Как и договаривались, Сашка повез Аню к Семену. На Тверской-Ямской было совсем пустынно. Арка во двор была узкая и машину они припарковали на улице, у обочины. В машине Аня сняла сапоги и надела мягкие замшевые туфли на довольно высоком каблуке. Пройти через двор было всего-ничего. Дверь в квартиру была открыта, слышался шум, музыка, запахи еды. Места было мало. На кровати в спальне были свалены пальто и шубы, посреди столовой стоял круглый стол, и рядом на пятачке кто-то танцевал. Большинство ребят стояли по стенкам, кресло и диван были заняты. Аня многих знала, почти всех. Эти ребята уже что-то представляли сами по себе, а не были просто чьими-то детьми. Ее платье явно произвело впечатление, в квартире не было человека, который бы не взглянул на нее, мужчины и женщины смотрели по-разному, но к этому Аня давно привыкла. Сашка накинулся на выпивку, был оживлен, очень весел, и как обычно козырял грубоватым врачебным юмором:

– Эй, братцы! Вы бы тут полегче с выпивкой и женщинами … а то … врежете. Не вздумайте завтра дохнуть! Я в ночь дежурю. Вот только попробуйте в мою смену кони двинуть. Смотрите мне!

Подошла Маринка, маленькая худенькая молодая женщина, с ярко синими глазами и типично еврейской внешностью. Она работала анестезиологом в клинике Петровского. Маринка, дочь зав кафедрой тактики академии бронетанковых войск, профессора, генерала Краснова и толстой еврейки Фани Моисеевны, жила в пятикомнатной квартире, в доме правительства на Берсеневской набережной. Аня с ней дружила, и много раз бывала в этой квартире, окнами на Кремль. Маринка, мать семилетнего Димки, уже не жила с мужем-врачом, а в компанию пришла с другом, военным, испытателем вертолетов. Маринка была единственной, кто решился высказать свое восхищение платьем открыто:

– Ой, Нюр, какое у тебя платье! Я просто балдею.

– Да, Марин, я знаю. Сама на себя любуюсь. Люди смотрят, вот только не знаю, на меня или на платье.

– Ай, брось! Ты себе цену знаешь, Нюра, моя дорогая. Ты, мать, – птица высокого полета. Ты с кем пришла?

– Да, ни с кем. Меня Сашка привез, да он ни при чем … ты же знаешь.

– Ну да, ну да … Нюр, с тобой сегодня что-то будет … И платье твое сегодня … не просто так.

– О чем ты говоришь. С кем здесь у меня будет? Ничего не будет.

– Будет. И не здесь, и не с ними …

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что нам с тобой надо отсюда отвалить. Я знаю, куда мы поедем …

– Куда?

– Потом скажу. Сейчас мы с тобой поедим, выпьем и … отвалим. По-английски … ладно? Я тебе плохого не посоветую, ты же знаешь. Да Нюр, знаешь?

Маринка нырнула в коридор и Аня подошла к Зое, высокой модели с Кузнецкого. Потом ей удалось сесть на диван. Кто-то за ней ухаживал, клал еду на тарелку, приносил выпить, даже старался рассмешить. Шутки были довольно смешные, но Аня не смеялась, а только улыбалась. Заразительно смеяться она себе на позволяла. Это не вязалось с ее имиджем 'роковой красавицы', 'женщины-вамп'. Что это она, королева, будет хохотать. С 'пажами' сегодня было, как всегда: их было много, но количество не переходило в качество. Вскоре она была уже здорово навеселе, вышла в ванную, накрасила губы, поправила глаза, проверила швы на чулках. Сегодняшний 'паж' стал настойчиво тянуть ее куда-то с ним ехать, вроде даже к нему домой. Как все это было неинтересно. Аня заранее знала, что будет … ничего особенного. Это 'ничего особенного' было совершенно предсказуемо, 'дежавю'. 'Паж' скорее всего будет потом хвастаться, что ему сама Нюрка Рейфман … нет, представьте себе … 'сама Нюрка'! Нельзя сказать, что подобная слава Аню сколько-нибудь серьезно трогала, но сегодня у нее не было настроения так проводить остаток ночи, у нее были другие планы. 'Паж' тащил ее в коридор и лез целоваться. 'Так, хватит … ты, милый не достоин ни моего сумасшедшего платья, ни даже моих шелковых чулок. Мало каши ел' – парень вдруг показался Ане каким-то слишком убогим и неприятным. 'Тоже мне … даже смешно.' Она вдруг разозлилась: ' Ты что это расходился? Убрал руки! Ты меня не понял?' Парень обиженно отошел.

