Отзывы на книгу «Октябрь»

Не пытаясь выглядеть беспристрастным, я старался быть честным - и рассчитываю, что для читателей с различными политическими взглядами мой рассказ окажется полезным.

Когда я впервые услышала об этой книге, то была сильно удивлена тем, что фантаст Чайна Мьевиль балуется еще и публицистикой. Более того, писатель, чье имя кажется мне не менее странным, чем его книги, оказался троцкистом, доктором наук с диссертацией на тему соотношения международных норм с марксистской концепцией права и бывшим членом британской Социалистической рабочей партии, покинувшим свою организацию по принципиальным и понятным мне причинам.
Потом на глаза попалась рецензия Галины Юзефович с её "Честно говоря, обстоятельный и фактологически точный нон-фикшн о русской революции — последнее, чего ждешь от Чайны Мьевиля". И вот я уже поволоклась в книжный магазин покупать странный том с Лениным в костюме Супермена на обложке.

Издательство, надо сказать, сильно рисковало, запуская это произведение в той же серии, что и привычную для Мьевиля и его поклонников фантастику.
Оно вдвойне рисковало, сделав для него такую хоть и скандальную, привлекающую внимание, но настраивающую на неправильный лад обложку.
Мне вообще неясен смысл проведенного ими позиционирования издания. Серьезные читатели над таким летящим чудом в лучшем случае посмеются (а в худшем - оскорбятся какими-то очередными обнаруженными у них нашим законодателем чувствами) и читать не станут. Фанаты Мьевиля будут ждать увлекательной фантастики, ошибутся и могут начать плеваться и бросить чтение. А те, кого способна привлечь такая обложка, потому что "прикольно", вообще не осилят и десятой части этого плотно насыщенного именами и событиями труда.

И это как раз, по-моему, главная проблема книги.

Дальше...

По правде говоря, я так и не поняла, для кого она написана и нужна ли на российском рынке.
Изложение событий с февраля по октябрь 1917 года в ней подробно и довольно точно, почти лишено ненужных субъективных оценок и упоминает всех значимых действующих лиц. Кое-где (а, может, почти везде?) Мьевиль закапывается в мелочи и подробности разговоров настолько, что ему приходится существенно ускорить ритм повествования, чтобы уместить в него всё желаемое. В результате книга грешит поверхностным изложением. Примерно таким же пробегом-проскоком мы учили это и в школе, отчего всё описанное кажется вторичным и практически ничем знания не обогащает.

Согласна, что, наверное, странно требовать от такого рода публицистики академической глубины. Тот же Акунин в своей "Истории российского государства", по мнению профессионалов, тоже плавает исключительно по поверхности.
Тогда пусть будет хотя бы увлекательность! Живое, цепляющее изложение, как в той же "ИРГ", чтобы можно было не только освежить в памяти самое важное, но и порадоваться нескучно проведенному времени.
Но нет. Я мусолила "Октябрь" две с лишним недели.
Можно было бы свалить сей факт на фактологическую перегруженность, но мне показалось, что дело всё-таки в другом - в манере изложения, какой-то особой муторности текста, которая внезапно народилась то ли у самого автора, то ли у его переводчиков.

В остальном у меня к Мьевилю претензий нет.
Знакомые историки поругивались на мелкие неточности (например, латышские стрелки обозваны латвийскими), но я, с учетом двойного перевода, готова была с ними мириться.
Видно, что автор много прочитал, немало изучил и попытался состряпать максимально полное, хронологически выверенное изложение важных для него событий. Такое, что точно нельзя назвать ни западной пропагандой, ни враньём, ни дилетантским порывом.
А что до субъективных оценок последствий революции и конкретно личности Сталина, то тут уж у каждого своё мнение. В правильную ли сторону повернули руководители страны после 1917 года? Оправдывает ли научно-промышленный прорыв масштабные зверства в отношении сограждан? Моё видение близко к автору, а потому "четвёрка" и значок с благодарностью за адекватность, несмотря на левые взгляды.

Такой восторженный хаос мог показаться кошмарным (или странным) карнавалом - все зависело от точки зрения наблюдателя.

