также и в том, что дорогу к своей фактической власти над семейством Уикфилдов и к своему финансовому могуществу он проложил себе сам, воспользовавшись пагубной слабостью Уикфилда. Однако не покидает ощущение, что до определенного (и далеко не сразу наступившего) момента превосходство Хипа над Уикфилдом скорее носило какой-то магнетический характер, нежели базировалось на некоей реальной основе. У меня даже возникла шальная мысль - а не был ли Диккенс арахнофобом? Уж больно Урия Хип напоминает паука - как внешней омерзительностью, так и невидимыми, но очень прочными нитями, которыми он опутывает свою жертву.

Lucky punch
"Лаки панч" (счастливый удар) - выражение из боксерской терминологии. Означает оно внезапный нокаутирующий удар, который никак не вытекал из логики поединка - просто один из боксеров, до того сражавшийся с соперником на равных или даже уступавший ему, выбрал крайне удачный момент для удара и одним движением решил исход боя в свою пользу.
В данном случае роль такого панчера сыграл мистер Микобер при поддержке Томми Трэдлса. Махинации Хипа имели место, доказательства были налицо, зло разоблачено, повержено и наказано - правда, даже из-под ареста Хип несколько раз насолил мистеру Микоберу, "но это уже совсем другая история" (с).
Всё вроде понятно и закономерно. Однако, при всей моей нелюбви к альтернативной истории и сослагательному наклонению здесь как раз тот редкий случай, когда хочется порассуждать в стиле "А если бы он вез патроны?"
А что было бы, если бы Хип не был махинатором и мошенником? То есть он был бы таким же отвратительным внешне и внутренне субъектом, но при этом не нарушал бы закон? Как развивались бы события в этом случае? Рискну предположить, что довольно печально - он превратил бы Уикфилда в полное ничтожество, продолжая спаивать его; "отжал" бы чужой бизнес не только де-факто, но и де-юре; обманом, шантажом, угрозами и бог весть чем еще заставил бы Агнес выйти за него замуж. Хип обладал дьявольским терпением, но одно дело - терпеть на дальних подступах к заветной цели, и совсем другое - когда она уже в двух шагах. Когда он фактически взял дело в свои руки, терпение сменилось жадностью. А вот останься он законопослушным негодяем, довольствуйся захватом чужого бизнеса, не дай повода уличить его в преступлениях - и, боюсь, на него никто не смог бы найти управу...
Впрочем, очевидно, что Диккенс тоже обо всем этом подумал и именно поэтому не позволил мистеру Хипу удержаться в рамках законности :)

Плюс или минус
Как опять же свойственно Диккенсу в целом - и не только одному ему, а и очень многим его современникам, - персонажей "Дэвида Копперфилда" в целом можно достаточно четко разделить на положительных и отрицательных. При всем многообразии их характеров почти возле каждого можно с уверенностью поставить воображаемый плюс или минус. Даже такие колоритные и многослойные натуры, как мистер Микобер или мисс Моучер, в целом вполне поддаются этой несложной классификации.
Едва ли не единственный персонаж романа, который ставит меня в этом плане в затруднение, - это Роза Дартл. Ядовитая, яростная, мстительная, наделенная бешеным темпераментом, обуреваемая сильнейшими страстями, бьющая словом как кнутом и не знающая жалости... но её, в отличие от Хипа или Литтимера, хочется скорее пожалеть, нежели осудить.

