Адер сдержала резкую отповедь: остальные верховные министры вошли в гробницу вместе с ней, чтобы отдать императору последние почести, а ил Торнья, каким бы грубияном он ни был, занимал сейчас самую высокую должность в империи. Не стоило сцепляться с ним на глазах у остальных, особенно учитывая, что он вроде как принял ее недавнее назначение.

– Это не в духе отца, – коротко отозвалась Адер. – Для людей он мог устроить спектакль, но здесь… Простого камня достаточно. Он не потратил бы на мертвых ничего, что можно сберечь для живых.

Эдолийцы опустили носилки на камень, выпрямились, освободившись от своего груза, отсалютовали императору перебинтованными обрубками и молча цепочкой вышли из усыпальницы. Министры произнесли каждый несколько слов, после чего также удалились, оставив Адер и ил Торнью одних.

«Говори, что должно, и дай мне несколько последних минут с отцом», – безмолвно твердила она.

Однако ил Торнья не вышел и не стал обращаться к трупу с речью. Вместо этого он повернулся к Адер.

– Мне всегда нравился ваш отец, – сказал он, небрежно кивая в сторону носилок. – Хороший солдат. Отличный стратег.

От его бесцеремонного тона Адер вспыхнула.

– Он был не просто хорошим солдатом!

Кенаранг пожал плечами. Ил Торнья занимал пост главнокомандующего немногим больше двух лет, а регентство было для него, разумеется, делом и вовсе новым, однако он, кажется, не испытывал никакого трепета перед столицей, столь естественного для новичка. Также, по всей видимости, не испытывал он особого трепета и перед Адер. Большинство людей тушевались под ее огненным взглядом, однако кенаранг будто бы вовсе его не замечал. Он разговаривал так, словно сидел в трактире, задрав сапоги на стол, а она была трактирной служанкой. Если подумать, он и нарядился-то скорее для трактира.

Нет, он был в чистой одежде, но, в отличие от министров в их мрачных одеяниях или солдат в их безупречно отдраенных мундирах, в платье ил Торньи не сквозило ни малейшего намека на похороны. На кенаранге был синий плащ с золотой застежкой, накинутый поверх синего же камзола, и то и другое превосходного покроя. С правого плеча спускалась золотая перевязь, инкрустированная сверкающими драгоценными камнями, скорее всего бриллиантами. Если бы Адер не знала, что этот человек выиграл десятки битв, причем некоторые из них с весьма сомнительными шансами на успех, она легко могла бы принять его за ряженого, случайно забредшего в усыпальницу в поисках выхода на сцену.

Мундир кенаранга был роскошным, но ткань явно лишь выгодно показывала скрытое под ней телосложение. Его портной хорошо знал свое дело – благодаря крою платье туго обтягивало мышцы, особенно когда ил Торнья двигался. Хотя ростом он был лишь немногим выше Адер, его мускулатура не уступала любой из статуй вдоль дороги Богов. Адер попыталась игнорировать его, сосредоточив внимание на отце.

– Если мои слова обидели вас, прошу прощения, – ответил кенаранг, отвешивая неглубокий поклон. – Нисколько не сомневаюсь, что ваш отец был великим знатоком и во всем прочем: налогах, дорогах, жертвоприношениях и всей этой скукотище, за которой должен следить император. И тем не менее он любил хорошего коня и хороший клинок!

Эти последние слова он сказал так, словно они были высочайшей похвалой.

– Если бы только империей можно было управлять из седла, размахивая мечом, – отозвалась Адер, старательно выдерживая холодный тон.

– Кое-кому это удавалось. Тот ургул – как его звали, Феннер? У него была своя империя, и говорят, он практически не слезал с коня.

– Фаннар устроил кровавую резню, которая длилась двадцать лет. Не прошло и нескольких недель после его смерти, как племена возвратились к своим застарелым междоусобицам, и от его «империи» не осталось и следа.

Ил Торнья нахмурился:

– Разве у него не было сына?

– Целых три. Двоих старших бросили на погребальный костер вместе с телом отца, а младшего, насколько известно, оскопили и продали в рабство на восток от Костистых гор. Он умер в кандалах в Антере.

– Да, не самая удачная империя, – признал ил Торнья, пожав плечами (печальная участь Фаннара, по всей видимости, нимало его не взволновала). – Надо будет запомнить, по крайней мере на время, пока ваш брат не вернется в столицу. – Он устремил на нее спокойный взгляд. – Вы ведь знаете, я не особенно ко всему этому стремился. К этому регентству.

«К этому регентству…» Словно его назначение на должность самого могущественного человека в империи – не более чем досадное поручение, из-за которого он не может вернуться к своей выпивке, своим шлюхам и чем еще он там занимается, когда не ведет армии к новым победам.