Приятного вам шелеста страниц!

Масштабное, подробное и великолепно структурированное исследование российских революций 1917 года. Я ещё не встречала книг, где про Февральскую и Октябрьскую революции было бы рассказано таким простым языком всё по порядку. Вся эта партийная и человеческая мешанина девяти месяцев 1917 года уложилась у меня в голове, как носки по методу КонМари Мари Кондо - Магическая уборка. Японское искусство наведения порядка дома и в жизни .

Книга структурирована по месяцам. Каждая глава - 1 месяц - с февраля по октябрь 1917-го, с двумя дополнительными главами о предыстории и последствиях революций.

Эта книга заполнила пробелы в понимании того, как видится революция снаружи России. Например, я поняла, почему в книге Джаспер Ффорде - Дело Джен, или Эйра немилосердия в альтернативной вселенной Англия выиграла Крымскую войну у России. До прочтения "Октября" я думала, что Ффорде бредит, - ведь Крымская война происходила между Россией и Турцией!

Поразило огромное неравенство между крестьянами и царём. Крестьяне были как рабы, их не обязаны были принимать с аудиенциями даже чиновники.

Стало понятно, почему в СССР предоставление сервиса клиенту и бытие вежливым гневно отторгалось - народ столетиями был униженным, возможность унижать других была признаком власти, признаком свободы действия. Теперь освобождённому от необходимости быть униженным народу самому хотелось унижать без ограничений.

На многочисленных демонстрациях звучали поразительные требования, порой даже ущемляющие права самих демонстрантов. «Никаких чаевых!» – декларировалось на объявлениях на стенах ресторанов. Петроградские официанты вели удивительную борьбу, отстаивая свою честь. Они промаршировали по улицам столицы в своих лучших нарядах под плакатами, осуждавшими «унижение» достоинства чаевыми и их тлетворный дух и требовавшими «уважения к официантам как к людям».

Солдаты русской армии до февраля 1917 года все еще подвергались ужасным унижениям. Они не могли читать книги или газеты, относившиеся к каким-либо политическим обществам, без разрешения посещать лекции или спектакли. Они не могли вне службы носить гражданскую одежду. Они не могли питаться в ресторанах или ездить на трамваях. А офицеры, в свою очередь, обращались к ним, используя унизительные прозвища. Таким образом, это была борьба против унизительной фамильярности, проявление классовой враждебности к соответствующим грамматическим формам.

Любопытно, что Мьевилю, марксисту до мозга костей, удалось создать произведение, показывающее весь ужас революции - никем не контролируемой силы, сносящей на своём пути всё без разбору. Только теперь я поняла, почему капиталисты проявляли такую жестокость по отношению к Че Геваре, Вьетнаму, Лаосу - и сейчас так боятся Китая. Никому неохота, чтобы их убили, а накопленное разрушили, а оставшееся присвоили.

Стало понятно, почему революция 1917-го года проходила в 2 этапа.

Стало понятно, что капитализм и социализм суть одно и то же. У кого средства производства - у того и власть. И будет эта власть принадлежать олигарху, силовику, буржуа, фермеру или рабочему - не суть важно. Всё равно она никогда не будет принадлежать большинству хотя бы потому, что большинству лень и неохота её осуществлять. Единственное, что требуется для того, чтобы большинство жило хорошо, - это осуждение и отмена нарушающих закон. Даже сажать их не требуется. Просто делать изгоями - конфисковать все деньги и средства производства, кроме небольшого базового дохода, позволяющего не умереть с голоду.

Стало понятно, почему в развитых странах власти стараются, чтобы у них не было бедных граждан, при любом удобном случае выплачивая пособия. Если у тебя нет пролетариата, то невозможна и власть пролетариата и пролетарская революция.

Осталось непонятным, зачем каждый из революционеров решил заняться революцией, этот вопрос буду изучать отдельно.

Осталось непонятным, как Ленин, просидевший в Швейцарии, как Илья Муромец на печи, практически 30 лет и 3 года - он провёл там безвылазно 17 лет - вдруг стал тяжеловесом революции.

