© Перевод. А. Николаевская, 2019

© Агентство ФТМ, Лтд., 2019

Трухти Вэк и его дочь Мэг

Трухти – вообще-то странное имя для старика, но так уж прозвали Тоби Вэка, потому что он всегда бегал трусцой, торопясь выполнить свои задания. Он был рассыльным; в его конторе занимались доставкой писем и пакетов для тех, кто очень спешил и не мог отправлять их по почте. В те времена почта была не такой дешевой и быстрой, как нынче. Зарабатывал он немного, в любую погоду с утра до ночи бегал по городу. Но Тоби был веселым человеком, во всем видел только хорошее и благодарил судьбу, когда она ему улыбалась; словом, чувствовал себя гораздо счастливее, чем те, кто даже не знал, что такое голод и нужда. А самой большой радостью для него была его драгоценная, добрая, красивая дочка Мэг, которая очень его любила.

Однажды морозным днем, в конце года, Трухти бегал, как обычно, на своем пятачке возле церкви взад-вперед – слишком долго его никуда не посылали – пытался разогреться; тут как раз колокола пробили двенадцать часов, и Тоби вспомнил об обеде.

– Нет на свете, – заметил он, оглядываясь внимательно вокруг, чтобы убедиться, что к нему никто не бежит, – ничего столь постоянного, как время обеда, и нет ничего на свете столь непостоянного, как обед. Большущая разница между тем и другим.

Так он рассуждал сам с собой, продолжая трусить на пятачке, и не заметил, что к нему кто-то идет.

– Отец! Да отец же! – послышался приятный голос, Тоби повернулся и увидел совсем рядом с собой ясные, красивые глаза своей дочки.

– Что, малыш? – спросил он и расцеловал ее, зажав в ладонях румяное личико. – Что случилось? Я не ждал тебя сегодня, Мэг.

– Я и не собиралась к тебе, – ответила Мэг, улыбаясь отцу и кивая в знак согласия. – Но видишь, пришла! И кое-что с собой прихватила!

– Хочешь сказать, что ты… – заметил Тоби, с любопытством поглядывая на закрытую крышкой корзинку, которую она принесла, – что ты…

– Понюхай, папочка, – предложила Мэг, – только понюхай и угадай, что там.

Тоби быстро втянул воздух, наклонясь к корзинке.

– Ба, да там что-то горяченькое, – сказал он.

Но, к величайшей радости Мэг, он не смог угадать, что же такое пахнет столь восхитительно.

– Уж не кровяная ли колбаса? Свиные ножки? Ливер? Паштет? Сосиски? – перебирал он. И, наконец, с восторгом воскликнул:

– Господи, о чем это я! Это ведь рубец, да?!

И точно, это был рубец.

– Угадал, – сказала Мэг. – Я сейчас постелю холстинку, папочка; я ведь принесла рубец в миске, а миску завернула в платок; и уж коли я решила раз в жизни гордиться собой, расстелить этот платок вместо скатерти и назвать его скатертью никто мне не помешает. Верно, отец?

– Да уж и не знаю, кто бы мог помешать тебе, – сказал Тоби.

Только Тоби собрался было приступить к трапезе, усевшись на ступени большого дома, стоявшего поблизости, как снова зазвучали колокола; Тоби снял шапку и сказал:

– Аминь!

– Ты говоришь «Аминь» колоколам, папочка?

– Они звучат, как молитва, дорогая моя, – отвечал Тоби, – и несут благую весть тому, кому это дано понять, я уверен в этом. Мне они много хорошего говорят. Знаешь, сколько раз я слышал, как колокола говорят мне: «Тоби Вэк, Тоби Вэк, пусть сердце твое будет добрым, Тоби!» Миллион раз? Нет, больше!

– А я никогда не слышала! – воскликнула Мэг.

– А когда дела совсем плохи, они говорят мне: «Тоби Вэк, Тоби Вэк, скоро у тебя будет работа, Тоби!»

– И в конце концов у тебя появляется работа, – сказала Мэг с грустью.

– Всегда, – ответил Тоби. – Никогда они меня не обманывали.

Пока Тоби жадно ел свой обед, столь неожиданно появившийся у него, Мэг рассказывала, как ее жених Ричард, молодой кузнец, принес ей свой обед, чтобы с ней вместе поесть, и попросил ее стать его женой, предложил венчаться в первый день нового года, «самый счастливый день года». На ближайшее время у него есть постоянная работа, и хотя они будут жить бедно, они все равно будут счастливы, веселы и станут поддерживать друг друга.

– Так что, – продолжала Мэг, – я хочу, чтобы этот день стал для тебя праздником, как и для меня – самым дорогим и счастливым днем в жизни, отец. Я приготовила тебе немного поесть, решила сделать сюрприз, порадовать тебя.

