Даже воскресные вечера – тяжелые вечера, тѣнь которыхъ омрачала уже воскресныя утра – не могли испортить этой драгоцѣнной субботы. Тогда, гдѣ бы ни бродили они, гдѣ бы ни сидѣли, на привольномъ морскомъ берегу или въ душной комнатѣ м-съ Пипчинъ, для Павла это все равно: съ нимъ была Флоренса, и больше ни въ комъ онъ не нуждался! съ нимъ была Флоренса, которая напѣвала ему нѣжную пѣсенку или покоила его утомленную голову на своихъ колѣняхъ, и когда, наконецъ, въ роковой воскресный вечеръ темная докторская дверь поглощала бѣднаго Павла на другую недѣлю, онъ прощался только съ Флоренсой, и ни съ кѣмъ болѣе!

Когда м-съ Виккемъ была выписана изъ Брайтона въ Лондонъ, мѣсто ея въ домѣ м-съ Пипчинъ заняла Сусанна Нипперъ Выжига, теперь молодая и очень красивая женщина, расторопная и бойкая, которая какъ разъ пришлась подъ пару м-съ Пипчинъ, встрѣтившей первый разъ въ жизни приличную для себя партію. Въ первый же день по прибытіи въ Брайтонъ, миссъ Нипперъ объявила ей войну, непримиримую войну на жизнь и смерть, и въ короткое время уже дала нѣсколько сраженій съ блистательнымъ успѣхомъ. Она не просила и не давала пощады. Она сказала: "Будетъ война", и война была, и м-съ Пипчинъ съ этой поры жила среди нечаянныхъ нападеній, непредвидѣнныхъ засадъ, смѣлыхъ вызововъ. Сусанна тормошила и опустошала своего непріятеля всегда и вездѣ: за котлетами, за сладкими пирогами, въ залѣ, въ столовой, въ спальнѣ.

Однажды, вечеромъ въ воскресенье, послѣ окончательнаго прощанья съ Павломъ, Флоренса, воротившись домой, вынула изъ ридикюля небольшой лоскутокъ бумаги, на которомъ было написано нѣсколько словъ карандашомъ.

– Смотрите сюда, Сусанна, – сказала она, – вотъ это заглавія тѣхъ книжекъ, что Павелъ приноситъ домой. Я списала ихъ прошлую ночь, когда онъ читалъ, бѣдняжка, несмотря на крайнюю усталость.

– Съ чего вы взяли показывать ихъ мнѣ, мисеъ Флой? – возразила Сусанна. – Я скорѣе соглашусь смотрѣть на м-съ Пипчинъ.

– Вы потрудитесь, пожалуйста, Сусанна, купить для меня эти книги завтра поутру. У меня довольно денегъ, – сказала Флоренса.

– Это что за новости, миссъ Флой? – съ живостью возразила миссъ Нипперъ. – Какъ вы можете говорить такой вздоръ, когда y васъ и безъ того цѣлыя груды книгъ, и когда м-ръ Домби, по вашей милости, нагналъ сюда цѣлую свору учителей и учительницъ – чортъ бы ихъ побралъ – хотя, сказать правду, вашему папенькѣ никогда бы не пришло въ голову выучить васъ чему-нибудь, если бы вы сами ему не надоѣли; но согласиться на просьбу и предложить безъ просьбы – двѣ вещи разныя, миссъ Флой. Вотъ если бы ко мнѣ посватался какой-нибудь красивый парень и сказалъ: "Сусанна, будь моей женой". – «Изволь», отвѣчала бы я; но вѣдь это не то, что сказать: "Полюби меня, любезный, мнѣ хочется замужъ".

– Пожалуйста, купите, Сусанна, мнѣ очень нужны эти книги.

– A зачѣмъ вамъ ихъ, миссъ Флой? – спросила Нипперъ и прибавила немножко потише, – если вы хотите размозжить ими. голову м-съ Пипчинъ, я, по жалуй, накуплю ихъ цѣлую телѣгу.

– Мнѣ кажется, я могу немного пособлять бѣдному Павлу, когда y меня будутъ эти книги, и облегчать его недѣльныя занятія. По крайней мѣрѣ, попытаюсь. Купите, пожалуйста, я никогда не забуду этой услуги.

И Флоренса сопровождала свою просьбу такимъ умоляющимъ взоромъ, что Сусанна, не дѣлая болѣе никакихъ возраженій, взяла изъ ея рукъ маленькій кошелекъ и тутъ же отправилась рысью исполнять порученіе.