Ужасно удивило, как Ленин, возглавивший большевиков после своего возвращения из Швейцарии, вёл себя как подросток в период гормонального взрыва, и объединяться с Временным правительством не хотел, и брать власть в свои руки тоже не хотел, боясь не справиться, и сидел и выжидал удобного момента в то время, как страна горела и разваливалась. Не люблю таких эгоистов, которые только за себя и свои высосанные из пальца убеждения. Если уж назвался политиком, пошёл и взял на себя ответственность или ***** с пляжа.

Так считали и рабочие.

Здоровенный рабочий пробился вперед и потряс кулаком перед лицом у Чернова.
«Принимай власть, сукин сын, коли дают!» – проревел он одну из самых знаменитых фраз 1917 года.
Популярный большевик Зиновьев вышел успокоить их (протестующих) шутками и дружелюбием и попросил разойтись. Но разубедить всех он не смог, и решительная группа протестующих внезапно ворвалась в Екатерининский зал, где собрался запуганный Совет.
В ответ на это вторжение некоторые из членов Совета, как изящно сформулировал Суханов, «не показали достаточного мужества и самообладания». Они скрылись от тех, кто требовал, чтобы они взяли власть.

Вообще и Ленин, и многие другие революционеры были, конечно, совершенно недоговороспособны. Или будет по-их, или вообще никак. И если не по-их, то они действовали исподтишка, тайком распропагандируя необразованный народ. Неудивительно, что капиталисты их побаивались и хотели отрезать от власти - любой бы побаивался иметь дело с фанатиками. А как с ними иметь дело, если с ними невозможно договориться? Не понравилось, что они пропагандировали в армии и разрушали страну в то время, как Временное правительство и Петросовет пытались страну собрать и поднять.

Ну и то, что большевики расстреляли членов царской семьи, просто омерзительно и тошнотворно. Члены царской семьи вообще никого не трогали после свержения, они были такими жалкими. Но нет, надо было их добить. Детей. Михаила Александровича этого несчастного. Большое возмущение у меня это вызвало. Свержение царя было необходимостью, поскольку у рабочих и крестьян были нечеловеческие условия жизни, но становиться убийцами могут лишь отморозки, которые сами не заслуживают того, чтобы жить. Но они, собственно, и были потом расстреляны своими же в процессе репрессий 1930-х годов.

Ещё заметила, что сеть агитаторов у большевиков была просто огромная. Ленин в Швейцарии жил роскошно. Газеты и листовки печатались огромными тиражами. Вопрос - откуда деньги? Мьевиль не изучает этот вопрос, и, может, это и к лучшему.

Миру революционеры казались оборвышами и зверями. Чем-то вроде талибов.

«При взгляде на них, – сказала дочь британского посла о восставших кронштадтских матросах на улицах, – возникает вопрос: какая судьба ждет Петроград, если он окажется во власти этих головорезов с их небритыми рожами, сгорбленной походкой, безоговорочной жестокостью».

Поразило, как народ подчинялся то тем, то сем. Кто-нибудь выпустит какую-нибудь прокламацию, и народ берёт под козырёк и идёт её выполнять.

Но всё равно, конечно, события революции, хотя и максимально остросюжетные и триллерные в исполнении Мьевиля, частенько заставляли меня задрёмывать. Даже Мьевиль не способен спасти эти бесконечные резолюции, совещания и съезды; листовки, демонстрации и протесты; конференции, выступления и слоганы; призывы, манифесты и лозунги; секции, партии и исполкомы; прокламации, декларации и передовицы; комитеты, активистов и делегатов.
Поэтому местами было скучновато.
Это была первая книга в моей жизни, некоторые страницы которой я прочитала через силу, руководствуясь недавно прочитанной концепцией Дмитрия Емца:

Мы любим делать то, что умеем!
Самые сложные – это первые 100 часов чтения (всего треть от трехсот). Потом еще двести – через пень-колоду. А потом свобода!!!