'Нюр, давай тихонько, двигай в коридор. Мы уходим' – Марина держала ее за локоть.

Аня взяла в куче на кровати свою дубленку и стала искать в коридоре у двери сапоги, но вдруг вспомнила, что сапоги она оставила у Сашки в машине. 'А где Архипов-то?' – Аня снова зашла в комнату и убедилась, что его нигде нет. Марина с вертолетчиком ее ждали. 'Тьфу, черт, Сашка, видать уехал. У него в машине мои сапоги … я же в туфлях осталась. Ну, он дает …' – Сашка, дрянь такая … даже ей ничего не сказал. Впрочем, она же тоже уходила не попрощавшись. Про сапоги ее он конечно забыл. Ребята вышли на улицу, где лежал мокрый холодный снег, испещренный птичьими лапками. Анины ноги сразу промокли, но жаль ей было не ноги, а туфли. Вертолетчик, которого кажется звали Коля, стал им от арки махать руками – нашел такси. Он сел впереди, а девочки сзади. Аня почувствовала себя усталой и сонной. Надо было ей домой возвращаться, а теперь … она даже не знала, куда они едут:

– Марин, а куда мы едем? Может вы меня домой завезете. С меня на сегодня хватит. Новый год мы встретили …

– Нюр, просыпайся, мы уже приехали … давай, выходи, прохладись на ветерке. Там замечательная компания. Одни врачи. Ты же у нас любишь врачей? Любишь, любишь … я знаю.

– Да, люблю, признаюсь, но сейчас я что-то не в форме. С женщинами Аня вела себя совершенно по-другому, чем с мужчинами. На Колю-вертолетчика она вообще внимания не обращала. К чужим мужикам лезть у нее просто не было необходимости.

Подруг у нее было немного, но были … все молодые профессионалки, знающие себе цену и с определенным жизненным опытом. С ними она расслаблялась и могла говорить и делать, что хотела. Делить им было нечего. Марина вышла из такси, Коля остался заплатить, и девочки какое-то время стояли перед большим сталинским домом. Аня узнала Садово-Кудринскую. Самый центр. Она поняла, что сейчас в новой компании ей вновь придется стать 'королевой' и показывать свое платье, блистать! Это было хорошо, но с другой стороны немного уже лень. Хмель почти прошел, хотелось лечь, и снять мокрые и нелепые на снежной улице туфли. Коля подошел, и подхватил их обеих под руки. 'Девчонки, за мной!' – а он был ничего этот Коля-военный. Аня Маринку понимала. Они сколько-то проехали в мягко ползущем лифте и вышли на солидную лестничную клетку, где было всего две квартиры. Аня хотела бы задать Марине кое-какие вопросы про хозяина, но не успела. Коля позвонил и какой-то молодой мужчина широко раскрыл перед ними дверь. 'Ага – подумала Аня, вот оно что! Ну, что ж … может Маринка и права … может и не зря я ехала'.

Парень помог снять Ане шубу и внимательно взглянув на ее туфли, предложил ей какие-то мягкие тапки. 'Нет, нет, ну что вы. Мне ничего не нужно. Только еще не хватает, чтобы ее платье сочеталось со шлепанцами'.

– Феликс, знакомься. Это Аня, помнишь я тебе о ней говорила. Мы ее среди своих Нюрой называем.

– Здравствуйте, Аня. Я – Феликс Панов. Марину я очень давно знаю. Мы когда-то учились вместе. Она мне действительно о вас говорила .... и вы оказались еще красивее, чем я мог себе представить.

– Так, начинается. Весьма банальное начало. Мне тоже очень, Феликс, приятно. Аня заиграла глазами из-под челки, и протянула ему руку, капельку выше, чем для рукопожатия. Феликс чуть наклонившись, поцеловал ей руку, нисколько не смутившись. Проходите в гостиную … не стесняйтесь. Что вы будете пить? Есть джин, вино, коньяк …

– Чуть коньяку, пожалуйста. Аня шла к дивану, бедра ее чуть покачивались из стороны в сторону, без нарочитой вульгарности, просто чтобы 'показать' осанку и платье. Она прекрасно знала, что Феликс на нее смотрит.

Они с Маринкой уселись на диван. Вертолетчик принес им рюмки с коньяком на донышке.

– Марин, а кто этот Феликс?

– Что ты имеешь в виду, кто? Сама узнаешь. Сама ему свои вопросы задашь.