Добыть это сокровище было не такъ легко. Въ одной лавкѣ сказали, что такихъ книгъ никогда не водилось; въ другой, что въ прошломъ мѣсяцѣ было ихъ пропасть, a теперь нѣтъ ни одной, въ третьей, что на будущей недѣлѣ привезутъ ихъ цѣлую гибель. Но Сусанна была не такая дѣвушка, чтобы придти въ отчаяніе отъ этихъ пустяковъ. Она завербовала въ знакомой лавкѣ молодого бѣлокураго парня въ черномъ коленкоровомъ передникѣ, и, отправившись на поиски вмѣстѣ съ нимъ, начала по всѣмъ возможнымъ направленіямъ таскать его взадъ и впредъ, такъ что услужливый малый совершенно выбился изъ силъ и готовъ былъ сдѣлать все на свѣтѣ, лишь бы только отвязаться отъ своей спутницы. Наконецъ, книги были найдены, куплены, и Сусанна съ торжествомъ возвратилась домой.

Съ этимъ сокровищемъ, по окончаніи собственныхъ уроковъ, Флоренса сидѣла по ночамъ въ своей комнатѣ и слѣдила за братомъ по колючимъ кустарникамъ книжнаго странствованія. При быстрыхъ способностяхъ и рѣдкой смѣтливости, молодая дѣвушка, одушевленная любовью, этимъ могущественнымъ наставникомъ, въ скоромъ времени догнала своего брата, сравнялась съ нимъ и перегнала его.

Ни полъ-слова объ этомъ не было сказано м-съ Пипчинъ. Флоренса всегда трудилась по ночамъ за своимъ рабочимъ столикомъ, когда всѣ въ домѣ спали крѣпкимъ сномъ, кромѣ Сусанны, которая обыкновенно сидѣла подлѣ нея съ папильотками въ волосахъ и заспанными глазами, между тѣмъ какъ пепелъ уныло хрустѣлъ въ каминѣ, превращаясь въ золу, и догоравшія свѣчи печально вторили ему передъ своимъ послѣднимъ издыханіемъ. Быть можетъ, смотря на это труженичество или, правильнѣе, на это высокое самопожертвованіе, м-съ Чиккъ согласились бы, наконецъ, признать тутъ нѣкоторое y_с_и_л_і_е и утвердить за своей племянницей имя Домби.

И велика была награда, когда въ субботу вечеромъ, въ ту пору, какъ Павелъ, по обыкновенію, принялся за свои уроки, она сѣла подлѣ него и начала объяснять ему темныя мѣста, выравнивая такимъ образомъ и выглаживая трудный путь школьнаго образованія. Павелъ краснѣлъ, улыбался, крѣпко сжималъ сестру въ своихъ объятіяхъ, и только Богу извѣстно, какъ билось и трепетало ея сердце при этомъ высокомъ вознагражденіи.

– Охъ, Флой! – говорилъ братъ. – Какъ я люблю тебя! какъ я люблю тебя, Флой!

– И я тебя, мой милый!

– Знаю, Флой, знаю!

Больше ничего онъ не говорилъ во весь этотъ вечеръ и спокойно сидѣлъ подлѣ сестры. Ночью три или четыре раза онъ приходилъ къ ней изъ своей маленькой комнаты и опять говорилъ, что любитъ ее.

Съ этой поры братъ и сестра каждую субботу, во время ночи, сидѣли вмѣстѣ за книгами, стараясь по возможности облегчить занятія для будущей недѣли. Мысль, что онъ работаетъ тамъ, гдѣ Флоренса трудилась еще прежде него и для него, не щадя своихъ силъ, эта утѣшительная, отрадная мысль уже сама собою въ высшей степени подстрекала его дѣятельность и оживляла утомленную душу; но, кромѣ того, Павелъ получалъ отъ сестры дѣйствительную помощь и облегченіе, и, быть можетъ, это обстоятельство окончательно спасло его отъ неминуемой гибели подъ тяжестью груза, который взваливала на его спину прекрасная Корнелія Блимберъ.

Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы миссъ Блимберъ была къ нему слишкомъ строга, или чтобы д-ръ Блимберъ вообще безжалостно обходился съ молодыми джентльменами. Корнелія слѣдовала только правиламъ вѣры, въ которой была воспитана, a докторъ, по какой-то странной сбивчивости въ своихъ идеяхъ, смотрѣлъ на молодыхъ джентльменовъ такъ, какъ будто они были докторами и всѣ родились взрослыми. Ближайшіе родственники молодыхъ джентльменовъ, ослѣпленные тщеславіемъ и дурно разсчитанною торопливостью, до небесъ превозносили д-ра Блимбера, и было бы странно, если-бы теперь онъ открылъ свою ошибку и направилъ распущенные паруса въ другую сторону.

