C.R. BOXER

The Golden age of Brazil

GROWING PAINS OF A COLONIAL SOCIETY 1695–1750

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Глава 1
Империя Южной Атлантики

«Ад для черных, чистилище для белых и рай для мулатов» – так называли португальцы Бразилию во второй половине XVII в. Это саркастическое высказывание какого-то неизвестного острослова, произнесенное им то ли в шутку, то ли всерьез, все же в целом правдиво. Негры-рабы выращивали сахарный тростник и табак, которые легли в основу бразильской экономики. Труд рабов использовался повсюду: в домашнем хозяйстве, на плантациях, в шахтах и на приисках. Можно утверждать, что рабство повлияло на повседневную жизнь в колонизируемой Бразилии более широко и глубоко, чем любой иной фактор. Плантаторы и священники, офицеры и чиновники – в общем, все образованные люди сходились в одном: без притока рабов с Черного континента Португальская Америка была бы нежизнеспособной. Наш рассказ о лузитанской империи в Южной Атлантике времен начала правления Педру II, ставшего официально королем в 1683 г., правильнее всего начать с рассмотрения вопроса о взаимосвязях Бразилии с Западной Африкой, которая была обширным рынком черных рабов.

Португальский колонист из Мараньяна так писал в 1730 г.: «Не в обычае белых людей в этих краях или в любой иной из наших заморских колоний заниматься физическим трудом; в этом случае они обычно используют рабов, ставя перед ними конкретную задачу». Почти теми же словами несколько лет спустя монах-августинец, имевший большой опыт работы в полевой миссии в Замбии, выразил свое мнение, что «местным уроженцам не подобает видеть, как португальцы занимаются ручным трудом». И таких цитат можно было бы привести множество. Однако будет вполне достаточно еще одной. Архиепископ Баии сообщал в Португалию в 1702 г., что в его епархии насчитывалось около 90 000 душ, из которых большинство были черными рабами, и что «белые, их хозяева, только указывают рабам, что они должны делать». Идея величия труда не была распространена ни в те времена, ни на протяжении многих последующих лет, тем более в тропических колониях европейских держав. С первых дней колонизации Бразилии раба обычно называли «руки и ноги» хозяина (или хозяйки), и почти все белые, кроме, возможно, самых бедных, использовали труд рабов. «За исключением людей самого низкого социального положения, – писал Уильям Дампир^[1] в 1699 г. после месячного пребывания в Байе, – редко кто не держит в своем доме рабов». Те, кто не мог позволить себе приобрести черных рабов из Африки, обратили свой взор на аборигенов-индейцев, особенно это касалось бедных и отдаленных областей, таких как Сан-Паулу и Мараньян. Американские индейцы были охотниками и рыболовами и также могли быть проводниками в джунглях и во внутренних засушливых районах страны, называемых сертанами^[2]. Они продолжали жить в каменном веке и не были готовы перейти к оседлой жизни. Поэтому их было невозможно использовать в качестве рабочей силы в поселениях белых, располагавшихся вдоль всего побережья. К концу XVI столетия стало ясно, что без труда негров-рабов не обойтись. Они трудились на плантациях и на сахарных заводах, в домашнем хозяйстве плантаторов; они были плотниками и корабелами, сапожниками и каменщиками и владели другими профессиями.

Не португальцы придумали работорговлю, со временем их в этом обошли голландцы и англичане. Но они были первыми, кто применил рабский труд на плантациях, и зачастую в больших масштабах. Большую часть рабов из Заладной Африки первоначально покупали на побережье Гвинейского залива, и их набирали в основном из племен Западного Судана. Затем центр торговли переместился южнее, в королевство банту в Конго, а после основания Сан-Паулу-ди-Луанды в 1575 г. – в португальскую колонию Анголу, включая основанный позднее город-порт Бенгелу. В 1591 г. местный чиновник восторженно писал, как ему казалось, о неограниченных возможностях этого рынка «черной кости». Он уверял Лиссабон, что внутренние области Луанды так густо населены, что обильный поток рабов не прекратится «вплоть до скончания века». Однако менее чем столетие спустя власти уже жаловались на серьезное падение численности населения Анголы в результате внутренних войн, непосильного труда, отправки за океан рабов и частых эпидемий оспы.