Ladies don't move
"Дэвид Копперфилд" лишний раз наводит на мысль, что даже самые яркие, творческие и независимые умы в первую очередь являются продуктом своей эпохи. Речь в данном случае - об авторе и о довлевшей над обществом того времени викторианской морали.
В "Дэвиде Копперфилде" сразу несколько любовных линий - Дэвид сначала без памяти влюбляется в Дору и женится на ней; затем он, через довольно продолжительное время после ее смерти, женится на Агнес; Томми Трэдлс обретает семейное счастье с Софи, Пегготи - с Баркисом, и т.д. И вроде бы все эти отношения полны самых светлых чувств, но все они, как на подбор, до крайности лишены такой маленькой, но необходимой черточки, как элементарное влечение.
Дэвид относится к Доре с умилением, но словно бы не к женщине, а к маленькой девочке, поначалу восхищаясь - а позже несколько тяготясь, но всё равно продолжая восхищаться - ее наивностью, непрактичностью, какой-то поразительной неприспособленностью к любым житейским делам. Его отношение к Агнес иного рода, оно замешано в первую очередь на давней дружбе, признании ее несомненных достоинств и глубочайшем к ним уважении. Примерно того же сорта и чувства Томми Трэдлса к Софи, и чувства Хэма Пегготи к Эмли, а интерес мистера Баркиса к Кларе Пегготи и вовсе первоначально возник благодаря пирогам и прочим кулинарным творениям :)
Но нигде, ни в одной из этих пар, не ощущается ни малейшего проявления элементарного либидо, ни того естественного напряжения, которое само собой возникает между мужчиной и женщиной вследствие их взаимного душевного и физического влечения. Ни единой искорки. Тишь да гладь - божья благодать, всеобщее умиление, Пульхерия Ивановна, Афанасий Иванович и прочие старосветские помещики.
Зато отголоски сексуального влечения хоть и между строк, но всё же довольно явственно звучат в описании тех пар, чьи отношения были изначально предосудительны. Подобное напряжение чувствуется и в паре Джек Мелдон - Анна Стронг (миссис Стронг, чтобы было понятнее), и в очевидно взаимном и в силу этой взаимности завершившемся трагически влечении Стирфорта к чужой невесте Эмли, и в неразделенной любви Розы Дартл к тому же Стирфорту...
Напрашивается очевидный вывод, что сексуальное влечение в романе преподносится как нечто греховное, недостойное и отмеченное клеймом некоей второсортности. И очень сложно не провести корреляцию между этим фактом и подавлением сексуальности - одной из основных установок викторианской морали. В общем, леди не шевелятся, да и джентльменам тоже не следовало бы :)

Написал очень много и понял, что не написал практически ничего, а текст меж тем уже достиг размеров простыни. Посему буду закругляться.
В завершение скажу вот что. Перечитал свой текст, и мне показалось, что мелких придирок в тексте едва ли не больше, чем добрых слов. Но это исключительно оттого, что все остальное прекрасно, и какие-то кажущиеся непонятными или странными моменты становятся на этом фоне особенно заметны, как бывает заметна одна маленькая соринка на сверкающей поверхности.
А "Дэвид Копперфилд" - замечательная книга. Как и Диккенс в целом - замечательный писатель.

Британия, это злосчастное существо женского пола, всегда перед моими глазами, в виде домашней птицы, приготовленной для вертела: пронзенная канцелярскими перьями, связанная по рукам и ногам красной тесьмой. Я достаточно хорошо знаком с закулисной стороной политической жизни, чтобы знать ей настоящую цену. У меня нет веры в политику, и никогда мне не быть обращенным.
"Жизнь Дэвида Копперфильда" Диккенс.

В "Жизни Дэвида Копперфильда" очередное крушение надежд героя - семья разорена и необходимо зарабатывать хлеб свой в поте лица своего. Капризная Фортуна на сей раз не швыряет меж жерновов, в которых перемалывала ребенком. Труднее уничтожить образованного юношу с умением располагать к себе людей, чем одинокого подростка. Опыт выживания во враждебной среде, полученный на старте, многому научил. Главный урок - если хочешь преуспеть, ты должен владеть уникальным умением, которое можно дорого продать. Рабочих много, клерков на нищенском жалованьи тоже. Научись чему-то, чего не умеют другие, но потребность в этом высока и потенциальным потребителем твоего навыка выступит высший слой.

Стенография. Теперь мало, кто стремится выучиться скорописи. Технический прогресс звукозаписывающей аппаратуры, упразднил необходимость фиксировать произносимое с последующей расшифровкой. И я не знаю, как проходят заседания Парламента сейчас, но сомневаюсь, что стенографы участвуют в них. Но это теперь, последние пятнадцать-двадцать лет. А три десятка назад, старшая сестра заканчивала курсы стенографии перед поступлением в ВУЗ. Чтобы не тратить лишних сил на запись лекций. Не спрашивала, помогло ли в учебе, лишним не стало - точно.

