В жизни будет много трагедий. Я знаю, что первая – всегда самая страшная, но надо готовиться жить, а не тренироваться страдать.
– Может быть, следует тренироваться жить?
– Не язви, я говорю серьезно. И пытаюсь понять тебя.
– Я очень загадочная?
– Искра!
– У меня имя – как выстрел, – горько усмехнулась дочь. – Прости, мама, я больше не перебью.
Но мать уже была сбита неожиданными и так непохожими на Искру выпадами. Сдержалась, судорожным усилием заглушив волну раздражения, дважды прикурила горящую папиросу.
– Самоубийство – признак слабости, это известно тебе? Поэтому человечество исстари не уважает самоубийц.
– Даже Маяковского?
– Прекратить!
Мать по-мужски, с силой ударила кулаком по столу. Пепельница, пачка папирос, спички – все полетело на пол. Искра подняла, принесла веник, убрала пепел и окурки. Мать молчала.
– Прости, мама.
– Сядь. Ты, конечно, пойдешь на похороны и… и это правильно. Друзьям надо отдавать последний долг. Но я категорически запрещаю устраивать панихиду. Ты слышишь? Категорически!
– Я не очень понимаю, что такое панихида в данном случае. Вика успела умереть комсомолкой, при чем же здесь панихида?
– Искра, мы не хороним самоубийц за оградой кладбища, как это делали в старину. Но мы не поощряем слабовольных и слабонервных. Вот почему я настоятельно прошу… нет, требую, чтобы никаких речей и тому подобного. Или ты даешь мне слово, или я запру тебя в комнате и не пущу на похороны.
– Неужели ты сможешь сделать это, мама? – тихо спросила Искра.
– Да. – Мать твердо посмотрела ей в глаза. – Да, потому что мне не безразлично твое будущее.
– Мое будущее! – горько усмехнулась дочь. – Ах, мама, мама! Не ты ли учила меня, что лучшее будущее – это чистая совесть?
– Совесть перед обществом, а не…