однообразием жизни.
– Я лишена честолюбия.
При слове «честолюбие» он вздрогнул и повторил его.
– Нет. Почему вы подумали о честолюбии? Кто честолюбив? Я знаю, во мне есть честолюбие, но как вы догадались?
– Я говорила о себе.
– Ну, если вы не честолюбивы, в таком случае вы…
– Что?
– Я хотел бы сказать: «страстны». Но вы могли бы понять меня неверно и рассердиться. А в виду я имел следующее: человеческие привязанности и симпатии для вас крайне важны. Я убежден, что вы не сможете долго довольствоваться досугом, проводимым в одиночестве, и монотонным трудом, не дающим никакой пищи ни уму, ни сердцу. Как не могу я, – добавил он с особой выразительностью, – прозябать в этой трясине, замкнутой го