– Тогда зачем же вы согласились? – спросила Адер.

Его безразличие уязвляло принцессу отчасти еще и потому, что, хотя она и знала, что Аннур никогда не признает женщину на троне, втайне все же надеялась, что Совет министров одобрит ее назначение, по крайней мере на несколько коротких месяцев, пока не вернется Каден. Ил Торнья, сколько бы битв он ни выиграл, казался ей плохим кандидатом на роль правителя.

– Почему они вообще избрали вас?

– Надо же им было кого-нибудь найти.

Если кенаранга и задел ее вопрос, он ничем этого не выдал.

– Могли бы найти кого-нибудь другого.

Ил Торнья ей подмигнул:

– По правде говоря, я подозреваю, что такие попытки были. Мы голосовали и голосовали сотни раз. Вы знаете, что голосующих запирают в этом Шаэлем занюханном зале до тех пор, пока они не назовут имя? – Он испустил долгий, раздраженный вздох. – И там не было эля! Говорю вам, все было бы не так плохо, завези они эль!

«И человек, который жалуется на отсутствие эля во время конклава, и есть тот самый избранный министрами регент?»

Но кенаранг тараторил, не замечая ее негодования:

– В любом случае не думаю, что многие так уж хотели видеть меня на этом посту. Скорее всего, в конце концов меня выбрали именно потому, что я не имею никаких видов на управление этой славной империей. – Он сдвинул брови, как бы оправдываясь. – Я не говорю, что буду пренебрегать своими обязанностями! Я прослежу за всем, что должно быть сделано, но я знаю свои пределы. Я солдат, а солдат не должен выходить за рамки своих возможностей вне поля боя.

Адер медленно кивнула. В таком решении была своя извращенная логика. Различные министерства постоянно маневрировали, ища для себя более выигрышную позицию: финансы против этики, сельское хозяйство против ремесел. Разумеется, никакой регент не стал бы пытаться захватить власть, однако тех месяцев, пока Каден не появится в столице, могло с избытком хватить, чтобы нарушить очень шаткое равновесие. С другой стороны, ил Торнья… обаятельный человек, герой войны, а главное – совершенно равнодушен к политическим интригам.

– Ну что ж, – ответила она, – делегация отправилась за Каденом сразу после смерти моего отца. Если до Изгиба им будет сопутствовать хороший ветер, они, возможно, вернутся уже через несколько месяцев.

– Несколько месяцев! – простонал ил Торнья. – Хорошо хоть не лет… А Каден – какой он из себя?

– Я почти не знаю брата. Он провел в Ашк-лане половину своей жизни.

– Его там учат управлять всем этим? – спросил ил Торнья, делая широкий жест, призванный охватить всю огромную империю, простиравшуюся во все стороны за стенами гробницы.

– Очень на это надеюсь. Мальчик, которого я знала, любил бегать по дворцу, размахивая деревянной палкой вместо меча. Будем верить, что он окажется столь же яркой личностью, как мой отец.

Ил Торнья покивал, глянул на тело Санлитуна, потом снова повернулся к Адер.

– Итак, – проговорил он, разводя руками. – Уиниан. Вы планируете сами взяться за нож?

Адер подняла бровь:

– Простите?

– Жрец убил вашего отца. В финале судебного аттракциона его осудят. Меня интересует вопрос: вы сами его убьете?

– Я пока не думала над этим, – покачала она головой. – Есть же палач…

– Вы хоть раз убивали кого-нибудь? – спросил он, не дав ей закончить.

– Мне не часто предоставляется случай.

Он кивнул, потом показал на тело усопшего:

– Я только хочу сказать: это ваше горе, и не мне указывать вам, как с ним справляться. Теперь ваш отец у Ананшаэля, и Ананшаэль не отдаст его обратно. И тем не менее, когда наступит время, возможно, вам станет легче, если вы расправитесь с ублюдком собственноручно.

Он смотрел ей в глаза еще несколько мгновений, словно желая удостовериться, что она поняла его, затем повернулся на каблуках и вышел.

Лишь теперь, наконец оставшись одна, Адер позволила себе повернуться к носилкам с телом отца. Сестры Ананшаэля вычистили, высушили и одели его, а также набили в рот и нос душистые травы, чтобы отогнать запах тления.

«Даже благословение Интарры не спасает от Владыки Костей», – подумала Адер.

Император Санлитун уй-Малкениан в своих лучших церемониальных одеждах лежал, сложив на груди руки с переплетенными пальцами. Несмотря на бледность, он был почти похож на отца, которого она помнила. Если он кричал или сопротивлялся в свои последние мгновения, то сестрам удалось разгладить черты его лица: сейчас, после смерти, оно казалось таким же суровым и мужественным, как и при жизни.

