Глава VII
Бѣглый взглядъ на жилище и на сердечныя привязанности миссъ Токсъ

Миссъ Токсъ обитала въ небольшомъ темномъ домикѣ, стоявшемъ съ незапамятныхъ временъ англійской исторіи на западной сторонѣ города, гдѣ онъ пріютился въ тѣни, за угломъ, какъ бѣдный родственникъ большой модной улицы, откуда свысока смотрѣли на него великолѣпныя зданія. Это жилище, расположенное не то чтобы на дворѣ, и не то чтобы за дворомъ, находилось въ самомъ скучномъ глухомъ переулкѣ, гдѣ черезъ ущелья каменной мостовой сильно начинала пробиваться трава и зеленый мохъ. Этотъ пустынный пріють именовался Княгининымъ Лугомъ, и на этомъ Княгининомъ Лугу красовалась Княгинина Капелла, и въ эту Княгинину Капеллу каждое воскресенье, по звону громкаго колокола, собиралось человѣкъ двадцать или тридцать сихъ и оныхъ слушателей мужского и женскаго пола. Тутъ же, почти подлѣ, къ великому соблазну благочестивыхъ душъ, стоялъ трактиръ подъ вывѣскою "Гербъ княгини", куда по временамъ заходили лакеи въ самыхъ великолѣпныхъ ливреяхъ. Въ оградѣ, передъ дверьми трактира, неизвѣстно ради какихъ потребъ, былъ поставленъ портшезъ, употреблявшійся въ незапамятныя времена, когда лондонскія дамы любили качаться на носилкахъ; a перила трактирной ограды въ хорошую погоду украшены были мѣдными кружками, которыхъ иной разъ, по счету миссъ Токсъ, находилось до сорока восьми.

Тутъ же, на Княгининомъ Лугу, кромѣ жилища миссъ Токсъ, стоялъ еще другой частный домъ, да еще какія-то огромныя ворота, которыя всегда крѣпко-накрѣпко были заперты тяжелыми запорами и не отворялись ни въ какомъ случаѣ. По всей вѣроятности, это былъ вышедшій изъ употребленія входъ въ чьи-то конюшни, и эту догадку подтверждалъ сильный конюшенный запахъ, распространявшійся по всему Княгинину Лугу. Окна изъ спальной миссъ Токсъ, расположенной назади, выходили прямо на эти конюшни, гдѣ безпрестанно возились кучера, производя оглушительный шумъ почти во всякое время дня и ночи. Здѣсь же, на задней стѣнѣ, тоже прямо передъ окнами миссъ Токсъ, конюхи имѣли обыкновеніе развѣшивать и просушивать свои кафтаны, армяки, куртки, жилеты и другія болѣе таинственныя принадлежности своего гардероба.

Владѣльцемъ другого частнаго дома на Княгининомъ Лугу былъ отставной буфетчикъ, женатый на ключницѣ. У этой счастливой четы ианималъ квартиру съ мебелью холостой джентльменъ, мужчина коренастый, одеревенѣлый съ выпученными глазами и совершенно синимъ лицомъ. Былъ онъ чиномь майоръ и, по увѣренію миссь Токсъ, онъ смотрѣль настоящимъ Марсомъ. Храбрый воинъ и прелестная дѣва имѣли обыкновеніе посылать другъ къ другу газетные листы и памфлеты, и эта платоническая любезность производилась чрезъ чернаго майорова слугу, котораго мисъ Токсъ обыкновенно величала "кореннымъ туземцемъ", хотя не соединяла съ этимъ именемъ никакой географической идеи.

Дворъ и лѣстница y миссъ Токсъ были самыя маленькія, и быть можетъ, говоря вообще, во всей Англіи не было такого съ верху до низу неуклюжаго и кривого домика, какъ жилище этой дѣвы; но зато, говорила миссъ Токсъ, – какое мѣстоположеніе! Дневной свѣтъ едва проникалъ сюда въ зимнее время, солнце не заглядывало и весною, воздуху – никогда никакого, торговой дѣятельности не было и слѣдовъ. При всемъ томъ, говорила миссъ Токсъ, – подумайте о мѣстоположеніи! То же самое говорилъ пучеглазый, синій майоръ, бывшій вообще безъ ума отъ Княгинина Луга: всегда и во всякомъ мѣстѣ, особенно въ клубѣ, который посѣщалъ, онъ любилъ сводить разговоръ на знатныхъ особъ, жившихъ въ ближайшей модной улицѣ, чтобы имѣть удовольствіе сказать, что они его сосѣди.