Съ Павломъ, какъ и съ прочими воспитанниками, повторилась одна и та же исторія. Когда д-ръ Блимберъ сказалъ, что онъ очень умный мальчикъ и быстро идетъ впередъ, м-ръ Домби болѣе чѣмъ когда-либо принялся хлопотать, чтобы сынъ его былъ напичканъ по горло всякой всячиной. Когда, напротивъ, о Бриггсѣ было возвѣщено, что y него не слишкомъ бойкія способности, и успѣхи покамѣстъ еще слабы, отецъ этого джентльмена оказался неумолимымъ. Словомъ, какъ ни высока и душна была температура въ докторской теплицѣ, владѣльцы этихъ растеній всегда изъявляли готовность подкладывать горячіе уголья и раздувать мѣхи.

Скоро Павелъ потерялъ всю живость, какую имѣлъ сначала, но характеръ его по прежнему остался страннымъ, задумчивымъ, стариковскимъ и даже еще болѣе утвердился въ этихъ свойствахъ при обстоятельствахъ, столь благопріятныхъ для ихъ развитія. Разница была лишь та, что онъ сосредоточился теперь исключительно въ себѣ самомъ и уже не имѣлъ того живого любопытства, какое нѣкогда обнаруживалъ въ домѣ м-съ Пипчинъ, наблюдая чернаго кота и его владѣлицу. Онъ любилъ оставаться наединѣ и въ рѣдкіе часы, свободные отъ занятій, бродилъ безъ товарищей около докторскаго дома или сидѣлъ на лѣстницѣ, прислушиваясь къ громкому бою огромныхъ часовъ. Онъ изучилъ въ домѣ всѣ стѣнные обои и видѣлъ на рисункахъ такія вещи, которыхъ никто не видалъ; миніатюрные львы и тигры, бѣгающіе по стѣнамъ спальни, и косыя рожи на коврахъ стояли съ нимъ на самой короткой ногѣ.

И жилъ онъ одинъ среди чудныхъ видѣній своей фантазіи, и никто не понималъ его. М-съ Блимберъ называла его «страннымъ», a лакеи иной разъ говорили между собою, что маленькій Домби «скучаетъ». Больше никто ничего не говорилъ о немъ.

Только молодой Тутсъ имѣлъ нѣкоторую идею о загадочномъ предметѣ, но никакъ не могь объяснитъ ее ни себѣ, ни другимъ. Идеи, подобно привидѣніямъ, должны принять какой-нибудь образъ, чтобы сдѣлаться доступными, a Тутсъ не могъ сообщить своимъ мыслямъ никакого образа и давно пересталъ допытываться тайнъ отъ своей души. Изъ мозга его, какъ изъ свинцоваго ящика, выходилъ какой-то туманъ, безъ формы и внѣшняго вида, не оставляя послѣ себя ни малѣйшихъ слѣдовъ. Долго и часто слѣдилъ онъ глазами маленькую фигуру на морскомъ берегу, и какая-то таинственная, неотразимая симпатія привлекала его къ сыну м-ра Домби.

– Какъ твое здоровье? – спрашивалъ онъ Павла по пятидесяти разъ на день.

– Очень хорошо, – отвѣчалъ Павелъ – покорно благодарю.

– Давай же руку, – говорилъ потомъ Тутсъ.

И Павелъ протягивалъ руку. Помолчавъ минутъ десять, м-ръ Тутсъ, не спускавшій глазъ съ маленькаго товарища, опять спрашивалъ его – какъ ваше здоровье? – и Павелъ опять отвѣчалъ – очень хорошо, покорно благодарю.

Однажды м-ръ Тутсъ сидѣлъ за своей конторкой, занятый по обыкновенію важной корреспонденціей, какъ вдругъ великая мысль озарила его голову. Онъ бросилъ перо и пошелъ къ Павлу, котораго, наконецъ, послѣ длинныхъ поисковъ, нашелъ сидѣвшимъ на окнѣ въ своей спальнѣ. Павелъ смотрѣлъ на морской берегъ.

– Послушай, Домби! – вскричалъ Тутсъ. – О чемъ ты думаешь?

– О, я думаю о многихъ вещахъ! – отвѣчалъ Павелъ.

– Неужто! – вскричалъ Тутсъ, находя, что такой фактъ уже самъ по себѣ былъ чрезвычайно удивителенъ.

– Если бы тебѣ пришлось умереть, – началъ Павелъ, смотря ему въ лицо.

Тутсъ оробѣлъ.

– Не лучше ли бы ты согласился умереть въ лунную ночь, при ясномъ и чистомъ небѣ, когда подуваетъ вѣтерокъ, какъ въ прошлую ночь?

