Для Марка Булда, товарища по тентаклям

China Miéville

KRAKEN

Copyright © China Miéville 2010

© С. Карпов, перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Благодарности

За всяческую помощь с этой книгой я чрезвычайно благодарен Марку Булду; Мику Читему; Джули Крисп; Мелисанде Эканик; Саймону Кавано; Хлое Хили; Динне Хоук; Питеру Лейвери; Джемиме Мьевиль; Дэвиду Меншу; Сэнди Рэнкин; Максу Шэферу; Джесси Судальтеру и моим редакторам Крису Шлюпу и Джереми Треватану. Моя искренняя благодарность всем в Del Rey и Macmillan.

Музей естествознания и Центр Дарвина, конечно же, реальные места – в последнем находится реальный Architeuthis, – но за их изображенные здесь сомнительные версии всю ответственность несу я. За невероятное гостеприимство и внутренний доступ я очень благодарен всем, кто работает в этих реальных организациях, особенно Патрику Кэмпбеллу, Оливеру Криммену, Мэнди Холлоуэй, Карен Джеймс и Джону Лэмбсхеду.

Стихи в 19-й главе, «Кракен пробуждается», – авторства Хью Кука, и я очень благодарен его семье за разрешение их воспроизвести. Из всех многочисленных писателей, музыкантов, художников и исследователей, которым я обязан, в первую очередь я благодарен в связи с этой книгой Хью Куку; Burial; Хью Харману и Руди Айзингу; Уильяму Хоупу Джонсону; Pop Will Eat Itself; Цунему Кубодере и Киеси Мори; Жюлю Верну; Герберту Уэллсу и Япетусу Стинстрапу.

 
 Зеленая волна с боков спадает
Когда со дна меня сезоны гонят.
 

Хью Кук, «Кракен пробуждается»

В море много святых. Ты же знаешь? Знаешь. Ты уже большой мальчик.

В море много святых, и так было издавна. Они там дольше, чем что угодно. Святые были даже раньше богов. Они их ждали – и они там до сих пор.

Святые питаются рыбой и моллюсками. Кто-то ловит медуз, а кто-то ест мусор. Некоторые святые едят что попало. Они прячутся под камнями; они выворачиваются наизнанку; они плюются спиралями. Чего только святые не делают.

Сложи руки в такую форму. Вот так. Пошевели пальцами. Ну вот, получился святой. Смотри, вот еще один! Теперь они дерутся! Твой победил.

Больших спиральных святых уже нет, но еще есть похожие на мешки и похожие на клубки и еще такие, которые похожи на хламиды с развевающимися рукавами. Какой твой любимый святой? Я назову своего. Но погоди – сперва, знаешь ли ты, почему они святые? Все они – святая семья, все они родственники. Друг друга и… знаешь, кого еще?

Правильно. Богов.

Ну хорошо. Кто тебя создал? Ты знаешь, что отвечать.

Кто тебя создал?

Часть первая
Экспонаты

1

Обыденный предвестник гибели в рекламных щитах-бутербродах резко ушел со своего поста у ворот музея, где простоял последние несколько дней. На щите спереди было олдскульное пророчество о конце света; на том, что болтался сзади, было написано: «Забейте».

Внутри через большой зал, мимо двойной лестницы и гигантского скелета, громко шагая по мрамору, прошел человек. За ним наблюдали каменные животные. «Так-с», – повторял он.

Его звали Билли Хэрроу. Он бросил взгляд на огромные искусственные кости и кивнул. Как будто поздоровался. Было чуть позднее одиннадцати утра, октябрь. Зал заполнялся. У стойки его ждала группа, поглядывая друг на друга с вежливой застенчивостью.

Там были два молодых человека лет двадцати, с гиковскими прическами. Дразнили друг друга парень и девушка, вчерашние подростки. Она, очевидно, пришла, только чтобы побаловать его. Была пара постарше и отец лет тридцати с маленьким сыном. «Смотри, обезьянка, – сказал он. Показал на животных, вырезанных на желобках, оплетающих музейные колонны: – А видишь ящерицу?»

Мальчик едва глянул. Смотрел он на кости апатозавра, которые как будто поприветствовал Билли. А может, подумал Билли, на стоящего за ними глиптодонта. В первом зале Музея естествознания у каждого ребенка имелся свой любимчик, и у самого Билли это был глиптодонт – полусферический великан-броненосец.