Смурый домикъ миссъ Токсъ былъ ея собственный домикъ, доставшійся по духовному завѣщанію отъ покойнаго оригинала миніатюрнаго портрета съ длинной косой и напудренной головою, который всегда висѣлъ на почетномъ мѣстѣ передъ каминомъ. Большая часть мебели миссъ Токсъ принадлежала къ тѣмъ временамъ, когда были въ употребленіи напудренныя головы и длинныя косы; тутъ особенно кидались въ глаза: хитрая четвероногая машинка для нагрѣванія тарелокъ, y которой кривыя ножки всегда растопыривались въ разныя стороны къ удовольствію приходившаго гостя, да еще старинное ветхозавѣтное фортепьяно съ именемъ мастера, украшеннымъ гирляндой сладкаго гороху.

Хотя майоръ Багстокъ достигъ до возраста, называемаго въ учтивой литературѣ великимъ меридіаномъ жизни, и хотя онъ спускался подъ гору земного путешествія съ окоченѣлыми челюстями, съ дряблымъ голосомъ, съ отвислыми слоновыми ушами и ужасно выпученными глазами, однако-жъ онъ чрезвычайно гордился лестнымъ къ себѣ вниманіемъ миссъ Токсъ и щекоталъ свое тщеславіе фантастическимъ представленіемъ, что это была дама самаго высокаго полета. Объ этомъ ужъ не разъ намекалъ онъ и въ клубѣ, придавая своей особѣ очень замысловатые эпитеты, бывшіе единственнымъ источникомъ его неистощимаго остроумія. Онъ величалъ себя старикомъ, старичиной, старцемъ, стариной, старикашкой, или просто, старымъ Багстокомъ, и въ то же время, благодаря гибкости англійскаго языка, видоизмѣнялъ на разныя манеры свое собственное имя Джозефа, съ которымъ вообще онъ стоялъ на самой короткой ногѣ.

"Джозефъ Багстокъ, сэръ, – говорилъ майоръ, махая своей палкой, – стоитъ дюжины такихъ, какъ вы. Если бы между вами было побольше изъ породы Багстоковъ, вамъ было бы отъ этого не хуже. Старина Джо себѣ на умѣ, сэръ, ему недалеко ходить за женой, если бы онъ захотѣлъ; но y Джоя, сэръ, каменное сердце, желѣзная грудь. Его не проведешь, сэръ; о, старичина Джозъ чертовски хитеръ!". Послѣ такой деклараціи, изъ желѣзной груди обыкновенно выходили шипящіе звуки, синій цвѣтъ лица превращался въ багровый, и глаза, казалось, совсѣмъ хотѣли выпрыгнугь изь головы.

Несмотря на эти похвалы, расточаемыя собственной особѣ, майоръ былъ чрезвычайно самолюбивъ. Едва ли еще могъ найтись человѣкъ съ такимъ самолюбивымъ сердцемъ или, правильнѣе, съ такимъ самолюбивымъ желудкомъ, какъ y маіора, должно сказать, что этотъ послѣдній органъ былъ y него гораздо болѣе развитъ, чѣмъ первый. Ему и въ голову не приходило, чтобы кто-нибудь могъ передъ нимъ гордиться или пренебрегать имъ и всего менѣе, чтобы могла пренебрегать имъ несравненная миссъ Токсъ, которая, нѣтъ сомнѣнія, была безъ ума отъ храбраго воина.

И между тѣмъ, миссъ Токсъ, по-видимому забывала своего Марса, постепенно забывала. Она начала забывать его вскорѣ послѣ открытія семейства удлей. Она продолжала забывать его послѣ крестинъ, и теперь забвеніе ея доросло до огромныхъ размѣровъ. Другой кто-то, или другое что-то сдѣлалось источникомъ ея интереса.

– Здравствуйте, сударыня! – сказалъ майоръ, встрѣтившись съ миссъ Токсъ на Княгининомъ Лугу, спустя нѣсколько недѣль послѣ происшествій, описанныхъ въ послѣдней главѣ.

– Здравствуйте, сэръ! – сказала миссъ Токсъ очень холодно.

– Джо Багстокъ, сударыня, – замѣтилъ маіоръ съ обыкновенной любезностью, – уже давно не имѣлъ счастья привѣтствовать васъ y окна. Онъ въ отчаяніи, сударыня. Солнце его скрылось за облаками.