Герой моего романа решает стать парламентским стенографом, полторы сотни лет назад - более, чем актуально. Покупает книгу о благородном и таинственном искусстве стенографии (за десять шиллингов и десять пенсов) и приступает к освоению. С большим рвением.Не испугавшись того, что одно только механическое овладение тайной письма и расшифровки потребует затрат труда, как для изучения шести иностранных языков.

Диккенс не уточняет, какому виду обучала помянутая "книга", рискну предположить, что наиболее распространенной и прогрессивной для своего времени системе Тейлора (1786 г.) и судя по описанию - она была не курсивной, а геометральной. Первая образует знаки из элементов букв обычного письма, вторая - из элементов геометрических фигур. Описание бед и горестей, с которыми столкнулся адепт, приступив к изучению - образец дивного диккенсова юмора. И, что бы ни говорили литературоведы о мрачной подкладке смешного у писателя, в части стенографии это пронизано самоиронией и нежностью, какую можно испытывать к самому дорогому человеку на свете - к себе самому.

И потрясающе смешно. Особенно тому, кто большую часть собственных умений приобретал описанным способом - учась по книгам. Подводные камни такого способа обучения - оторванность от жизненных реалий и род ступора при попытке практического применения. На помощь приходят друзья и томик речей "Парламентских прений": один из них читает, очень медленно, обращаясь к двум другим, которые поочередно выступали правительством и членами противостоящих партий.

Я смеюсь-смеюсь-смеюсь, а потом плачу. Ну так, самую малость. Потому что герой-рассказчик, а его устами писатель, говорит: страшный зверь по имени Стенография, приручен и я получил должность парламентского стенографиста - одного из двенадцати. И работа эта дает достойный доход, оставляя время и силы для занятий тем, чем хочу и люблю заниматься.

Вот просто с удовольствием прочитала, много интересного почерпнула о тайных или не таких уж тайных мечтаниях мистера диккенса. Впрочем, и сама история хорошая. Местами даже, видимо, биографическая. Особенно, в плане желаний. Правда жизнь-собака или там мироздание отчего-то отказались бросать подарки под диккенсовскую елочку. Но так бывает, то есть мечтать не вредно.

В очередной раз отметила, что диккенс не любит долгих страданий главгеров, когда они - мальчики. Это вам не чехов, достоевский, короленко. Быстренько разливается темза и находятся добрые и богатые родственники, дабы спасти несчастное дитя из лап злодеев и вознести, если не на вершину социальной лестницы, то к ее подступам. Но это не нашенский путь, нашенские мэтры отвергают такие сентиментальные уловки на потребу массовой публики. Каждому свое, то есть.

Как всегда второстепенные персы у диккенса - блеск. Зачастую читать о них намного интереснее, чем о главных. Но только не в том случае, ежели между ними разыгрывается слюняво-трагишная линия или они назначены главными злодеями. Эти натурально бесячие. И при этом тон какой-то фальшиво-сладуванский у диккенса. Зато всякие нелепые, несуразные, беспутные и так далее типажи у него выходят просто превосходно.
В этой истории мне ну очень понравились идеальный и добрый терпила - школьный друг главгера и семейство неистово плодящихся профессиональных должников-халявщиков, с которыми главгер крепко дружил.
Снова диккенс очень добр к людям с ментальными расстройствами. Это в те времена-то. И в кои-то веки, в кои-то веки падшие женщины у него не умерли. Я просто не могла поверить глазам. Хаха.