Несмотря на уменьшение числа рабов на некогда самом большом невольничьем рынке Африки, португальцы в Бразилии продолжали завозить большую их часть из этого региона. Кроме всего прочего, для них было дешевле покупать рабов в Анголе, где они контролировали побережье и не имели соперников в лице иных держав. С побережья Гвинейского залива их со временем вытеснили голландцы, а из других мест – англичане. Португальцы все еще владели Кашеу и Биссау, которые были расположены напротив островов Зеленого Мыса, и могли торговать с Нижней Гвинеей, имея свои базы на островах Сан-Томе и Принсипи. Но их торговле в заливе препятствовала могущественная и агрессивная голландская Вест-Индская компания.

Рабовладельцы в Бразилии не были единодушны в оценке, какие рабы были самыми лучшими – родом из суданских племен в Гвинее или банту из Анголы. Спрос на рабов, как на любой иной товар, то повышался, то падал. Рабы-суданцы, как правило, были более сообразительными, физически сильными и работящими (когда они действительно хотели работать). Но в то же время были непокорными и менее расположенными мириться с рабской участью. Банту, наоборот, легче привыкали к своему зависимому положению, были более открыты в общении, но не были столь здоровы, чтобы легко переносить болезни.

У нас будет возможность обсудить в дальнейшем этот вопрос снова, но в итоге по экономическим и другим причинам рабы банту из Анголы и Бенгелы преобладали в Бразилии в конце XVII столетия. Известный иезуит падре Антониу Виейра в проповеди, произнесенной в 1695 г. в Байе, говорил риторически, но очень верно об Анголе, что «на скорбной крови ее черных жителей Бразилия возросла, живет и продолжает существовать».

В Гвинее португальцы и другие белые работорговцы покупали рабов у местных племенных вождей или через посредство своих агентов в европейских прибрежных торговых факториях. Совершенно другая система торговли существовала в Анголе. Часть рабов захватывали португальские карательные отряды, действовавшие против непокорных и взбунтовавшихся племен во внутренних областях страны. Рабов из мулатов и негров приобретали также бродячие торговцы – пумбейросы (pumbeiros). Они покупали рабов у местных вождей и доставляли их, закованных в цепи, отдельными партиями в Луанду. В каждой такой партии (которые назывались alimbambas или libambos) было от восьми до двенадцати человек. Им приходилось преодолевать сотни миль, прежде чем они прибывали в Луанду. Поскольку они были сильно истощены после длительного пути, их размещали в бараках на морском берегу и откармливали, прежде чем погрузить на корабли. В это время их массово крестили, что иначе как фарсом назвать было нельзя, потому что христианами они становились только по названию.

После того как рабы оказывались на борту, их сортировали согласно имевшимся стандартам, словно обычную вещь. Смертность среди рабов во время плавания через Атлантику была очень высокой, особенно на судах, отправлявшихся из Гвинеи. Они дольше были в пути из-за встречных ветров, так что эти суда заслужили прозвище tumbeiros, что в переводе означает «катафалки». В марте 1684 г., для того чтобы снизить смертность, был принят закон, регулировавший количество рабов на судне в соответствии с его водоизмещением. Судовладельцы и капитаны обязывались обеспечивать соответствующий рацион и питьевую воду для определенного числа рабов; это являлось элементарной предосторожностью, которую они часто игнорировали. Продолжительность плавания от Луанды до портов Бразилии должна была составлять: 35 дней – до Ресифи, 40 – до Баии и 50 – до Рио-де-Жанейро. Были также приняты правила, касавшиеся ухода за больными, количества провизии на борту, платы судовым капелланам и других вопросов. Этот закон распространялся только на корабли, отплывавшие из Анголы и Бенгелы, поскольку власти не могли осуществлять необходимый контроль над теми кораблями, которые отправлялись из Гвинеи. По-видимому, этот закон был не более эффективным, чем официальный запрет перегружать невольничьи суда, который был принят в 1664 г., но не имел конкретных результатов.

