Пролог

В тёмной тесной комнате на старом матрасе, свернувшись калачиком, лежал старик. Лучи света едва проникали в помещение сквозь крошечное окошко с решёткой и освещали часть стальной двери напротив.

Раздался скрежет. В камеру, через специальное отверстие в двери, грубо швырнули миску. Она грохнулась на пол, подскочила и упала набок, половина содержимого расплескалась. Но ни малейшей реакции от старика не последовало. И лишь когда солнце полностью опустилось за горизонт, его тело слегка дрогнуло.

– Чувствую, – прохрипел он, открыв глаз. На месте второго зияла тёмная дыра. Его нос был сильно сплющен, а лицо испещрено шрамами. Худое, изломанное тело скрючилось в неудобной позе, грязная борода небрежно падала на грудь, а тонкая сморщенная кожа со старческими пигментными пятнами туго обтягивала лысый череп.

В его неестественно вывернутой ладони лежал старый, потёртый крест. Старик привычно попытался сжать его не раз переломанными и неправильно сросшимися пальцами, но не смог пошевелиться, чувствуя боль – старую знакомую, что была с ним на протяжении всего заключения. Потрескавшиеся губы изогнулись в улыбке, обнажая голые дёсны.

– Я дождался, я, наконец, дождался, – хрипло забормотал он, силясь скрюченными пальцами свободной руки залезть в карман. Он чувствовал, как его тело коченеет. Холод свободы, наконец, пришёл к нему.

Старик судорожно вздохнул и достал монету. Золотую монету, которая всегда была рядом с ним, с которой он мог поговорить, которой изливал душу – ведь с крестом он давно перестал общаться, хоть и держал всегда при себе. Дрожащими пальцами он сжимал её и вглядывался в чеканное изображение реки, в то время как холод поднимался всё выше. Смерть пришла за ним. Ему уже восемьдесят четыре года. Он провёл в тюрьме страшные сорок лет. Почти каждый день он мечтал лишь о смерти, но дождался её лишь сейчас…

Старое, немощное тело дёрнулось и с глухим звуком завалилось набок. В мёртвой тишине был слышен лишь звон монеты, упавшей на холодный пол.

Глава 1. Пробуждение и новая жизнь

Свет падал в окно и освещал лицо спящего Михаила. Веки дрогнули. Он знал, что скоро его начнут будить в школу, но хотелось поспать ещё немного… Михаил услышал знакомый шум и зарылся поглубже в подушку. Звук шагов всё приближался. Мама вошла в комнату, включила свет и нависла над кроватью, строго уперев руки в бока:

– Мики, вставай!

Он хотел огрызнуться, много раз же просил не называть его так. Открыл глаза, повернул голову, но внезапно сильная боль накрыла с головой. Краски мира размыло…

Сон. Как же давно он не видел во сне маму? В тюрьме редко снятся нормальные сны, лишь кошмары… Рядом раздался чей-то приглушённый голос, совсем не похожий ни на строгий голос матери из сна, ни на грубый прокуренный голос надзирателя.

Михаил с усилием поднял отчего-то тяжёлые веки и увидел девочку. Её глаза опухли, взгляд был расфокусирован, а губы дрожали.

– Г-где я? – с трудом прохрипел он.

Услышав его голос, девочка разрыдалась.

– Ты, ты не умер, – всхлипывала она. – Я знала, знала, что ты не оставишь меня одну…

Бормоча, словно в бреду, она безуспешно вытирала текущие слёзы кулачками.

Очертания девочки расплылись, весь мир вокруг потерял чёткость. Краем сознания, сквозь невыносимые муки, он понимал, что она разговаривает на совершенно ином языке, и он почему-то её понимает. Головная боль продолжала нарастать, пока окончательно не окунула разум в темноту, отбрасывая в дни давно забытого прошлого…

***

Воспоминания из прошлого.

– Через пять минут закругляемся, – Михаил строго глянул на дочь и легонько подтолкнул качели, на которых она сидела.

– Почему так быстро! Мы же только недавно пришли! – Аня надула щёки и обиженно отвернулась.

– Много людей от меня зависит, – Михаил насупил брови, стараясь казаться строже. Но в его глазах таились глубокая любовь и привязанность. – Я несу за них ответственность. Вот купим тебе на день рождения котёнка, тогда ты тоже поймёшь, что такое ответственность.

– Поскорее бы! – Аня воодушевилась. – Ещё тринадцать дней… Настя в школе хвастается своими котятами. Её мама их разводит для выставок, они у неё в красивых ленточках ходят. Ты же купишь ленточки для моего котёнка? Она так много хвасталась, что я не выдержала и сказала, что мой папа – военный. Папа-военный лучше, чем котята с ленточками. Все мальчики после этого стали спрашивать про тебя, это ничего?

– Я уже давно не военный, лучше не рассказывай про это.

Михаил аккуратно остановил качели и помог Ане с них слезть. Она сразу достала из кармана мыльные пузыри.

– Ну всё, мне пора возвращаться на работу, а тебе домой к маме.

