Глава 1

– Да, матереет сынок, растет, в силу входит, – одобрительно заметил папахен.

Мне тут же представилось, как после возвращения домой из Москвы, раньше вечно мерзнувший я, окончательно заматеревший на академических курсах, обживаюсь на нашей лоджии, распахиваю пошире все окна на улицу, и, хорошенько выспавшись на уютном снегу в особо холодную зимнюю ночь, рычу грубо-хриплым голосом:

– Мать! В душную кухню не пойду. Закинь мне кастрюлю с хлебовом прямо сюда, на наледь. Я тут в холодке, на воле, косточками похрущу.

А как все безобидно начиналось в столярке при нашем ЖЭКе…

– Митя, да ты с моей стариковской точки зрения вообще везунок, – начал беседу дядя Вова, что-то между делом постругивая рубанком.

– Ага! Привалило, не выгребешь, – мрачно отозвался я.

– А твой дешевый юмор, голубчик, тут совсем неуместен. Вот, гляди как это будет по пунктам:

– Пункт первый: учиться будешь спустя рукава, потому как платно – не отяготишь ненужными знаниями свой высокий, но пока скрытый от людей интеллект.

– Очень сильно скрытый, – пробубнил я, – так сильно скрыли и запрятали, что вовек не сыщешь.

– Пункт второй: поживешь дома, по общагам мыкаться не придется, – продолжил Палыч.

– Да в общаге-то, поди, веселее, – не согласился я, никогда не живший нигде, кроме родительского дома.

– Пункт третий: добрые родители денег сунут, лишней работой за гроши можно себя не утруждать.

– Да если я в общагу пристроюсь, тут мне денег вообще от души отвалят! Как начну жалобы петь: кушать нечего, последнюю корку хлеба без соли доедаю, так добрая мамочка со злого отца последние носки сорвет и продаст, чтобы мне помочь.

– Пункт четвертый: до женщин ты не особо охоч, за всякими нахальными и раскрашенными, как мартышки, юными девицами по молодежной глупой любви попусту не бегаешь, зря время на баб не тратишь, по юношескому неразумию рано не женишься.

– Да я бы может и побежал, да не нравится мне никто! Почему-то они все, хоть раскрашенные, хоть нераскрашенные, мне мартышками кажутся. И они меня не жалуют, говорят харизма не та, обаяния никакого нету. В общем, не мачо я, совсем не мачо. Не вышел из меня супермужчина. Не хотят девицы со мной гулять ни в какую. А походил бы с девушкой, глядишь бы и попривык, может чего и заладилось. Да и жениться совсем не хочу, мне маминой заботы вполне хватает. Всегда сыт, одет, обут – ну что еще человеку от жизни надо?

– Пункт пятый: от зари до зари в компьютерных игрушках не сидишь, слава Богу, к этой дури не прилип.

– Да че-то нудно мне часами сидеть, день и ночь играя, перехватывать второпях еду прямо возле компа, проходя очередной уровень. Вдобавок, и в этом я не блещу, можно сказать, крайне неловок. Не мое это, совсем не мое. Мне по душе почитать хорошую книгу, потом помечтать, представляя себя на месте главного героя. Он вот так сделал? А я бы вот этак изловчился! Он герочески преодолел невиданную преграду? А я бы либо обошел, либо как по маслу хитро мимо проскользнул! Вот в этом я весь. Вдобавок, слушая моего отца, кстати умнейшего человека и достаточно успешного предпринимателя, я все чаще понимаю, что обходные пути гораздо быстрее приводят к поставленной цели.

– Пункт шестой: не куришь, не пьешь, не нюхаешь и не колешься.

– Замечательные личные достоинства с приставкой «Не», – прокомментировал этот пункт я. – А как говорил дедушка Крылов, «По мне хоть пей, да дело разумей!». Я не пью, и это, конечно же, неплохо, но и ничего делать не хочу и не умею. А не пью не из-за строгих моральных устоев или от какого-то невиданного ума, а просто алкоголь в любом виде очень плохо переношу, вот и все дела. Курить пробовал, но после первой же затяжки весь обкашлялся и обплевался. А уж колются, по-моему, только желающие получить короткое удовольствие, а после этого годами мучиться, снимая ломки.