И ужасно рада, что прочитала. Давно хотела разобраться в революции, но не хотела в ней разбираться. Если вы как я, эта книга вам идеально подойдёт - она наименее скучная из всех учебников истории и часто даже увлекательная.
Из-за этой скучноватости в процессе чтения думала, что это будет единственная и последняя книга о революции, прочитанная мной, однако к концу книги уже знала, что историей революций я увлеклась, и это надолго.

Есть некоторые неточности, поэтому эту книгу ни в коем случае нельзя брать в качестве учебника, как предлагает Галина Юзефович - но для вида сверху, понимания общей канвы событий лучше неё просто не существует. Мьевиль приводит разные якорьки, интересные факты, благодаря которым люди и события оживают, перестают быть сухими картонками из учебника истории.

Редактура не везде качественная - есть ошибки, вместо использования русских слов английские транскрибируются и используются с такой уверенностью, как если бы они были взяты из словарей. Вообще в целом перевод отдаёт машинным, и не самым качественным. В начале следующего года перечитаю книгу на английском.

Не могу сказать, что я в абсолютном восторге от книги - мне очень резало глаз отсутствие научности и наличие пристрастности (видимо, оттого, что Мьевиль - марксист) - но тем не менее, книгу горячо рекомендую тем, кто хочет ровненько уложить историю Февральской и Октябрьской революций в своей голове.

Поверить не могу, что я скинула один из пунктов из своего списка «Сделать в течение жизни». Йеееееее! Пошла праздновать.

Постскриптум: и надеюсь, что революций больше не будет (хотя надежды на отсутствие насилия сейчас такое смешное дело).

Издательство, конечно, интересный финт ушами сделало, выпустив научно-популярную книгу в фантастической серии, но где-то их понять можно: целевая аудитория Мьевиля — любители фантастики, а те, кто прицельно интересуется Октябрьской революцией, едва ли воспримут всерьёз науч-поп за авторством британского фантаста, тем более что для российских читателей большевистский переворот в историческом масштабе — ещё свежая, не вполне зажившая рана. (Для меня, для моего поколения современники революции — бабушки и дедушки, для людей немного моложе — уже прабабушки и прадедушки, но это всё ещё не слишком далеко.) Так что кому на самом деле нужно, те легко найдут более глубокие и основательные исследования с предпочитаемой политической ориентацией или даже вовсе претендующие на объективность.

А мне самом деле не нужно было. Я-то, по правде говоря, готовилась страдать и превозмогать, потому что у одного из моих любимых авторов вышла книга на тему, интересующую меня меньше скидок на шоколад, и не сгрызть этот кактус было выше моих сил.
Готовилась напрасно. "Октябрь" — книга хорошая, увлекательная и — внезапно — искренняя, и идиотская обложка с Лениным в костюме Супермена подходит ей, как корове седло.
Чайна Мьевиль с самого начала заявляет, что не претендует ни на объективность, ни на беспристрастность, и своих политических убеждений и личных симпатий (чего стоят одни только восторженные описания революционеров) не скрывает. Впрочем, для того, чтобы узнать о левых взглядах Мьевиля, достаточно прочесть любой его роман или почти любой рассказ — они там будут: в складках сюжета, в изгибах архитектуры, в изломах персонажей. Я это замечала, но никогда не придавала этому особенного значения: твёрдость и последовательность убеждений могут вызывать уважение или раздражение, но любим мы Мьевиля не за это.
И всё же, вот он, Чайна Мьевиль — марксист, троцкист, архитектор воображаемых городов.

Симпатично, что, несмотря на провозглашённую предубеждённость, Мьевиль очень аккуратно обходится с историческим материалом, и отличить факты от их оценки автором не составляет труда (для особо любопытных имеется огромный и неполный аннотированный список использованной литературы), и даже самые эмоциональные пассажи выражают восхищение, изумление, скорбь, но не пренебрежение и не отвращение.

Ничего принципиально нового в плане фактажа я от "Октября" не ожидала и не получила — в школе проходили, как-никак, но один из моментов, которые делают эту книгу такой интересной, это внимание Мьевиля к мелочам, причём мелочам определённого рода.
То есть, на дальнем плане — выписанный широкими мазками идеологический бэкграунд, на среднем ярко и яростно написана картина основных событий, а на переднем, не заслоняя, но подчёркивая исключительность происходящего — мелкие детали, придающие происходящему откровенно сюрреалистический, по-настоящему мьевилевский оттенок, вроде вскользь упомянутого типографского восстания, когда работники типографий выступили с требованием, чтобы им платили не только за буквы, но и за знаки препинания. Можно ли представить нечто подобное в Нью-Кробюзоне, в Посольском городе? Да запросто!