Билли улыбнулся женщине, продававшей билеты, и охраннику за ее спиной.

– Это мои? – спросил он. – Ну ладно, народ. Поехали?

Он, моргая, протер очки, повторяя выражение и движения, которые его бывшая однажды назвала очаровательными. Он был младше тридцати и выглядел моложе; на лице слишком много веснушек и слишком мало щетины, чтобы называть его «Билл». С возрастом, подозревал Билли, он в стиле ДиКаприо просто станет похож на высохшего ребенка.

Черные волосы Билли были растрепаны в слабом подобии модного стиля. Носил он не самый безнадежный верх, дешевые джинсы. Когда он только начинал работать в Центре, ему нравилось думать, что для такой работы он выглядит неожиданно круто. Теперь он знал, что этим никого не удивить, что больше никто не ждет, чтобы ученые выглядели как ученые.

– Итак, вы пришли на тур по Центру Дарвина, – сказал он. Вел он себя так, будто присутствовавшие пришли ознакомиться со всей исследовательской организацией, посмотреть на лаборатории и кабинеты, картотеки, шкафы с бумагами. А не ради одного-единственного предмета во всем здании.

– Я Билли, – сказал он. – Я куратор. Это значит, что я занимаюсь каталогами, консервацией и всем таким. Я здесь уже давно. Когда я только пришел, я хотел специализироваться на морских моллюсках. Знаешь, что такое моллюск? – спросил он мальчика, который кивнул и спрятался. – Правильно, улитки.

Моллюски были темой его диссертации.

– Ну хорошо. – он надел очки. – Следуйте за мной. Здесь работают люди, так что попрошу быть потише и умоляю ничего не трогать. У нас везде щелочи, токсины и всякие прочие ужасы.

Один из молодых людей начал спрашивать: «А когда мы увидим?..» Билли поднял руку.

– Можно я быстренько?.. – сказал он. – Давайте объясню, как у нас все пройдет. – У Билли выработались собственные бессмысленные идиосуеверия, и по одному из них называть то, ради чего все пришли, до того, как они это увидят, – к беде.

– Я покажу вам разные места, где мы работаем, – глупо говорил он. – Все вопросы сможете задать потом: время у нас все-таки ограничено. Давайте сперва закончим экскурсию.

Ни один куратор или исследователь не был обязан проводить экскурсии. Но многим приходилось. Билли уже не ворчал, когда наступала его очередь.

Они вышли и прошли через сад к Центру, со стройкой с одной стороны и кирпичной филигранью Музея естествознания – с другой.

– Пожалуйста, не фотографируйте, – сказал Билли. Ему было все равно, подчинятся они или нет: его дело – повторять это правило. – Это здание открылось в 2002 году, – сказал он. – И, как видите, мы расширяемся. В 2008-м у нас будет новый корпус. Центр Дарвина – это семь этажей заспиртованных экспонатов. То есть они хранятся в формалине.

Будничные коридоры вели навстречу вони.

– Господи… – пробормотал кто-то.

– И в самом деле, – сказал Билли. – Это называется дерместариум. – За внутренними окнами стояли стальные контейнеры – как маленькие гробы. – Здесь мы очищаем скелеты. Избавляемся от гадости. Dermestes maculatus.

На видео на компьютерном экране у боксов какую-то отвратительную и соленую на вид рыбу поедал рой насекомых.

– Фу-у, – сказал кто-то.

– Камера стоит в боксе, – сказал Билли. – По-английски они называются кожеедами. Они съедают все и оставляют только кости.

Мальчик улыбнулся во весь рот и стал дергать папу за руку. Остальная группа улыбалась пристыженно. Жуки, поедающие плоть; иногда жизнь правда похожа на Би-муви.

Билли обратил внимание на одного из парней. На нем был костюм в стиле «прощай, молодость» – помятый и аристократический вид, странный для такого молодого человека. На лацкане – значок с узором, похожим на раскинувшийся астериск, где две спицы кончались завитками. Он записывал. С огромной скоростью заполнял блокнот.

Таксономист как по характеру, так и по профессии, Билли давно пришел к выводу, что на эту экскурсию ходит не так много типов людей. Это дети – в основном мальчики, стеснительные и вне себя от радости и с глубокими познаниями обо всем, что видят. Это их родители. Это робкие люди лет двадцати – с таким же гиковским восторгом, как у детей. Это их подружки и парни, упражняющиеся в терпении. Иногда заносило несколько туристов.