Но вот глаза… его пылающие глаза были теперь закрыты.

«Я никогда не видела его спящим», – вдруг осознала Адер.

Нет, наверняка это случалось, может быть, когда она была маленькой девочкой, но если так, то воспоминания давно стерлись. Какой бы образ отца она ни извлекала из памяти – везде у него был этот пылающий взгляд. Без него он казался каким-то слишком маленьким и тихим.

Она взяла его руку, и слезы заструились у нее по щекам. Когда неделю назад зачитывали завещание, она надеялась услышать слова, предназначенные ей – может быть, прощальный знак любви или утешения. С другой стороны, Санлитуну никогда не была свойственна несдержанность. Ей он завещал только «Историю Атмани» Йентена – «для лучшего понимания истории нашего государства». Хорошая книга, тем не менее – всего лишь книга. Настоящим его даром было назначение Адер главой министерства финансов, его вера в то, что она подходит для этой работы.

– Благодарю тебя, отец, – прошептала она. – Ты будешь гордиться мной. Если Валин и Каден приняли свою судьбу, смогу и я.

Затем, чувствуя, как в груди поднимается гнев, она вытащила кинжал из ножен, лежавших рядом с его телом:

– И когда настанет время казни Уиниана, я и вправду сама возьмусь за нож!

8

– Думаю, Тан хочет меня убить, – пожаловался Каден.

Опустив связку черепицы, которую только что втащил на крышу спального корпуса, он выпрямился и вытер пот со лба. Внизу, на земле, Фирум Прумм пыхтел, подтаскивая к месту следующую связку и прилаживая ее к веревке. Спина и руки Кадена стонали от длительного труда, но в сравнении с тяготами обучения у Рампури Тана перекрывание крыши, поврежденной зимними льдами, казалось праздником. Здесь он, по крайней мере, имел возможность время от времени распрямиться и размять задеревеневшие мышцы без риска нарваться на порку.

– Кончай причитать! – фыркнул Акйил, присаживаясь на корточки, чтобы поудобнее ухватиться за связку, и с кряхтением взваливая ее себе на плечо.

Каден понятия не имел, как его другу удается работать, когда у него перед глазами постоянно болтается копна черных кудрей. По традиции ему следовало бы обрить свой череп, как поступали монахи, но традиция не являлась правилом, а Акйил чрезвычайно искусно балансировал на грани между тем и другим.

– Первый месяц с новым умиалом всегда хуже всего. Помнишь, как Роберт заставил меня таскать камни для нового козьего загона с вершины Вороньего Круга?

При воспоминании об этом Акйил застонал.

– Мне эта работа не кажется такой уж тяжелой, – возразил Патер, когда Акйил сгрузил связку черепицы к его ногам.

Мальчишка сидел, взгромоздясь на конек крыши, словно маленькая горгулья на фоне суровых заснеженных пиков. Ему едва исполнилось восемь лет, он все еще ходил в послушниках и ему не довелось пока познакомиться с по-настоящему жестоким умиалом.

– Еще бы тебе казалось! – Акйил наставил на мальчишку указующий перст. – Мы-то здесь надрываемся, таскаем тяжести, а тебе только и дела, что сидеть наверху!

– Я их укладываю! – запротестовал Патер, обиженно вытаращив карие глаза и показывая в качестве доказательства плитку черепицы, которую держал в руках.

– Ах, укладываешь, – вскинул брови Акйил. – О да, это сложная задача! Приношу свои извинения.

– Это же просто работа, – заметил Каден, хватаясь за толстую веревку и принимаясь тащить. – С тех пор как я начал учиться у Тана, не прошло и дня, чтобы он меня не избил. На мне скоро живого места не останется!

– Просто работа?! – воскликнул Акйил, устремляя на него вопросительный взгляд, словно не верил своим ушам. – Что значит просто работа? Работа – это бедствие, мой друг, и возможно ведущее к фатальному исходу!

Несмотря на боль от ран, Каден едва скрыл улыбку. Носить камни и втаскивать черепицу на крышу – может быть, для Акйила это и впрямь непомерный труд. Молодой ученик провел в Ашк-лане не меньше времени, чем Каден, но хинскую этику и образ жизни принимать не спешил. По крайней мере, перемены в нем происходили не так скоро, как хотели бы многие из старших монахов. Шьял Нин, настоятель, а также некоторые умиалы не теряли веры в юношу, однако во многом он оставался тем девятилетним воришкой, что когда-то прибыл сюда из злачного Ароматного квартала в Аннуре.