Другой момент — искренняя увлечённость автора. Невозможно не почувствовать, насколько Мьевиля это вдохновляет, насколько ему в кайф революционная движуха, эти споры, столкновения, противоборствующие течения, предлагаемый историей веер вариантов, когда всё возможно.
Лучшее, что в такой ситуации можно сделать для себя как для читателя, это довериться потоку текста и надеяться, что к финалу он вынесет в безопасное место. (Ведь мы знаем, как всё закончится. Увы.)

Третий момент — сам Мьевиль как писатель, потому что, сменив воображаемый мир на реальный, в остальном он остался верен себе.
Потому что это надо быть Чайной Мьевилем, чтобы завести речь о революции с основания Санкт-Петербурга!
Города и поезда, поезда и города — даже когда дело касается революции (особенно когда дело касается революции), и удивительным образом они не мешают магистральной теме, а гармонично сливаются с ней.

И всё-таки я надеюсь, что для Мьевиля "Октябрь" останется разовым экспериментом, потому что писателей про какие угодно революции в мире достаточно, а про мьевилевские миры никто, кроме Мьевиля, не напишет.

А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
"Заблудившийся трамвай" Гумилев

Он называет Октябрьскую революцию революцией поездов: царский, навсегда отогнанный на запасной путь; составленный Гучковым и Шульгиным в поезде текст отречения Николая II; опломбированный вагон,в котором прибывает в Петроград Ленин и тот, на каком под видом кочегара Константина Иванова он скрылся в Финляндию; толпы дезертиров, осаждающие теплушки; знаменитый Поезд Троцкого. И эта метафора, едва ли не единственное на полтыщи страниц "Октября" вторжение художественности, которое непревзойденный мастер зримого образа Мьевиль позволяет в сухом, я бы даже сказала - пересушенном фактологией труде.

Думаю, у всего есть причины и автор, которому буйная фантазия в сочетании с мастерством выплетания сюжета обеспечили звание культовой фигуры мирового уровня в современной фантастике, должен быть не в пример строже к себе, берясь за историческое исследование. Хотя бы за тем, чтобы не дать недоброжелателям повода к злопыхательству. А и правда, для чего вдруг король биопанка пишет работу о русской революции. Ну. это точно не "вдруг", марксист, социалист. троцкист крайне левых и последовательных взглядов, Мьевиль превзошел курс социальной антропологии в Кембридже, получил докторскую степень Лондонской Школы экономики по специальности "международные отношения", обучался на стипендии в Гарвардском университете, а тема его диссертации звучит как "При столкновении двух равных прав. Марксистская теория международного права". То-то же, а вы думали лысый качок в черной футболке?

В источниках разобрались, теперь к составным частям. Что представляет собой "Октябрь"? Это последовательное, четкое, точное, с огромным количеством ссылок на документы, развертывание картины, непосредственно предшествовавшей Октябрьской революции. В предварительном пояснении автор уточняет, что будет пользоваться для обозначения дат юлианским календарем, поскольку именно такой метод летоисчисления был аутентичен описываемым событиям. Далее, значительное внимание уделено предыстории, как в общеисторическом масштабе, так и революции 1905 года: с чего начиналась. как развивалась, чем закончилась. И уже на этом этапе я, бывшая советская школьница, по определению перекормленная сведениями из этой области, удивилась тому, что началось все со знаков препинания. В буквальном смысле. Петербургские наборщики забастовали, требуя доплаты за набор знаков препинания, а уж после на забастовку откликнулись рабочие Путиловского завода.