– Я хочу мороженое. Когда мы шли сюда, я видела киоск, там есть шоколадное, – Аня дунула в колечко и залюбовалась разноцветными пузырьками.

– У меня мало времени, Ань. А у тебя горло слабое, давай в другой раз.

– Ты и так всегда на работе…– Аня расстроено надула щёки, закрутила крышку мыльных пузырей и засунула их в карман. Пузырьки ей надоели.

Услышав искреннюю детскую печаль в голосе дочери, Михаил глянул на наручные часы и решил, что ничего страшного не случится, если он задержится на пять минут. В крайнем случае сотрудники подождут.

– Ладно, только быстро, – он взял Аню за руку и повёл к киоску.

Они шли по широкой парковой аллее в потоке людей. Аня с интересом крутила головой, рассматривая прохожих: родителей с детьми, молодых парочек, хозяев, выгуливающих собак, и стариков, мирно играющих на лавочках в шашки.

Возле киоска телефон Михаила зазвонил.

– Пап…

– Прости, но этот я не могу сбросить, – он достал из бумажника горстку монет и протянул Ане. – Купи себе какое хочешь.

– Давай вместе выберем.

Михаил покачал головой и показал пальцем на телефон, приложенный к уху.

Аня потянула его за рукав.

– Аня, я разговариваю.

– Это твоя любимая монета, на неё мороженое нельзя покупать, – она быстро сунула ему в ладонь золотую монету и подбежала в конец очереди к киоску.

Михаил задумчиво отошёл от очереди и не заметил, как вышел на середину аллеи. Он не обращал внимание ни на обеспокоенного бухгалтера, который жаловался на проблемы с ежеквартальным отчётом, ни на прохожих, вынужденных обходить его. Он смотрел на золотую монету, которая медленно нагревалась, как свежий асфальт в жаркий день лета.

В памяти всплыло лицо отца. На совершеннолетие он привёл Михаила в свой кабинет и запер дверь, запретив говорить кому-либо о том, что они будут делать. Выслушав его слова, парень повиновался и порезал руку канцелярским ножом, капнув кровью на монету в бархатном футляре. Отец говорил, что монета дарует великую удачу, что якобы она помогла их предку стать важным человеком во времена Российской Империи. Ему тогда казалось это очередной глупостью, слепым следованием старой семейной традиции.

Позже Михаил понял такое бережное отношение к артефакту семьи – где бы он ни оставлял монету, она всегда возвращалась к нему. Находилась в кармане, рюкзаке, кошельке. Тогда и пришло осознание, что в мире существует сверхъестественное. Особенно, когда обнаружил, что монета может запросто скрыть себя от внимания отдельных людей, как это позже произошло в тюрьме.

Михаил замедлился, крепко сжимая в руке семейный артефакт. Он чувствовал – монета будто шепчет ему, что никуда нельзя идти, что его ждёт опасность! После случая, когда она таким же образом спасла его от смерти в горячей точке, он начал слепо верить ей.

Михаил резко затормозил и развернулся, выискивая глазами дочь…

***

Шёл ливень. Каждый шаг по песчаной размытой дорожке, давался Мие с трудом. На спине она несла младшего брата, одежда которого превратилась в лохмотья с бурыми пятнами.

– Опусти меня… – с трудом разлепив глаза, прошептал он. – Я могу идти сам. Я справлюсь…

– Ты ударился головой, поэтому даже не смей. Только хуже себе сделаешь. Мы почти добрались, – хоть голос девочки и звучал по-детски строго, но её покрасневшие глаза выдавали сильную тревогу и печаль.

– Я достал его? Тот цветок… Он был прямо у меня в руках. Ты видела?

Мия вздрогнула.

– Да, ты достал его, – ласково прошептала она. – Ты молодец, Ниэль.

Он улыбнулся, чувствуя, как его сознание гаснет.

– Не волнуйся. Я позабочусь о тебе, как и обещал… – пробормотал он, закрывая глаза.

Тело Ниэля слабо дёрнулось, глаза вновь открыл Михаил, голова раскалывалась.

– Что… – он попытался вымолвить хоть слово, но отключился из-за резкой боли.

Заметив, что брат потерял сознание, Мия ускорилась. Вдалеке виднелась старая крыша их дома…

Михаил очнулся в незнакомом помещении, его выворачивало наизнанку. У него был сильный жар, и болело всё тело. Периодически впадая в беспамятство, он вновь просыпался, с трудом понимая происходящее. Девочка всё время сидела рядом с ним. Она обтирала его лицо и тело влажной тряпкой, иногда вливала ему в рот горькую жидкость, от которой сильно пахло травами.

Михаил пытался остановить её, но не было сил, чтобы поднять руку или заговорить. На каждую попытку пошевелиться тело отвечало приступом боли.

Девочка гладила его по голове и шептала, что всё будет хорошо, что ещё чуть-чуть и он поправится. Иногда отходила от его постели и возвращалась с опухшими глазами.