Миссъ Токсъ слегка наклонила голову съ большою холодностью.

– Свѣтило Джоя было, конечно, за городомъ, сударыня? – спросилъ мaйopъ.

– Кто за городомъ? я? Нѣтъ, я не выѣзжала за городъ, – отвѣчала миссъ Токсъ, – я была въ послѣднее время очень занята. Почти все мое время посвящено искреннимъ друзьямъ. Да и теперь мнѣ никакъ нельзя мѣшкать. Прощайте, сударь.

Когда миссъ Токсъ, сѣменя очаровательнѣйшимъ образомъ своими ножками, исчезла, наконецъ, изъ Княгинина Луга, майоръ все еще стоялъ на одномъ мѣстѣ, устремивъ пучеглазый взоръ на удаляющуюся богиню, и лицо его посинѣло еще болѣе обыкновеннаго. Онъ ворчалъ и бормоталъ поо себя, но уже не комплименты.

– Чортъ побери! – говорилъ онъ, озираясь вокругъ своими рачьими глазами и вдыхая благовонный воздухъ Княгинина Луга, – за шесть мѣсяцевъ эта женщина любила землю, по которой ходилъ Джозъ Багстокъ, a теперь?… Что это значитъ?

Послѣ нѣкотораго размышленія, майоръ рѣшилъ, что это значитъ западня, сѣти, ловушка мужа, что миссъ Токсъ роетъ для него яму. – Но вамъ не поймать, сударыня, стараго Джоя! – говорилъ майоръ. – У него, сударыня, каменное сердце, желѣзная грудь! Старина Джо чертовски лукавъ: вамъ не провести его! – И послѣ этого заключенія, майоръ Багстокъ ухмылялся во весь день наилюбезнѣйшимъ образомъ.

Но ни въ этотъ, ни въ другіе дни миссъ Токсъ не обращала никакого вниманія на майора и вовсе не думала о немъ. Случалось, въ былыя времена она будто нечаянно выглядывала изъ своего темнаго окошечка и краснѣя отвѣчала на поклоны майора; но теперь – увы! – она не подавала отставному любезнику ни малѣйшей надежды и рѣшительно не заботилась, смотритъ онъ на нее или нѣтъ. Въ ея домѣ произошли также очевидныя перемѣны. Майоръ, дѣлая наблюденія изъ своей комнаты, замѣтилъ, что ея жилище приняло какой-то праздничный видъ. Въ одной изъ ея комнатъ появилась новая клѣтка съ вызолоченными проволоками для старой канарейки, каминъ и столы разукрасились пышными орнаментами изъ разноцвѣтной бумаги; на окнахъ очутились два-три горшка съ цвѣтами, и наконецъ сама м-съ Токсъ начала по временамъ поигрывать на фортепьяно, на которомъ, подлѣ гирлянды изъ сладкаго гороху, величественно разложена была музыкальная книга съ копенгагенскими вальсами, списанными рукою самой несравненной хозяйки

Къ довершенію всѣхъ этихъ перемѣнъ, миссъ Токсъ начала съ нѣкотораго времени одѣваться въ траурное платье съ величайшимъ стараніемъ и съ отмѣннымъ вкусомъ. Это послѣднее обстоятельство вывело майора изъ затрудненія, и онъ рѣшилъ, что его сосѣдка получила небольшое наслѣдство и загордилась.

На другой же день послѣ этого отраднаго рѣшенія, майоръ, сидя за своимъ завтракомъ, увидѣль такое страшное и чудное явленіе въ маленькой гостиной миссъ Токсъ, что на нѣкоторое время онъ отъ изумленія приросъ къ своему стулу. Потомъ, выбѣжавъ въ ближайшую комнату, онъ воротился съ двухъ-ствольной оперной трубкой, и принялся съ напряженнымъ вниманіемъ наблюдать ужасный предметъ своего изумленія.

– Ребенокъ! ребенокъ!! – вскричалъ майоръ, закрывая трубку, – тысяча противъ одного, что это ребенокъ!