Тут и сам Ричард подошел и стал уговаривать Тоби согласиться с их планом, но почти сразу же из дома вышел лакей и прогнал их с крыльца. А потом появились какие-то джентльмены, они позвали Трухти, засыпали его вопросами и начали распекать Ричарда за то, что он, болван, собрался жениться. Тоби стало совсем грустно на душе, а Ричард очень на них рассердился. И жених с невестой уныло побрели прочь, Ричард был мрачным и подавленным, а Мэг – вся в слезах. Тоби велели отнести письмо, дали ему за его труд шестипенсовик, и он, совсем расстроенный, затрусил по направлению к большому – богатому дому, там он должен был вручить письмо одному господину. Пока он ждал ответа, письмо стали читать вслух. Оно было от олдермена^[1] Кьюта сэру Джозефу Баули; в нем сообщалось, что один из его сограждан, по имени Уилл Ферн, приехавший в Лондон в поисках работы, был доставлен к олдермену Кьюту по обвинению в том, что он ночует в сарае. Олдермен интересовался, хочет ли сэр Джозеф, чтобы к Ферну проявили снисхождение, или нет. К величайшему разочарованию Тоби, ответ был таков: Уилла Ферна отправить в тюрьму, чтобы другим был урок, хотя единственной провинностью Уилла было то, что он – бедняк. А ведь сэр Джозеф любил разглагольствовать о том, что он друг всех бедняков. Тоби побрел домой, надвинув шапку низко на глаза и печально размышляя о произошедшем. Случайно он наткнулся на мужчину, – судя по одежде, деревенского жителя, – со светловолосой девочкой на руках. Тоби с тревогой спросил, не ушиб ли он его. Мужчина успокоил его и, увидев доброе лицо Тоби, спросил, как пройти к дому олдермена Кьюта.

– Невероятно, – воскликнул Тоби, – а вас случаем не Уиллом Ферном звать?

– Да, это мое имя.

Тогда Тоби рассказал ему, что он только что услышал, и добавил:

– Не ходите туда.

Бедняга Уилл поведал ему, как он бедовал в деревне и в конце концов решился ехать в Лондон с сиротой-племянницей искать работу, пожелал Тоби счастливого Нового года и собрался было идти дальше, но Тоби схватил его за руку со словами:

– Постойте! Новый год не будет для меня счастливым, раз я встретил вас с ребенком на руках и узнал, что у вас нет крыши над головой. Пойдемте ко мне. Я бедняк и живу скромно, но на одну ночь я могу приютить вас и никогда не стану жалеть об этом.

Он взял на руки малышку и затрусил к своему дому, без умолку что-то бормоча, потому что терпеть не мог, когда его благодарят. Он влетел к себе домой и опустил девочку на пол перед Мэг. Малышка взглянула на милое личико Мэг и бросилась к ней в объятия, а Трухти принялся бегать по комнате, приговаривая:

– Вот мы и дома, вот и добрались. Эй, дядюшка Уилл, садись к очагу. Мэг, дочка моя драгоценная, где чайник? Да вот же он, в минуту закипит!

– Папочка! – сказала Мэг, встав на колени перед малышкой и снимая с нее мокрые башмачки. – Что с тобой сегодня, ты прямо не в себе. Не знаю, что сказали бы тебе про это твои колокола. Бедные ножки, как же они замерзли!

– Нет, теперь им теплее! – воскликнуло дитя. – Совсем тепло!

– Нет, нет, нет! – сказала Мэг. – Надо их как следует вытереть. Нам еще предстоит потрудиться. Вытрем ножки, расчешем мокрые волосы, а потом личико помоем чистой водичкой, чтобы бледные щечки разрумянились, а когда все это сделаем, нам будет совсем хорошо и весело!

Малышка, всхлипывая, обвила шею Мэг ручонками, причитая:

– Мэг, о, Мэг дорогая!

– Господи боже мой! – воскликнула Мэг. – Отец точно умом тронулся! Положил чепчик малышки на чайник, а крышку повесил за дверь!

Трухти быстро исправил свою оплошность и вышел за чаем и за грудинкой, сказав, что «видел их где-то на крыльце».

Вскоре он вернулся, заварил чай, и все стали наслаждаться трапезой. Трухти и Мэг взяли по маленькому ломтику – за компанию, им доставляло радость наблюдать, как едят их гости; они были счастливы, хотя Трухти заметил, когда они вошли в дом, что Мэг сидела у очага вся в слезах, и испугался, что ее свадьба расстроилась.

После чая Мэг уложила Лилиан спать, а Тоби отвел Уилла Ферна к его постели. Проходя мимо дверей Мэг, он услышал, как малышка молится Богу и просит Его милости к Мэг и к нему. Потом он снова сел у очага и стал читать газету; так, сидя у огня, он заснул и увидел странный сон, такой страшный и мрачный, что пробуждение принесло ему облегчение – он увидел рядом с собой Мэг. Дочка пришивала ленты к своему простому платью – готовилась к свадьбе, она была такой счастливой, юной и цветущей, что он вскочил со стула и заключил ее в свои объятия.

Но кто-то встал между ними с криком:

– Нет! И даже вам нельзя! Первый поцелуй в новом году – мой! Мэг, мой дар драгоценный, с Новым годом! Счастливых долгих лет желаю тебе, моя бесценная жена!

Потом вошли Лилиан и Уилл Ферн, а потом музыканты с соседями заполонили комнату, восклицая: «С Новым годом! Поздравляем со свадьбой!» Вперед вышел человек по кличке Барабан и сказал:

– Трухти Вэк, похоже, твоя дочь завтра выходит замуж. И не найдется человека, который, зная тебя, не пожелал бы тебе счастья в новом году. Мы все собрались здесь, чтобы отметить с вами этот праздник.

И тут появилась миссис Чикенстокер (добродушная, приветливая женщина, которая, ко всеобщей радости, оказалась подругой матушки Лилианы – ее-то Уилл Ферн и пытался разыскать), в руках у нее был кувшин, полный флипа^[2], она пришла пожелать Мэг счастья. А потом загремела музыка, и Трухти пригласил миссис Чикенстокер на танец, а за ними пошли в круг Мэг и Ричард. Трухти танцевал, выделывая невиданные пируэты, ведь он всегда как-то по-особенному припрыгивал и бегал трусцой.