В один момент девочка почти перестала смотреть в его сторону. Её движения стали монотонными, и всё чаще она просто сидела рядом, гладила его и молча глотала слёзы горя. Михаил почувствовал, что смерть близка. От этой мысли постоянные боль и тошнота перестали быть невыносимыми…

Когда он открыл глаза в следующий раз, раны исчезли, тело больше не болело. Девочка лежала рядом с ним на соломенной кровати и тихо сопела. От вида её костлявого тела накатывало острое чувство жалости. Кожа её лица была испещрена мелкими рубцами, но больше всего выделялся прямой шрам, белым росчерком пересекающий правую бровь. Михаил протянул руку, чтобы дотронуться до её волос, но резко остановился. Он с трудом сел, стараясь не смотреть на неё, во рту было сухо.

Рядом стояло ведро с водой. Михаил утолил жажду и увидел в отражении маленького мальчика. Он разглядывал своё новое лицо несколько минут, пока не начал беззвучно смеяться, закусив кулак. Ждать столько лет смерти, жить в аду сорок лет и в итоге обрести не долгожданный покой, а новую жизнь в нищете и страданиях. Зачем ему это? Почему судьба так издевается над ним?

Глаза Михаила блеснули фанатичным блеском. Он больше не боится смерти.

Он медленно встал и, с трудом волоча ноги, вошёл в другое помещение, напоминающее кухню. От прикосновения к предметам возникали воспоминания, которые ему не принадлежали. Как он сидел на кухне вместе с той девочкой, как она улыбалась ему и ставила перед ним тарелку с какой-то жижей. Как шёл по горной тропе, срывая растения…

Чужих воспоминаний становилось всё больше, голова разрывалась от пульсирующей боли. В одном из кухонных ящиков нашёлся старый кривой нож.

Михаил закатил серый рукав рубашки. Его кожа была совсем молодой, без пятен и морщин, хоть и со следами прошедших болячек. Последнее резкое движение перед вечной свободой никак ему не давалась. Что-то внутри него изо всех сил сопротивлялось, словно желание жить, которое он потерял за сорок лет в заточении, возродилось в новом обличии.

Рука задрожала. Нож выпал из пальцев. Михаил упал на колени и скрючился на полу, чёрная пелена упала на его глаза. Сцены из жизни мальчика, в чьём теле он оказался, всё больше наполняли его память. Улицы, наводнённые стариками и инвалидами… дни в тёмной землянке… постоянная боль в животе от голода… старшая сестра, приходящая вечером домой в изнеможении с мешочком постных продуктов. Каждое воспоминание было похоже на предыдущее, различаясь в маленьких деталях. Неизменной оставалась только невыносимая бессильная злоба от невозможности что-либо изменить.

– У тебя душа странно пахнет. Очень старая.

Сквозь какофонию образов и эмоций в голове Михаила прорвался голос мальчика – первого и законного владельца тела.

– Почему ты не даёшь мне убить себя? – прохрипел Михаил, слюна стекала по его подбородку и падала на пол.

– Мне нужно быть живым, чтобы помогать сестре.

– Ты не можешь ей помочь. Ты сам себя чуть не убил. Я могу избавить вас обоих от страданий этой проклятой жизни…

– Та девочка была твоей дочерью? – перебил голос мальчика.

– Откуда? – Михаил закашлялся.

– Я видел твою жизнь. Я не хотел смотреть, само получилось…

В сознании остался только один образ – девочки с тёмными волосами, что два дня подряд не отходила от больного Михаила.

– Это Мия. Красивая, правда? Я хочу дать ей всё, что она захочет. Не убивай нас. Мёртвым я не смогу исправить свою жизнь.

Образ Мии всё ещё находился перед глазами. Чем дольше он смотрел на неё, тем больше приятных черт замечал под следами голодной жизни. Ей было лет одиннадцать, немного старше Ани, чем-то похожа внешне, разве что волосы короче и темнее, а глаза серые, не зелёные.

– Я не мог исправить свою жизнь… И ты не сможешь, – Михаил поднялся на ноги, пошатываясь. – Как тебя зовут?

– Ниэль.

– Ниэль…

Михаил перестал сопротивляться и расслабился, раскрылся. Он скривил губы в улыбке и закрыл глаза, впервые за долгое время почувствовав, что может на что-то повлиять…

– Давай попробуем изменить нашу судьбу вместе.

Михаил проснулся на полу кухни.

– Я теперь – Ниэль, – пробормотал он. – Новая жизнь.

Он сел и огляделся, по-прежнему была ночь. Голова продолжала ныть, но уже не так сильно. Что-то в нём изменилось. Теперь нельзя назвать его мальчиком, как и назвать стариком. От этой мысли пробрал смех.

Покачав головой и с трудом поднявшись на ноги, Ниэль размял затёкшие конечности. Он глазами нашёл выход и направился к нему, привыкая к своему телу, личности. Вышел из землянки и посмотрел на небо. Большая Белая луна освещала трущобы под названием Яма. Рядом с ней висела Зелёная луна поменьше, придавая свету Белой изумрудный оттенок. Он знал, что Зелёная вскоре сменится Красной, а ту сменит Жёлтая, как сезоны сменяют друг друга.