М-ръ Тутсъ, съ выраженіемъ сомнѣнія, взглянулъ на Павла, взялъ его за руку и сказалъ, что онъ ничего не знаетъ.

– О, это была прекрасная ночь! – продолжалъ Павелъ. – Я долго смотрѣлъ и прислушивался къ морскимъ волнамъ. На поверхности ихъ, при полномъ свѣтѣ луны, качалась лодка съ парусомъ.

Ребенокъ смотрѣлъ такъ пристально и говорилъ такъ серьезно, что м-ръ Тутсъ увидѣлъ настоятельную необходимость сдѣлать какое-нибудь замѣчаніе объ этой лодкѣ.

– Это контрабандисты? – сказалъ м-ръ Тутсъ. Но припомнивъ, что каждый вопросъ имѣетъ двѣ стороны съ одинаковой степенью вѣроятности, онъ прибавилъ: – Или таможенные?

– Лодка съ парусомъ, – продолжалъ Павелъ, – при полномъ свѣтѣ луны. Парусъ – весь серебряный. Она плыла далеко отъ берега, и какъ ты думаешь, что она дѣлала, когда качали ее волны?

– Ныряла? – сказалъ м-ръ Тутсь.

– Мнѣ казалось, что она манила меня къ себѣ, – говорилъ Павелъ. – Вонъ она! Вонъ она!

– Кто? – вскричалъ Тутсъ, приведенный въ ужасный испугъ при этомъ внезапномъ восклицаніи.

– Сестра моя, Флоренса! – сказалъ Павелъ. – Вонъ она смотритъ и махаетъ рукой. Она видитъ меня, она видитъ меня! Здравствуй, милая, здравствуй, здравствуй!

Павелъ стоялъ на окнѣ, хлопалъ въ ладоши и посылалъ сестрѣ воздушные поцѣлуи; но когда Флоренса, проходя мимо, скрылась изъ виду, лицо его, оживленное яркимъ румянцемъ, опять приняло меланхолическое выражеыіс и прониклось тревожнымъ ожиданіемъ. Всѣ эти переходы изъ одного состоянія въ другое были слишкомъ замѣчательны, чтобы ускользнуть отъ вниманія даже такого наблюдателя, какъ м-ръ Тутсъ. Свиданье на этотъ разъ было прервано визитомъ м-съ Пипчинъ, которая обыкновенно приходила по сумеркамъ въ докторскій домъ два или три раза въ недѣлю, чтобы навѣстить своего бывшаго воспитанника. Ея прибытіе въ эту минуту произвело чрезвычайно непріятное впечатлѣніе на м-ра Тутса, такъ что онъ, по какому-то безотчетному побужденію, послѣ первыхъ привѣтствій, еще два раза подошелъ къ м-съ Пипчинъ, чтобы освѣдомиться, все ли она въ добромъ здоровьи. Эту выходку м-съ Пипчинъ приняла за личное оскорбленіе и немедленно сообразила, что мысль о такой обидѣ родилась и созрѣла въ дьявольскомъ мозгу слѣпого болвана, на котораго, какъ и слѣдуетъ, въ тотъ же вечеръ была принесена формальная жалоба дру Блимберу, и тотъ долженъ былъ сказать своему слугѣ, что если онъ еще разъ повторитъ подобную продѣлку, то его уже безъ всякихъ объясненій прогонятъ со двора.

Когда дни дѣлались длиннѣе, Павелъ уже каждый вечеръ становился y окна и выжидалъ Флоренсу. Она въ извѣстное время нѣсколько разъ проходила мимо докторскаго дома, пока не увидитъ брата, и ея появленіе было живительнымъ солнечнымъ лучемъ, озарявшимъ ежедневную жизнь бѣднаго Павла. Часто, послѣ сумерекъ, другая фигура блуждала мимо докторскаго дома, – фигура м-ра Домби, который теперь уже рѣдко пріѣзжалъ по субботамъ. Онъ хотѣлъ лучше быть неузнаннымъ и украдкой смотрѣлъ на высокія окна, гдѣ его сынъ готовился быть человѣкомъ. И онъ ждалъ, и надѣялся, и караулилъ, и мечталъ.

О, если бы видѣлъ онъ, другими глазами видѣлъ, какъ бѣдный унылый мальчикъ, прилегшій грудью на окно, прислушивается къ гулу морскихъ волнъ и устремляетъ задумчивые взоры на безпредѣльное небо, туда, гдѣ носятся темныя облака, гдѣ беззаботно порхаютъ птицы, между тѣмъ, какъ онъ, несчастный узникъ, заключенъ безвыходно въ своей одинокой клѣткѣ!