– Ну-ка, Марин, прекрати. Это его квартира?

– Ну, да, его. Видишь старая, довольно большая, тут еще три комнаты. Это ему все от дедушки с бабушкой досталось. Дед у него был академик, умер давно. Он тут и жил с бабкой, она умерла и квартира попала в его распоряжение. Он тут не хочет ничего менять. Говорит ему и так нравится. Я бы все сменила на современное.

– А я бы – нет. Так лучше, и в этом что-то есть. Смотри стол ломберный, какая прелесть.

Ну, на черта тебе ломберный стол? Если буфет выбросить, столько было бы места. Но Феликс даже за бабушкин хрусталь держится.

– Правильно делает. Ане подумалось, что ее 'Вере Холодной' было бы правильно жить в таком доме. У них дома на Расплетина было совсем не так. Мебель добротная, но, разумеется, не такая уж и старинная.

– Марин, ты мне о нем расскажи. Он какой врач-то? А ты заметила, он меня не захотел Нюрой называть. Это хорошо.

– Нюр, а тебе что, не нравится, что мы тебя Нюра называем?

– Да, нравится …но какая я ему Нюра? Я его в первый раз вижу. Так какой он доктор?

– Ой, тебе не понравится … несерьезный доктор, я считаю … говорили мы ему, не послушал…

– Ну! Говори! Гинеколог?

– Хуже. Маринка хихикнула. Он – психиатр, причем хороший и работает в институте судебной психиатрии. Ему 30 лет. Пару лет назад он защитился. Поняла?

Аня поняла и замолчала. Институт Сербского – это было серьезно. Феликс пока к ним не подходил, сновал между гостями, среди которых были и довольно пожилые люди, все осанистые, с интеллигентными лицами. Никто не сидел за столом, люди стояли с бокалами и рюмками в руке, кое-кто сидел в креслах и на диване. Разговаривали, смеялись и явно были расслаблены, среди 'своих'. Аня все время следила за Феликсом. В комнате было полутемно, горели настоящие свечи, лица в этом неясном свете казались бледными, нечеткими, все краски были приглушены. Аня еще подумала, что ее прекрасный ярко-синий бант на корсаже тоже выглядит тускло, а жаль …

Феликс был по-настоящему красив: чуть выше среднего роста, крепко сбитый, но вовсе не раздавшийся, из тех, чье, совершенно пропорциональное тело, лучше выглядит в хорошей, дорогой одежде, чем раздетым. Вряд ли Феликс обладал специально накаченными мышцами, если он и был сильным и координированным, то от природы, не от занятий спортом. Ему 30 лет, и он кандидат наук. Разве у него было время бегать с мячом? Синие глаза, уж глаза, какие глаза! Не светлые, не серые или голубые, а именно васильково-синие. Аня давно не видела таких глаз. Да еще длинные черные ресницы. Да, мужику и не нужны такие ресницы, он бы вполне мог удовлетвориться более короткими. И … 'брови вразлет' – слова песни сразу пришли на ум. Каштановые густые волосы. Брился он, видимо, давно, и черная густая щетина уже чуть 'подсинила' его щеки, придавая Феликсу какой-то очень зрелый вид. Его и парнем-то язык не поворачивался назвать. Не 'парень' он был, а 'мужчина'. Разницу Аня очень хорошо понимала. Пора 'парней и девчонок' для нее тоже давно миновала.

Много она видела красивых мужчин, некрасивых у нее почти не было. Это было само собой разумеющейся характеристикой, но в случае Феликса дело было вовсе не во внешности. А в чем, Аня пока и сама не понимала. Что-то, наверное, во взгляде: пронзительность, острота, ум, власть … трудно объяснимые вещи.

За окнами стало чуть светлеть, пока еле заметно. Было между пятью и шестью часами утра, Аня очень устала, но домой ей уже не хотелось. Вот она эта ночь: она увидела Феликса, а он увидел ее. Заиграла какая-то медленная музыка по-английски, Феликс подошел и они пошли танцевать. Комната была довольно большая и они даже немного затерялись среди других пар, никто не обращал на них внимания. 'Ну, Маринка-то смотрит. – подумала Аня, но Маринка не смотрела, ее уже вообще нигде не было'.

– Вы Марину ищете? Они уехали.

– Надо же, уехали … я и не заметила. Феликс, уже почти утро. Мне тоже пора.

– Аня, мне не хочется вас отпускать. Но, если вы устали … я вызову вам такси. Вызвать?