И такого рода открытия, не производящие радикального переворота в сложившейся у русскоязычного читателя картине, но уточняющие и корректирующие ее, ждут вас во все время чтения. Канонический подход к освещению событий 1917 года в стране победившего социализма предполагает определенного рода неявный, но от того не менее действенный алгоритм, в соответствии с которым выстраивалась логистика разговора о них. Это неминуемо даже для таких новаторских по форме произведений, как "Ленин. Пантократор солнечных пылинок", просто в силу принадлежности к определенной ментальности.

Уровнем занимательности. читабельности, книга Льва Данилкина соотносится с "Октябрем" примерно как мьевилевский "Вокзал потерянных снов" с помянутым "Пантократором" и человеку, решившему искать в "Октябре" беллетристики я сильно не позавидую. С калейдоскопом из поминутно сменяющихся дат, топонимов, имен (знакомых, полузнакомых и незнакомых вовсе), событий нужно находиться в постоянном напряжении, в готовности воспринимать свежую информацию, растянув знакомство с книгой месяца на полтора интенсивного гугления или, как сделала я, получить общее представление, не пытаясь объять необъятного и просто обозначив для себя источник, которым удобно будет воспользоваться, буде возникнет необходимость уточнить конкретные события или персоналии этого промежутка времени.

Возвращаясь к структуре - события между февральской буржуазной и октябрьской пролетарской революциями разбиты помесячно с главами, названными: "Февраль. Радостные слезы", "Май. Начало сотрудничества", "Сентябрь. Компромисс и недовольство" и т.д. Такое структурирование логично и во многом задает тон, предвосхищает общий настрой того, о чем будет рассказывать означенная глава. Хотя в целом изложение довольно сухое, изобилующее малоизвестными персоналиями, академичное, скучное. Того читательского удовольствия, которое довелось испытать год назад с книгой Льва Данилкина, здесь и близко не было, Но с задачей, которую Мьевиль перед собой ставил, "Октябрь" справляется.
А кто ищет занимательности, пусть хоть "Кракена" почитает.

Я родилась на стыке эпох, на школьных уроках истории о революции говорили мало: по-старому о ней уже не рассказывали, а как по-новому — еще не придумали. В результате я с трудом могла бы объяснить, чем Февральская революция отличается от Октябрьской кроме того, что одна была зимой, а другая — осенью. Но это еще полбеды. Настоящая беда в том, что мне это было... ни капельки не интересно. И за прошедшие годы интереснее не стало.

Как-то на распродаже мои руки ухватились за книжку Чайны Мьевиля с лихим супер-Лениным на обложке. Уже дома я обнаружила, что в руках моих вовсе не фантастика с историческим уклоном, а вполне серьезный нонфикшен. Попутно выяснилось, что Чайна Мьевиль — не только автор крышесносных фантастичеких романов, но и марксист, доктор философии и вроде бы даже практикующий политик. Хм, думала я, ну уж такой крутой рассказчик, как Мьевиль, сможет сделать из истории Октябрьской революции увлекательный экшен.

Но, видимо, это настолько тухлая история, что ничего не может сделать её интересной. Половина октября ушла у меня на то, чтобы осилить труд доктора Мьевиля. Экшен там, конечно, был, но намного меньше, чем я рассчитывала. Около 70% книги были посвящены не событиям на улицах, не драмам отдельных людей, а... прениям и дебатам представителей разных партий на всевозможных заседаниях Петросовета, Временного правительства, Предпарламента и проч. Чувствуется, что автору все эти словесные построения действительно интересны. Но, увы, я сразу запуталась в меньшевиках, эсерах и кадетах, так что следить за их прихотливой риторикой уже не могла.

Тем не менее, благодаря этой книге я закрыла белое пятно, занимавшее в моей голове то место, где должна была быть информация об Октябре. Самым ценным и неожиданным для меня стало то,что история революции неотделима от истории Петербурга. Таврический дворец, Невский проспект, Смольный, особняк Кшесинской, Петропавловская крепость, Марсово поле и многие другие знакомые мне места внезапно оказались пропитаны кровью истории.

Несмотря на это, увы, по-настоящему заинтересоваться историей я так и не смогла. История в судьбах отдельных людей дается мне намного легче, чем история в массовых событиях, партийных прениях и статистических выкладках.
-----