Моему авокадо, растущему в темноте, но все равно прекрасному.

© Бризин Корпс, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

1

Привет, мистер Шляпа!

Прости, что так долго не писал тебе писем. Точнее – что не писал их вообще. В принципе, можешь и не прощать. Я и сейчас пишу просто потому, что нам задали это в школе – написать письмо одному из своих друзей. У меня нет друзей, поэтому я пишу тебе. Тебя тоже нет, но пускай.

Я не думаю, что я определился с карьерой. По-моему, это вообще не важно. Какая разница, что я решу, если в большинстве случаев мои решения разбиваются вдребезги, равно как и мечты с надеждами? Я могу тебе сказать, что мечтаю быть мечтателем и получать за это деньги. Вот она, моя карьера – фантазер. Сойдет?

Почему? Да потому что я не хочу тратить определенную часть дня на то только, чтобы трудиться в поте лица и зарабатывать себе на пропитание. Меня, к тому же, ни одна работа не завлекает. Так что я не думаю, что когда-нибудь кто-нибудь увидит меня в качестве рабочего, беспрекословно исполняющего возложенные на него обязанности.

Ты выбрал быть учителем иностранных языков? Поздравляю: языки – это еще более или менее интересно, так что отчасти поздравление искреннее. Однако не понимаю твоего стремления к общению с людьми. Переводчик, учитель… Все это подразумевает наличие кого-то в непосредственной близи к тебе. Не могу понять. Хоть убей, не могу. Но это твоя жизнь, и это твое право гробить ее по-своему.

Ты пишешь, что, мол, хочешь поехать в другие страны. Опять же – люди… Но я уже понял, что ты человек общительный. Твоя беда. Твой минус. Как насчет полететь в Идарис, к примеру? Там людей много, не находишь? Что думаешь об их культуре? Как считаешь, как они тебя видят – таким, каким ты хочешь казаться, или же таким, какой ты на самом деле есть?

Оэджи.

2

Как только Кариль пришла домой, она отправилась на кухню и поставила чайник. Когда вот так вот, среди ночи, возвращаешься домой после бара, а назавтра надо еще проверить кучу домашних заданий своих учеников, то избавить от сонливости и депрессивности помогает лишь кофе. Только что смолотый и сваренный кофе – что может быть лучше? Это не растворимый порошок, который пьешь, только когда нет времени сделать нормальный, это именно настоящий кофе, пить который одно удовольствие.

Пока чайник нагревался, Кариль достала кофемолку и воткнула вилку в розетку, засыпала туда кофейные зерна. Звук размола приводил в чувство ничуть не хуже самого кофе на выходе. Это дребезжащее и, казалось, невозможно громкое тарахтение заставляло сон в страхе убегать прочь, и сознание каким-то непостижимым образом прояснялось. Стоя на кухне в ожидании, Кариль даже подумала, что чувствует себя так, словно и не пила ни капли – ни вино, ни виски, ни… Нет, там было много всякого, и нельзя просто так о таком забыть.

Теперь аромат кофе заполнял всю комнату, которую женщина по неясной причине называла кабинетом. От кабинета тут только стол, а все остальное – чистая спальня. В двухкомнатной квартире не особенно-то обустроишься. Вариантов тут не так много. Может, чтобы не чувствовать себя некомфортно в своей норке, Кариль и решила назвать одну из комнат красивым словом «кабинет»? Кто знает.

Она сидела перед стопкой тетрадей. Локти поставлены на стол, пальцы зарываются в волосы, глаза раскрыты настолько широко, что у случайного наблюдателя это могло бы вызывать желание перекреститься. Единственным источником света в комнате, да и во всей квартире сейчас, была только настольная лампа, раздирающая темноту в одной лишь ее части – непосредственно над рабочим местом Кариль.

В висках стучало. Клонило в сон. Хотелось просто выключить свет и провалиться в забытье. Зачем только она пошла в учителя? Почему вообще решила идти работать? Какая она все-таки самонадеянная! Думала, что сможет прожить своими силами, работать в поте лица, однажды дослужившись чуть ли не до директора, тем самым обеспечив себе беззаботную жизнь дальше. Она-то надеялась всему миру показать, что она не сдаться, что она сможет пересилить саму себя, стать Кем-то, «пробиться».