– Да, пожалуйста. Я действительно устала.

Руки Феликса лежали у Ани за спиной, но он не пытался переместить их ниже. Все эти штучки с вульгарным лапаньем ему совершенно не шли. Он просто на нее смотрел, пристально, почти не отрываясь. Это было завораживающе приятно, и неприятно одновременно. Аню будоражил и его взгляд и его руки. Но она от него устала, ей хотелось оказаться дома и подумать.

Минут через двадцать она уже сидела в такси. Феликс вышел на улицу и заранее расплатился с шофером. Аня и сама могла бы заплатить, но … он соблюдал этикет, принятый для людей их круга. Но был он Ане 'свой' или нет, она пока не понимала. В семь часов мать еще спала, а отец собирался на работу. Посмотрев на Аню, он понимающе хмыкнул, но ничего не сказал. В постели, перед тем, как уснуть, она подумала, что Феликс не попросил у нее телефона, не высказал никакого желания ее вновь увидеть. Это было странно, но каким-то образом в 'его духе'. Откуда Аня могла тогда знать, каков был 'его дух'? Но, она догадывалась. Впрочем, она и сама была не уверена, что она так уж хочет его снова видеть. Она даже чувствовала, что играть, как обычно, в королеву у нее с ним не получится. Он просто не примет условий такой игры, потому что, какой из него 'паж'…

Прошло несколько дней, может неделя. Важная это была неделя. Аня так раз заканчивала курсы переводчиков Интуриста, находившиеся в здании гостиницы Метрополь. Ну курсы – и курсы: какая-то довольно скучная муть про памятники архитектуры … русское зодчество 'восьмерик на четверике', сокровища Грановитой Палаты, какова высота высотных зданий, сколько на что пошло бетона, количество студентов в МГУ, какие-то многочисленные цифры, которые надо было просто запомнить. Пришлось учить различные стили в архитектуре и живописи … Москва студенческая, купеческая, церковная и прочее. Все по-французски, но это было как раз не самое трудное. Аня решила поработать в техническом бюро Интуриста, т.е. с фирмачами на переговорах и всякого рода наладках оборудования. Все лучше, чем про Кремль и Колокольню Ивана Великого. На этой неделе она как раз пошла на собеседование. Люди с техническим образованием, с хорошим беглым французским и опытом работы заграницей были нужны, и Аня была на сто процентов уверена, что ее возьмут, даже с фамилией Рейфман, про которую 'там где надо' было известно. В небольшом зале сидело три человека, две тетки и мужик. Аня была скромно одета, но умело накрашена: посыл должен был быть им всем ясен: девушка – советская комсомолка, но перед фирмачами в грязь лицом не ударит, т.е. все при ней … Дядечка был, конечно, из конторы и это было явственно видно. Темно-серый костюм, белая рубашка с плохим галстуком и отечественные туфли, офицерского вида. 'Ага, с ним-то я и поговорю. Тетки тут для галочки' – сразу сориентировалась Аня. Разговор длился совсем недолго и результат был совершенно для Ани неожиданный:

– Понимаете, Анна Львовна, у нас нет никаких сомнений в вашей профессиональной квалификации. Вы и курсы закончили на 'отлично'. Но вы же знаете, где работает ваш отец, Лев Степанович Рейфман …' Дядька выжидающе глядел на Аню. Что ей надо было ему ответить? 'Да, мол, я прекрасно знаю, где работает мой отец. И дальше что …'

– Да, мне разумеется известно, где работает мой отец. В Институте Курчатова …

– Вам также известно, чем он там занимается?

– Нет, отец никогда не говорит со мной о своей работе.

– А как вы думаете, с вашей профессиональной подготовкой, вы смогли бы понять суть его исследований, если бы он счел возможным вам о них рассказать?

– Да, я уверена, что суть я бы поняла, без технических подробностей.

– Вот видите, Анна Львовна… – повисла многозначительная пауза.

Что Ане должно было быть видно … впрочем, все было ясно: ей сейчас надо было просто промолчать. На подобных беседах, надо было только слушать и отвечать на конкретные вопросы. Ане все про это дело понимала. Ей бы и в голову не пришло ни задавать вопросы, ни пытаться что-либо объяснить. Тут были свои правила игры, и Аня их знала. Она просто сидела и ждала продолжения. Понятно, что ее не возьмут, но может еще что-нибудь сочтут нужным сказать.

– Вас, наверное, удивляет, что страна послала вас в Того учить детей физике, а вот сейчас у нас к вам вопросы…

– Эх, опытный, зараза, сразу понял, о чем она подумала. Именно это ей и пришло в голову.