Теперь же о самом забавном. Можно даже сказать о программном. То есть о мечтательно-несбыточном, но написанном с большой тщательностью и болью сердечной мышцы, судя по всему.
Значит, главгер родился, рос, осиротел, отхватил на загривок ряд жизненных тягот, спасся из рук злодейского отчима и его сестрицы, вырос под присмотром любящих бабушки и дядюшки. Был неоднократно наречен маргариткой. О, эти аглицкие школы... Ну, вы поняли, надеюсь. Вышел в мир и влюбился. Быстренько оженился и понял, что поторопился. Упс.
То есть в жены надоть брать крепкого тяжеловоза, но никак не юную девицу, порхающую аки мотылек, а не впахивающую на британском хозяйстве за пять шиллингов, делающую конфетку из воздуха и приносящую мужу трубку и тапки в натруженных зубах. А главгер - емельян такой влюбился и сдуру оженился. Попал, в общем. И ведь, что самое обидное, он честно попытался запрячь юную жену в домашнее рабство. Но не вышло. Как охомутаешь мотылька? Никак. Ахахашеньки.
Поэтому он вроде как смирился и честно терпел, важно - что не долго, пока жестокая судьба и ляляля, чтобы наконец-то окольцеваться с правильной женщиной со всеми нужными качествами.

Вот тут я просто начала ржать. Не над главгером. Над автором, каюсь. Впрочем, вру. Над автором, которому ну никак не повезло. Почему-то судьба отказалась быть жестокой и упорно не лялякала; жена отказалась ложиться в психушку и просто съехала на другой адрес; вся страна, а не просто соседи, с удовольствием смаковала семейную драму знаменитого писателя.
Что тут хоть немного утешает. Не точно, лишь, наверное. Умение писать книги. Ведь можно написать все, что угодно, раз мироздание не хочет кидать подарок под елочку. И полелеять сердце. И получить гонорар. И забронзовев, стать классиком. Наказать бы еще биографов, которые нагло копаются в реальных фактах, а не в книжных фантазиях. Но... тут опять судьба категорически отказывается... Ахахашеньки, в общем.

I have taken with fear and trembling to authorship.

Перечитывание любимой классики, это одно из самых больших удовольствий, в принципе возможных для страстного читателя.

Перечитывание любимой викторианской классики, это эксклюзивное наслаждение и отнюдь не только развлекательное времяпровождение.

"Дэвид Копперфильд" был первой книгой, которую Зигмунд Фрейд подарил своей невесте Марте Бернайнс на их помолвку в 1882 году. Фрейд вообще был любителем английской литературы, почему же именно "Дэвид Копперфильд"?

И почему сам Диккенс, сотворивший так много прекрасного, именно эту книгу называл самой любимой из всех своих творений?

Это роман становления. Жанр, в котором написано так много интересных и достойных романов. Но если обычно роман становления рассказывает нам о личностном росте и развитии главного героя, то в "Дэвиде Копперфильде" есть дополнительный восхитительный пласт - это роман о становлении писателя.

Жил-был маленький мальчик, очень обаятельный, надо сказать, мальчик был. Диккенс рассказывает о нем с большой симпатией. Диккенс многих своих героев любит и подает с симпатией, но здесь симпатия особая, роман-то самый автобиографичный из всех работ автора.

Всем известны мытарства, выпавшие на долю юного Чарльза Диккенса , любая биография начинается с подробного рассказа об отце в долговой тюрьме и Чарльзе прерывающем учебу и поступающем работать на фабрику, и о том, как сильно повлияли эти события на личность и мировоззрение будущего писателя.

Итак, жил был очень милый мальчик, которому не очень повезло. Мальчик столкнулся с довольно серьезными трудностями, и мальчик эти трудности постепенно преодолел. По мере преодоления трудностей, мальчик оказывался в разных сложных, но и довольно интересных ситуациях, знакомился как с личностями довольно мерзкими, так и с восхитительно интересными, и даже с добрыми людьми (да-да, такие в жизни тоже встречаются). Мальчик рос.

Мальчик превратился в серьезного и, опять же, очень милого юношу. Юноша тоже оказывался в разных интересных и сложных ситуациях, тоже преодолевал трудности, тоже встречал разных людей (часто даже тех, которых в свое время встречал мальчик). Юноша возмужал, женился и даже стал писателем.