После прибытия в порт назначения выжившие рабы регистрировались и сортировались, как любой другой товар. Цена на них зависела, естественно, от их возраста, пола, физического состояния, а также от того, для каких работ они были предназначены. Судьба тех, кто работал в домашнем хозяйстве, описана в книге бразильского социолога Жилберту Фрейре «Усадьба помещика и жилище негра-раба» («Casa Grande е Senzala», 1933). Однако несколько слов необходимо здесь сказать о повседневной жизни большого числа рабов, кому выпало трудиться на плантациях сахарного тростника.

Во время сбора урожая, когда тростниковые стебли перемалывались в специальных мельницах, работа на плантации иногда продолжалась круглые сутки, в лучшем случае – от восхода до заката. В зимнее время или в сезон дождей рабочий день не был столь долог. Наиболее сознательные плантаторы не выгоняли своих рабов в поле до тех пор, пока солнце не поднималось достаточно высоко. Их кормили завтраком из «супа и меда, если он еще оставался». По воскресеньям и в дни памяти почитаемых святых рабам разрешалось потрудиться на своих крошечных земельных наделах после посещения церкви. Некоторые плантаторы пытались не дать им такой возможности, другие же, кроме этих дней, позволяли не работать и в субботу зимой, когда мельницы бездействовали. Клубни маниока и овощи были основными продуктами питания рабов, мясо и рыба были им недоступны. Все рабы должны были получать основы религиозного образования под руководством местного священника, исповедоваться раз в год и крестить всех своих новорожденных детей. На некоторых плантациях рабам разрешали, а иногда и поощряли, в праздничные дни и в минуты отдыха исполнять африканские племенные танцы под самобытную музыку. Однако священники смотрели на это с явным неодобрением и часто запрещали подобные развлечения. Надсмотрщик должен был ежедневно инспектировать жилище негров-рабов (senzald), чтобы удостовериться, что оно содержится в чистоте и порядке, выгонять всех до единого на работу, следить, чтобы рабы получали медицинскую помощь, и в случае опасного заболевания вызывать исповедника.

Районы работорговли португальцев в Западной Африке

Для поддержания дисциплины прибегали к суровым мерам, часто граничившими с садистской жестокостью, когда дело шло о телесных наказаниях. Некоторые плантаторы «из-за самых пустяковых нарушений бросали рабов живьем в печи или убивали их различными варварскими и антигуманными способами». Естественно, на плантациях с опытными управляющими старались избегать подобных варварских расправ. Обычно рабов секли. После экзекуции «им наносили порезы ножом или острой бритвой и в раны втирали соль, лили лимонный сок или мочу, затем их оставляли в кандалах на несколько дней». Женщин-рабынь обычно секли в помещении ради соблюдения приличий. Необходимо сказать, что, возможно, подобное жестокое обращение с рабами было свойственно не только португальским рабовладельцам. Так, французский путешественник Фроже, посетивший Баию в 1696 г. и описавший жестокое обращение с рабами, добавляет: «Хотя все это выглядит достаточно прискорбно, однако испанцы и англичане относятся к ним еще более жестоко».

Обращение с рабами, естественно, значительно различалось в зависимости от характера их владельца и от того, насколько он держал под контролем своего управляющего и надсмотрщиков, которые часто были мулатами и сторонниками самых жестких дисциплинарных правил. Там, где рабовладелец проявлял гуманность, где рабы были одеты и накормлены и могли заводить семьи, их быт был, возможно, не хуже, чем быт рабочего класса во многих странах Европы. Дети рабов, воспитанные на таких плантациях, в случае если их продавали во взрослом возрасте к более жестоким хозяевам, часто тихо угасали и умирали или сбегали. Там, где хозяин имел садистские наклонности, рабы-мужчины отправлялись в бега или совершали самоубийство, а женщины, забеременев, предпочитали делать аборты, чтобы не воспитывать своих детей в нечеловеческих условиях.