Но была проблема. Эту проблему Кариль все время пыталась не принимать во внимание, и в том была непосредственная ошибка.

Ей не хотелось работать.

На самом деле было бы даже странно, если бы в двадцать семь лет ей хотелось работать. Двадцать семь – это расцвет юности, это кипение жизни, это активность и желание отдыхать и веселиться. Идти работать до тридцати пяти лет – это все равно, что вешать себе хомут на шею, подписывать договор на рабство, ожидая от всего этого только лишь счастья и успеха. Но на самом-то деле все не так обстоит.

Вот как делают умные девушки? Умные девушки не думают о всяких этих работах – какой в том толк, если у каждой уже чуть ли не с рождения в голове формируется план? Его осуществлению способствуют хитрость и красота, а сам он как нельзя более прост: надеть что-то пооткровеннее, пойти в место скопления всяких снобов, похлопать ресничками, пострелять глазками, ответить «да» перед священником – все. Малина. Считай, что беззаботность у тебя в кармане.

Более сложная версия включает в себя еще один этап – рождение детей и последующий развод с загребанием большого количества денег себе в руки.

Самый продвинутый план – это сложная версия без детей.

А она? А что Кариль?

А Кариль, видите ли, «не такая», она всего сможет добиться сама. Да чего ж тут добьешься с зарплатой, тринадцать сотых которой уходит на налог, треть – на оплату квартиры и услуг и еще треть – на пропитание?

Надо было засунуть самоуважение как можно дальше в задницу и пойти по многими выбранной дорожке – найти себе богатого папеньку и жить-поживать в особняке…

Кариль мотнула головой из стороны в сторону, внезапно заметив, что уже в который раз перечитывает строки на листке перед собой.

Все эти мысли… О профессии и выборе пути существования… Все это было навеяно этой экс-деревяшкой с чернильными загогулинами, называемыми буквами.

Смутно припоминалось, что она задавала то ли 6 «Б», то ли 8 «А», то ли какому-то другому классу написать письмо одному из своих друзей-одноклассников. Давался обрывок вроде как полученного письма, и необходимо было настрочить ответ, придумав имя адресата. Да-да, было-было.

«Ты уже что-то решил насчет своей карьеры? Какую хочешь работу выбрать? Почему?» – было написано в том отрывке.

Кариль отпила от чашки и, протерев глаза костяшкой указательного пальца, взяла листок в руки, принялась вновь его перечитывать.

Весь текст казался странно знакомым. Возникло что-то типа дежа-вю. Может, Кариль и удивилась бы этому, но сейчас у нее было готово обоснование: она уже несколько раз читала эту работу. Тут уж хочешь не хочешь, а чувство дежа-вю возникнет.

– Иди спать уже, Кари, – послышался вдруг мягкий, но настойчивой голос со стороны кровати. Прошелестело одеяло и пару раз что-то глухо хлопнуло – по всей видимости Мариус так пытался позвать к себе девушку.

– Не могу, у меня еще куча работы, – чувствуя отвращение к кипе бумаг перед собой, ответила Кариль.

Раздались шаркающие звуки – Мариус приближался, не удосуживаясь поднять ноги и буквально волоча тапочки за собой. Его руки коснулись плеч Кариль, а губы слегка прикоснулись к уху и поцеловали его.

Девушка вздохнула. Больше всего на свете ей не хотелось сейчас проверять эти чертовы работы. Мариус массажировал ее плечи, и, как обычно и происходит, какой-то голос внутри ее головы начал ласково мурлыкать и звать в постель, к любимому.

«Давай, иди поспи», – говорил кто-то. «Подумаешь, тетради…»

Если бы этот кто-то мог стать осязаемым, он наверняка принял бы облик большого пушистого кота, с поразительной настырностью трущегося о ноги своей хозяйки.

– Мне надо проверить… – как-то неуверенно, словно бы спрашивая разрешение, пробормотала Кариль, вся обмякнув, как глина в руках скульптора.

Мариус снова наклонился к ней.