Майоръ никакъ не могъ опомниться. Онъ только свистѣлъ и пучеглазилъ до такой степени, что глаза его, по-видимому, совсѣмъ выкатывались изъ орбитъ. День ото дня ребенокъ появлялся все чаще и чаще, два, три, четыре раза въ недѣлю. Майоръ свистѣлъ, пыхтѣлъ и пучеглазилъ. Ko всѣмъ другимъ явленіямъ на Княгининомъ Лугу былъ онъ совершенно равнодушенъ, точно такъ же какъ и миссъ Токсъ была совершенно равнодушна къ нему самому. Онъ могъ почернѣть, побѣлѣть, пожелтѣть, побагровѣть – до всего этого не было ей никакого дѣла.

Нельзя было не удивляться постоянству, съ какимъ она выходила изъ Княгинина Луга за ребенкомъ и его кормилицей, гуляла съ ними, возвращалась домой и смотрѣла за всѣми ихъ движеніями. Усердіе ея простиралось до того, что она сама даже кормила и няньчила младенца, и нерѣдко холодила юную кровь его своею игрою на фортепьяно. Чудныя непостижимыя дѣла! Въ это же самое время обуяла ее страсть безпрестанно смотрѣть на какой-то браслетъ, a также страсть по цѣлымъ часамъ смотрѣть на луну изъ маленькаго окошка своей комнаты. Но на что бы она ни смотрѣла, – на солнце, луну, звѣзды или браслеты, – на майора – увы! – уже никогда болѣе не смотрѣла. И бѣдный майоръ свистѣлъ, пыхтѣлъ, пучеглазилъ, дивовался, подсматривалъ, шпіонилъ, и ни изъ чего не могъ вывести никакого положительнаго заключенія.

– Ну, моя милая, вы непремѣнно овладѣете сердцемъ моего брата, поздравляю васъ! – сказала однажды м-съ Чиккъ.

М-съ Токсъ поблѣднѣла.

– Малютка съ каждымъ днемъ все больше походитъ на отца, – продолжала м-съ Чиккъ.

Миссь Токсъ вмѣсто отвѣта взяла на руки маленькаго Павла и расцѣловала.

– Похожъ ли онъ, моя милая, сколько-нибудь на свою мать, съ которой вамъ не удалось меня познакомить? – спросила миссъ Токсъ.

– Нимало, – отвѣчала Луиза.

– Она, я думаю, была очень хороша? – пролепетала миссъ Токсъ.

– Ну да, бѣдная Фанни была интересна, – сказала м-съ Чиккъ послѣ нѣкотораго размышленія, – конечно, интересна. Но въ ней не было этой возвышенности, этого величаваго, повелительнаго вида, котораго слѣдовало бы ожидать отъ жены моего брата, и притомъ она вовсе не имѣла этой твердости духа, этой силы характера, какая необходима для такого мужа.

Миссъ Токсъ испустила глубокій вздохъ.

– Впрочемъ, она была любезна, – сказала м-съ Чиккъ, – чрезвычайно любезна. И притомъ она была добра, ахъ! – какъ добра была бѣдная Фанни!

– Ангельчикъ ты мой! милашечка! – вскричала миссъ Токсъ, цѣлуя маленькаго Павла. Вылитый портретикъ своего папашеньки!

Если бы майоръ зналъ, сколько надеждъ, желаній, плановъ носилось надъ этой младенческой головой, если бы онъ видѣлъ, какъ роились и парили они въ своихъ разнородныхъ элементахъ надъ измятой шапочкой безсознательнаго маленькаго Павла… впрочемъ, что-жъ такое? майоръ опять бы выпучилъ глаза! Но тогда, по крайней мѣрѣ, онъ увидѣлъ бы въ хаотической толпѣ этихъ мечтаній нѣкоторые живительные лучи, озаряющіе душу миссъ Токсъ, и тогда онъ понялъ бы, какая непобѣдимая сила влечетъ эту женщину къ торговому дому подъ фирмой: Домби и Сынъ!

Если бы самъ младенецъ, среди глубокой полночи, пробудился отъ сна, и увидѣлъ, какъ на занавѣсяхъ его люльки отражаются таинственныя видѣнія нѣкоторыхъ думъ, они испугали бы его, эти видѣнія, и не безъ причины. Но онъ спалъ, невинный младенецъ, спалъ спокойно, вовсе не зная о пріятныхъ мечтаніяхъ миссъ Токсъ, объ изумленіи майора, о преждевременной грусти своей сестры, о важныхъ планахъ и разсчетахъ отца, и даже не подозрѣвая, что есть на свѣтѣ клочекъ земли, на которомъ существуетъ Домби и Сынъ.