Спорный вопрос, насколько рабовладельцы были людьми гуманными, но случаи беспричинной жестокости были достаточно часты. Они вызывали не только протест таких деятелей, как Антониу Виейра, Бенчи, Антонил и маркиз Перейра, но и начали тревожить, хотя и несколько запоздало, совесть самого короля. Обращаясь в письме к генерал-губернатору Баии в феврале 1698 г., он приказал ему провести расследование о якобы негуманном обращении с рабами в Бразилии. Если подобные утверждения окажутся правдивыми, писал он, то генерал-губернатор должен пресечь все эти зверства при помощи самых решительных мер, однако стараясь, чтобы они «не вызвали возмущения среди белого населения и не привели в итоге к беспорядкам среди самих рабов, и тогда желанная цель будет достигнута». Высшие церковные власти также постоянно обличали жестокое обращение с рабами; но, судя по частоте, с какой повторялись подобные увещевания, к ним, видимо, не очень-то и прислушивались. Бразилия продолжала оставаться в общем и целом «адом для черных».

Что касается утверждения, что Бразилия была «чистилищем для белых», то оно было справедливо в основном для образованных придворных. Так, дон Франсишку Мануэл де Мелу прочувствовал смысл этой фразы только после ссылки в те края. Для большинства же его соотечественников это, наоборот, была обетованная земля, где во многих случаях их ожидала удача. Пьянящие «ароматы Индии» уже не кружили голову людям старшего поколения, как в прошедшие времена, когда «Золотое Гоа» было в самом расцвете. Большинство португальцев, отправлявшихся на Восток в конце XVII в., были либо солдатами-новобранцами, либо приговоренными к ссылке преступниками. В Бразилии встречался подобный тип людей, но большинство иммигрантов прибыло по своей воле в поисках лучшей доли и нового дома.

Гашпар Диаш Феррейра в 1645 г. писал: «У Португалии нет более плодородных земель, которые находились бы столь недалеко и давали бы более надежное и безопасное убежище, чем Бразилия. Тот португалец, которого преследуют несчастья, эмигрирует именно на эти земли». Эмиграция из Португалии, естественно, возросла еще больше после окончания войны с голландцами. И хотя Бразилия испытывала в 1670-х гг. экономический спад, на каждом корабле, приходившем в Баию из Порту, с острова Мадейра и Азорских островов, прибывало в Новый Свет по меньшей мере 80 крестьян. Десять лет спустя неизвестный автор, хорошо знавший Бразилию, утверждал, что каждый год «около двух тысяч человек из Вианы, Порту и Лиссабона эмигрируют в Пернамбуку, Баию и Рио-де-Жанейро». Белые женщины среди эмигрантов составляли незначительное число. Но, во всяком случае, жен, сопровождавших своих мужей в этом коротком и относительно безопасном плавании, было значительно больше, чем тех женщин, кто отправлялся в длительное и опасное путешествие, продолжавшееся полгода, в Индию.

Среди иммигрантов были не только безземельные крестьяне и безработные. Бразилия имела в Европе репутацию страны, где обычно живут долго; это касалось как местных жителей, так и европейских переселенцев. Сэр Уильям Темпл замечает в одном из своих эссе: «Я помню, как дон Франсишку де Мелу, посол Португалии в Англии, как-то рассказывал мне, что зачастую в его стране престарелые или больные люди, которые уже не надеялись протянуть больше, чем год или два, отправлялись в Бразилию. Там им удавалось прожить еще лет двадцать или тридцать или даже больше, обретя новые силы после переезда». Наиболее наглядный пример такого продления жизни дал пожилой падре Антониу Виейра, который вернулся в Бразилию в 1681 г. умирать, но прожил еще шестнадцать лет до дня своей смерти. Наряду с этими мнимо больными многие колониальные чиновники и купцы, составившие себе состояние, поселялись в Бразилии с семьями, хотя много было и таких, кто возвращался в Португалию.