И это одержимые.

Они единственные знали больше, чем маленькие дети. Иногда они молчали, иногда перебивали Билли слишком громкими вопросами или поправляли в научных деталях с утомительной хлопотливой дотошностью. За несколько последних недель он отмечал наплыв таких посетителей.

– Какое-то августовское обострение, – говорил Билли своему другу Леону несколько дней назад, когда они выпивали вечером в пабе на Темзе. – Сегодня пришел один весь в значках Звездного флота^[1]. Жаль, не в мою смену.

– Фашист, – сказал Леон. – Откуда это у тебя такие предубеждения против задротов?

– Я тебя умоляю, – сказал Билли. – Это тогда была бы ненависть к себе, нет?

– Да, но ты еще куда ни шло. Ты, как бы это, под глубоким прикрытием, – сказал Леон. – Можешь улизнуть из задротского гетто, спрятать свой значок и вернуться с едой, одеждой и вестями из внешнего мира.

– М-м-м, как жирно.

– Ладно, – сказал Билли, когда мимо прошли коллеги. – Кэт, – бросил он ихтиологу, – Брендан, – другому куратору, который ответил:

– Как оно, Пробирочный?

– Пройдемте дальше, – сказал Билли. – И не волнуйтесь, скоро будет самое интересное.

«Пробирочный?» – Билли заметил, что один-два из его подопечных гадают, не послышалось ли им.

Прозвище зародилось на пьяных посиделках с коллегами в Ливерпуле, еще в его первый год в Центре. Это была ежегодная профессиональная конференция кураторов. После целого дня разговоров о методологиях и истории консервации, музейных планах и политике стендов вечернее расслабление началось с вежливой беседы на тему «А как вы к этому пришли?», затем превратилось в сеанс, когда все в баре один за другим рассказывали о своем детстве, а эти монологи, в свою пьяную очередь, стали раундом игры, которую кто-то окрестил Биографическим блефом. Каждый должен был привести о себе какой-то предположительно экстравагантный факт – однажды съел слизняка, участвовал в сексе вчетвером, пытался сжечь школу и так далее, – после чего истинность заявления выносилась на бурные дебаты.

Билли с каменным лицом заявил, что он – результат первого в мире успешного экстракорпорального оплодотворения, но лаборатория отреклась от него из-за внутренней политики и сомнений насчет согласия на эксперимент, почему официальные лавры и отошли кому-то другому через несколько месяцев после рождения Билли. Во время допроса о подробностях он с хмельной легкостью называл врачей, место, легкое осложнение во время процедуры. Но не успели все сделать ставки и услышать разоблачение, как разговор внезапно свернул в другую сторону и игру забросили. Уже два дня спустя, в Лондоне, коллега по лаборатории спросил, правда это или нет.

– Естественно, – сказал Билли с безэмоциональным дразнящим намеком, который означал и «конечно», и «конечно нет». С тех пор он и придерживался этого ответа. Хотя он сомневался, что ему кто-то верил, прозвище «Пробирка» и его вариации оставались в ходу.

Они прошли очередного охранника, большого и агрессивного, сплошь бритая голова и мускулистая упитанность. Он был на несколько лет старше Билли, и звали его Дейн Как-то Там – судя по тому, что слышал Билли. Билли кивнул и, как обычно, попытался поймать его взгляд. Дейн Этот-Самый, как обычно, проигнорировал скромное приветствие – к непропорциональной обиде Билли.

Но когда дверь закрывалась, Билли заметил, что Дейн признал кое-кого другого. Охранник чуть кивнул напряженному молодому человеку со значком – одержимому, который кратко стрельнул глазами в ответ. Билли заметил это с удивлением, а сразу перед тем, как дверь между ними закрылась, он заметил, что Дейн смотрит на него.

Знакомый Дейна не отвечал на взгляд Билли.

– Чувствуете, как похолодало? – спросил Билли, качая себе головой. Поторопил их через двери с временным замком. – Чтобы остановить испарение. Следим за пожарной безопасностью. Потому что, ну, здесь хватает старого доброго спирта, так что… – он изобразил руками медленный взрыв.