Итак, 900 страниц изумительного текста.
900 страниц, на которых подбробно освещается событийная жизнь героя, а , самое главное, раскрывается его жизнь внутренняя.
900 страниц, на которых выводится галерея безумно интересных личностей, один Юрай Хип чего стоит (да-да, английская рок группа названа в его честь), а Микобер, а Джеймс, а Томми?!

900 страниц, на которых потрясающее сочетание трагического и комического заставляет плакать и смеяться, переживать и восхищаться, и время от времени отрываться от канвы и просто думать о жизни, и еще мечтать, а вдруг и я когда-нибудь так смогу о своей жизни написать?

Ну, и еще любовь. И не говорите мне, что он не любил Эмили, он любил всех троих, и сумел потрясающе тонко описать тонкие грани различий разной, такой разной, детской, юношеской и зрелой любви.

Ну вот для меня и слился герой со своим создателем. На самом деле это не так. А может быть и есть в этом доля правды? А может именно подсознание писателя увидел в Дэвиде Копперфильде молодой Фрейд? Увидел и восхитился?

Удалось ли мне хоть как-то передать очарование этого прекрасного романа? Да вообще никак.

Не бойтесь длинных викторианских романов. Не бойтесь романов Диккенcа. Они длинны, многогранны и сложны, как жизнь. Они прекрасны, как жизнь.

Потрясающая книга, читается на одном дыхании. Хочется рассказать о ней очень много, но боюсь, выйдет слишком длинно, да и без спойлеров не обойдется. Ведь за эту 1 000 страниц ты проживаешь целую жизнь, полную событий, судеб, персонажей, и каждый достоин внимания, и о каждом хочется долго-долго говорить. Я здесь смеялась и плакала, удивлялась и пугалась, я любила всем сердцем и всей душой ненавидела. Прекрасный язык, фантастической глубины история. Реалистичная, трогательная, история о жизни, зависти и подлости, борьбе и успехе, о дружбе, о том, как меняются люди со временем и невероятной силе любви.
Конечно, восхищает сам Дэвид, "готовый преодолеть любые трудности, претерпеть любые лишения и пойти на самые отчаянные поступки ради любви".
Но так же я всем сердцем полюбила Агнес: умная, чуткая, заботливая и рассудительная, спокойная и серьезная. "С ясным лицом, лучезарной улыбкой и задумчивым взглядом".. Насколько же нужно быть сильной, чтобы так самоотверженно, так безгранично дарить свою любовь, не ожидая ничего получить взамен. Насколько больно должно быть слушать всю жизнь о мимолетных увлечениях, влюбленностях и романах того, кто для тебя смысл жизни и оставаться ему верным другом, поддержкой и опорой.
Насколько нужно быть невообразимо доброй, сердечной, отзывчивой, чувствительной и терпимой, чтобы всю свою жизнь посвятить отцу, вечно заливающему горе от потери жены алкоголем. Я действительно восхищена этой удивительной девушкой.
Сначала меня ужасно раздражала "Милая Дора", глупая, наивная, избалованная. Любящая, чтобы с ней обращались как с ребенком, вечно играющая, будто вся её жизнь театр. Но постепенно к ней проникаешься. И начинаешь ценить её непосредственность, бесхитростность, искренность и доверчивость, видишь в этом особую прелесть и очарование. И в конце концов мы видим, что она очень проницательна, и совсем не так глупа, как кажется. И её я тоже полюбила, без того восхищения как перед Агнес, но с теплой нежностью и заботой.
Прекрасная миссис Тротвуд, которая нас сначала так пугает, сильная и смелая бабушка Дэви, вечно переживающая за свои лужайки и ненавидящая ослов, которые на них покушаются. Её доброта, забота, безграничная любовь к внуку, её покровительственное отношение к мистеру Дику, сумасшедшему, которого она спасла от дома для душевнобольных. Мистер Дик сам по себе невероятно очарователен, и разумеется, тоже заслуживает отдельного разговора. Отзывчивая и душевная няня Пеготти, её брат, мистер Пеготти открывается нам как невероятно любящий дядя, всю свою жизнь посвятивший племяннице, в которой души не чает. Трэдлс, верный друг, честный, открытый и надежный, я уверена, каждый хотел бы иметь такого же друга. О негативных персонажах не очень хочется говорить, но, разумеется, они есть. Честолюбивый и эгоистичный Стирфорд. Жалкий, противный Урия Хип, который является просто верхом подлости, лицемерия, жадности, он невероятно омерзителен и хитер, абсолютно хладнокровен к чувствам и эмоциям других людей.
Но в любом случае мне очень понравилась эта книга, уютная, тихая, спокойная и размеренная, при этом яркая, живая, настоящая, заставляющая сопереживать всем сердцем, атмосферная, погружающая в себя и не отпускающая. Она определенно заняла значительное место в моей душе.