– Ну подумаешь, не проверишь ты тетради, – его голос был очень похож на тот, что раздавался у Кариль внутри. – Ты ведь учитель, в конце-то концов! Ты вполне можешь придумать что угодно, а твои ученики не имеют никакого права ни оспаривать твои слова, ни что-либо требовать. Поэтому иди-ка ты спать, – последнее слово Мариус растянул, так что «ть» даже не было слышно. Этот трюк в конец сразил уставшую Кариль, и она сдалась.

– Ну хорошо, хорошо, я иду, – она осторожно вырвалась из массирующих ее плечи рук, но, прежде чем встать, посмотрела на стол, поддавшись какому-то импульсу. – Только вот одно письмо оценю и сразу же пойду…

Мариус, уже подавшийся назад и довольный своей победой, отчаянно вздохнул и наклонился снова, положив подбородок своей девушке на плечо. Стараясь как можно громче и как можно более томно вздыхать, он посмотрел на заинтересовавший Кариль лист. «Ну ладно, что уж», – подумал он. «Всего одно письмо».

Дочитав до конца, Кариль какое-то время сидела неподвижно и о чем-то думала. Повернувшись назад и поймав взглядом глаза Мариуса, она спросила с выражением озадаченности на лице:

– Прочитал?

Ее парень кивнул. Его лицо тоже выражало озадаченность.

– Что думаешь? Что мне ставить ему?

– И все работы вот в таком виде?.. Я имею в виду, все твои ученики… – он замешкался, не умея подобрать нужное слово.

– Ненавидят мир? – попыталась Кариль.

– Не совсем. Это звучит слишком раздуто. Скорее – все ли такие недовольные? И все ли у тебя никем не хотят стать и… вообще?

– Нет, – ответила Кариль и для пущей убедительности мотнула головой из стороны в сторону. Мариус уже сидел на краешке кровати, и она повернулась на стуле к нему лицом. – Сколько раз давала это в качестве домашнего задания, но до сих пор ничего похожего мне читать не приходилось.

Мариус молчал. Поставив локти на колени, он вытянул указательные пальцы и свел их вместе, оперев о них подбородок. Он думал, но не говорил ни слова.

– Ну, все ведь не так уж и плохо, – пожала плечами Кариль, не желая терять время, которое можно потратить на сон. – Люди ведь бывают разные. Что тут можно сказать?

– Люди-то бывают… – как-то неопределенно ответил Мариус голосом из потустороннего мира. Он откинулся назад и оперся на локти, блуждая взглядом в пространстве над головой Кариль. – Вот только дети… Я не знаю, как бы это сказать… Понимаешь, я буквально прочувствовал силу его раздражения. Этого, как его, Уиджи?

– Оэджи, – поправила девушка.

– Верно. То есть в нем столько энергии, что все, к чему он прикасается, пропитывается ею чуть ли не насквозь. Его раздражение, его недовольство… Неприятный запах, – Мариус причмокнул губами. – Точно, неприятный запах! Это примерно то же.

– Хочешь сказать, что бедный мальчик воняет? – решилась на каламбур Кариль и встала со стула, положив пальцы на кнопку настольной лампы, в любой момент готовясь потушить свет.

– Это аллегория, – серьезно парировал Мариус. – Блин, я просто хочу сказать, что меня поражает не то, что мальчишка озлоблен, но то, что эта злоба сочится из него и отравляет все во…

Кариль уже щелкнула выключателем и, быстро приблизившись к лежащему на кровати парню, бережно закрыла ему рот рукой.

– Помолчи. Я спать хочу вообще-то. Ты меня от работы именно для сна оторвал, забыл? Так что будь любезен – спи.

Она убрала руку и пролезла дальше на кровать, принявшись раздеваться.

Мариус закопошился где-то сбоку и тоже продвинулся ближе к изголовью. Он хорошо видел в темноте, поэтому ему не составило труда отыскать в ней лицо любимой и повернуться к нему.

– А из какого класса этот парниша?

– О боже, ты что… – Кариль закатила глаза, будто кто-то мог это видеть.

– Да все-все, ничего не спрошу больше. Обещаю. Только это – из какого он класса?

Кариль уже разделась и, протянув руку в сторону от себя (туда, где предположительно находился край рабочего стола, а то есть – небольшая полочка на нем), небрежно положила туда одежду и забралась под одеяло.