Посетители замерли на месте. Они были в лабиринте экспонатов. Упорядоченных причуд. Километры полок и банок. И в каждой – неподвижно зависшее животное. Даже звук вдруг показался бутилированным, будто кто-то накрыл всех крышкой.

Экспонаты бездумно сосредоточились, некоторые позировали с бесцветными кишками наружу. Камбала в коричневых контейнерах. Банки сгрудившихся и посеревших мышей – гротескные грозди, как маринованный лук. Бедолаги с лишними конечностями, зародыши в загадочных позах. Расставленные аккуратно, как книги.

– Видите? – сказал Билли.

Еще одна дверь – и они увидят то, за чем пришли. Билли по неоднократному опыту знал, как все будет.

Когда они войдут в аквариумный зал – помещение в сердце Центра Дарвина, – он даст посетителям момент без лишней болтовни. Большой зал, обставленный очередными стеллажами. Там были еще сотни бутылок – от тех, что по грудь, до тех, что со стакан воды. Во всех находились траурные морды животных. Линнеевский декор; от класса к классу. Там были стальные баки, шкивы, свисавшие как лозы. Никто и не заметит. Все уставятся на огромный аквариум посреди зала.

Вот ради чего они пришли – ради здоровой розоватой штуковины. Ради всей ее неподвижности; ради ран разложения в замедленном действии, шрамов, туманящих раствор; вопреки съеженным и утраченным глазам, тошнотворному цвету; вопреки выверту мотка щупалец, словно их выжимали. Ради всего этого – вот ради чего они здесь.

А оно так и будет висеть, это абсурдно массивное существо с щупальцами цвета сепии. Architeuthis dux. Гигантский кальмар.

– 8,62 метра в длину, – скажет наконец Билли. – Не самый большой из виденных в истории, но и не карапуз. – Посетители облепят стекло. – Его нашли в 2004 году рядом с Фолклендскими островами. Он находится в растворе из соли и формалина. Аквариум делали те же люди, которые создавали аквариумы для Дэмьена Херста. Ну знаете, куда он поместил акулу? – Все дети придвинутся к кальмару как можно ближе.

– Его глаза были двадцать три или двадцать четыре сантиметра в диаметре, – скажет Билли. Люди прикинут на пальцах, а дети мимикрически распахнут собственные глаза. – Да, как тарелки. Как обеденные тарелки. – Каждый раз, когда он это говорил, представлял собаку из Ханса Кристиана Андерсена. – Но глаза консервировать трудно, поэтому их нет. Мы ввели в них то же вещество, что и в аквариуме, чтобы они не гнили изнутри. Его поймали живым.

За этим снова последуют охи. Мысли про армию щупалец, двадцать тысяч лье, сражение с топором против богомерзости из глубин. Хищный мясной цилиндр – конечности-канаты разворачиваются, с жуткой цепкостью находят корабельный леер.

Ничего подобного. Гигантский кальмар на поверхности был слаб, дезориентирован, обречен. Испуганный воздухом, сокрушенный собственным весом, – он наверняка просто хрипел через сифон и трепыхался, гелевая масса умирания. Но не важно. Его масштаб едва ли можно свести к тому, как все было на самом деле.

Кальмар будет таращиться просторными и пустыми глазницами, а Билли – отвечать на знакомые вопросы: «Его зовут Арчи». «От «Архитевтис». Дошло?» – «Да, хотя мы думаем, что это девочка».

Когда он прибыл, во льду и в защитных покровах, Билли помогал его разворачивать. Это он массировал мертвую плоть, разминал ткани, чтобы почувствовать, где распространился фиксатор. Билли так им увлекся, что словно каким-то образом его не замечал. Только когда они закончили и поместили тело в аквариум, его и накрыло, реально поразило. Он смотрел, как кальмар преломляется в стекле, если подходить и отходить, – магическое неподвижное движение.

Это был не голотип – не из тех заспиртованных платоновских образцов, которые определяют прочих себе подобных. И все же кальмар был целым, и его никогда не вскроют.

Рано или поздно какое-то внимание посетителей зацепят другие экспонаты. Сложенная лента сельдяного короля, ехидна, колбы с обезьянами. И в конце зала – шкаф со стеклянной дверцей, с тринадцатью баночками.

– Кто-нибудь знает, что это? – скажет Билли. – Давайте я вам покажу.