Жизненный путь Дэвида Копперфилда начался однажды в пятницу в 12 часов ночи, его первый крик совпал с первым ударом часов.
Именно так я планировала начать свой отзыв, как вдруг поняла всю бессмысленность этой затеи. Мой пересказ, как бы я ни старалась, не даст о книге того представления, которого она заслуживает.

6 причин прочитать эту книгу:
1. Первая и самая главная должна быть сказана словами самого Дэвида: «Он видел воочию все, о чем рассказывал. Перед ним проходили эти картины так живо, что в страстном волнении он описывал мельчайшие детали с поразительной точностью. И теперь, спустя долгое время, вспоминая об этом, я лишь с трудом могу поверить, что не видел все эти сцены воочию. Они произвели на меня удивительное впечатление своим правдоподобием». Я была там. Я жила там. Любила, ненавидела, раздражалась, плевалась, за сердце хваталась.

2. Бетси Тротвуд. И еще раз Бетси Тротвуд. Многие персонажи были мне милы, но двоюродная бабушка Дэвида вне конкуренции. Моя звезда! В её лихости и властности есть даже нечто пиратское. С отвагой истинного флибустьера она сражается с ослами, которые посмели забрести на её лужайку. Ослам в человеческом облике тоже достанется от нее. На многих людей эта высокая решительная женщина нагнала страху. Но подождите, и вы узнаете, какое у неё сердце. И язык!

3. Пройти мимо этой истории было бы большой потерей. Теперь в моей душе ей отведены лучшие апартаменты.

4. Моя дочка очень любит книги. Не знаю, полюбит ли она их читать, время покажет, но сами книги она любит уже сейчас, это я могу сказать совершенно определенно. Они её верные союзники и помощники в диверсии по нарушению режима. Если меня с книжкой слишком часто тюкать вопросами, то я, угрожая карой небесной и половой тряпкой в качестве последнего аргумента, погоню в кровать, а вместо сказки на ночь будет страшная история о вреде недосыпа для нервной системы. Сама же ночью по-тихому прокрадусь на кухню, потому что для моей нервной системы намного вреднее не узнать – что дальше-то? Так что у ребенка тактика уже отработана. Тут главное затаиться, а отвлекающий маневр книги возьмут на себя. «Дэвид Копперфилд» с задачей справился с блеском, я просто выпадала из реальности, полностью забыв о времени. Мама нейтрализована, доступ к компьютеру открыт.

5. Авторский слог. Привыкла я к нему не сразу. Знаете, это как после суеты и толчеи города оказаться в тишине и свежести леса. Сначала непривычно и как-то странно, а потом понимаешь всю живительную силу этой звенящей чистоты диккенсовского стиля.

6. В предисловии Диккенс говорит: «Возможно, читателю не слишком любопытно будет узнать, как грустно откладывать перо, когда двухлетняя работа воображения завершена; или что автору чудится, будто он отпускает в сумрачный мир частицу самого себя, когда толпа живых существ, созданных силой его ума, навеки уходит прочь». Череда персонажей, таких разных, таких ярких. Есть и злодеи, и хорошие парни. Но не все так уж однозначны, стоит лишь присмотреться. Это книга пленила меня, пьянила, отравила.

Мне было тяжело с нею расстаться.