– Ведь вы же, скорее всего, задаетесь этим вопросом?

– Ой, да задаюсь, задаюсь … давай, уже, телись … Аня серьезно смотрела на гебиста, надеясь, что на этот раз, он ее мысли не читает. Сейчас он явно ждал ее ответа.

– Да, нет. Это не одно и то же. Я понимаю. Вам виднее, где мне лучше работать. У отца действительно ответственная работа … Аня замялась.

– Ну вот, видите, вы и сами все понимаете. Того – развивающаяся братская страна, вставшая на путь демократических преобразований, наш долг им всемерно помогать, а тут … совсем другое дело. Представители капстран, с которыми вам пришлось бы работать, могут оказаться агентами спецслужб, и их мишенью вполне может быть тов. Рейфман, ваш отец. Поэтому в сложившихся обстоятельствах мы считаем нецелесообразным направлять вас на такую работу. А вы как, Анна Львовна, считаете?

– Да, я тоже так считаю. Формулировка 'нецелесообразно' была обтекаемой и типичной. Понес ее черт на эти курсы. Сама, правда что – дура.

– Я понимаю, о чем вы думаете. Заканчивали курсы, старались, а тут … не понадобилось. Жаль. Так, ведь? Но, мы можем вам помочь в поисках работы. Вам, ведь, нужна работа?

– Ага, этого еще не хватало! Идти к ним в контору, да, ни за что. Так сразу и не откажешься …

– Спасибо за вашу готовность мне помочь. Я тогда скорее всего пойду на преподавательскую работу. Она мне знакома. Я должна подумать. А насчет курсов, не беспокойтесь. Знания никогда не бывают лишними. Мне там было очень интересно учиться.

– Всего хорошего, Анна Львовна. Было приятно с вами побеседовать. Успехов вам! Если надумайте обратиться ко мне за помощью в трудоустройстве, звоните. Вот вам мой телефон.

– Хрен я тебе позвоню. Еще чего! Ладно … проехали.

Аня вышла за дверь и почувствовала, что устала. Теперь ей было ясно, что ей с самого начала не стоило даже и рассчитывать на техническое бюро. Глупость она сморозила. Отец ей, кстати, говорил, что не стоит … Не послушала. Как всегда. Надо же быть такой дурой! Да, ладно. Черт с ними. Обойдется. Лишь бы гебист отвязался. Не хватало ей конторы за спиной. Она, конечно, и так была всегда за спиной, особенно, учитывая папу, ее образ жизни, диплом, работу в Того … но, как бы они совсем уж не начали дышать в затылок! У Ани испортилось настроение. Родителям придется сказать, что не взяли. Папа скажет, что он 'говорил', а мама … мама просто расстроится, будет еще больше за нее бояться. Хотя, куда уж больше. Аня вовсе не была наивной, события ее жизни полностью вытеснили из ее сознания последние проблески простодушия. Не дай бог ей не удастся отвязаться от ГБ. От них всего чего угодно можно было ждать. Что предложат? Быть стильной дорогой проституткой и болтать с клиентами в постели? Стучать на друзей? На тех, у кого она брала самиздат? Разрешат работать в Интуристе при условии, что она будет писать на своих 'капиталистов' рапорты? Посадят на прослушку разговоров из номеров? Ну, да, так вполне могло бы быть, Ане стало не по себе. С ребятами ей уж точно не следовало ничего этого обсуждать. Она совершенно не была уверена, что они 'там' не служили, ни один из них. Аня, как и ее родители, привыкла быть предельно осторожной.

Вот какая у нее была неделя … Феликс начал как-то забываться. Да, черт с ним. И вдруг вечером, мама позвала ее к телефону. Это был он: низкий голос, культурная речь, прекрасная артикуляция всех гласных. Так разговаривают не в первом поколении интеллигентные люди. Их такому и не учит никто. Само получается. Впрочем, все эти нюансы речи и улавливают такие же, как они сами. Нерушимые культурные коды, недоступные непосвященным.

' Ага, Маринка дала ему мой телефон' – сразу подумала Аня.

– Аня? Добрый вечер! Мне ваш телефон дала Марина. Ничего? Вы не сердитесь, что я позвонил?

– Так, так …церемонно. Вот, значит, как ты хочешь играть? Ладно.

– Да, нет, что вы, Феликс. Марина правильно сделала. Как вам в голову пришло, что я могу рассердиться.