– Пункт седьмой: военкомат тебя по подворотням не ловит и судом не грозит.

– Я бы не прочь послужить Родине, но с моим зрением это просто невозможно. Ведь без очков я в двух шагах практически ничего не вижу. Если меня призвать на военную службу, очки или сразу потеряются, или сходу разобьются, их и здесь-то ненадолго хватает. В обороне я в наступающего врага нипочем не попаду, только патроны зря истрачу, а в наступлении сослепу куда-нибудь в сторону убегу и вообще потеряюсь.

Если выдать мне запасные очки и пристроить какой-нибудь склад караулить, так я долго хорошо не прокараулю, быстро задумаюсь, сходу замечтаюсь, и мимо меня ловкие расхитители враз все ценное военное имущество вынесут. Вот поэтому я воякам и не нужен – нет от меня никакой военной пользы, один только убыток от моего призыва ожидается.

– Пункт восьмой: сестрицу-умницу, с ее тоталитарным стилем руководства бестолковым младшим братцем, удачно сбыл на учебу на несколько лет в Москву, родители вечно на работе, увлеченные, понимаешь ли, люди! – и по вашей квартире-трешке можешь теперь хоть целый день на велосипеде кататься – помех нету.

– В этом, конечно, пруха, но долго ли такая лафа продлится, неизвестно. Папаша хочет заставить меня учиться, и это дело обычное, но, похоже, что в этот раз он замыслил нечто недоброе – вроде как сбыть сына в другой город. И ладно, если близко куда-нибудь, в Тольятти, к примеру, придется ездить, это можно будет как-то пережить, а если черте-куда меня решит выслать? Вот чего бойся!

– Делать тебя ничего не заставляют, ибо как говорит твой отец,у тебя руки отнюдь не из плеч растут, а из задней поверхности таза – словом, как вы, молодежь, выражаетесь, кругом пруха!

– Эх, дядя Володя! Красиво излагаешь, невзирая на неполное среднее образование,только с моей точки зрения, кругом непруха и проруха. Пойдем тоже по порядку.

– Мне, балбесу и лентяю (по версии отца: яркий представитель потерянного поколения) никакая учеба совсем не нужна и ни в один жизненно важный орган не стучала. Никакого призвания ни к какому роду деятельности я никогда не испытывал, ни к каким знаниям меня не тянуло, командовать и руководить никем не порываюсь. Очень большие деньги зарабатывать даже не буду и пытаться, отдыхать по заграницам не тянет, дикого желания купить новейшую иномарку– навороченный телефон – большущую квартиру – обалденную шмотку никогда не было.

Мирно сидеть, тупо глазеть в телевизор или компьютер, вяло почитывать очередное фэнтези, пожевывать чипсы, орешки, еще какую-нибудь фигню, и мечтать, мечтать, мечтать о несбыточном! Вот в этом я весь. Вот такой я человек, мечта любого работодателя – диванный работяга.

Будущую свою работу я совсем себе не представляю. К сожалению, жизнь тунеядца-рантье, проедающего заработанный предками капитал, мне, исходя из скромных финансов родителей, не светит. Никакого нашего или зарубежного дальнего родственника-миллионера, желающего завещать все свое имущество потомку с красивым именем Дмитрий, у меня тоже не наблюдается.

А все мои, перечисленные тобой якобы достоинства, конечно хороши, но уж очень сильно окрашены приставкой «НЕ». Можно также похвалить меня за то, что я не насильник, не убийца, не грабитель, ну и так далее. В общем, малопригодный я для жизни чуханок и ни на что толком не способен.

– Да ты подумай!

И я подумал. Очень манил призыв дяди Владимира Палыча, у которого я сейчас торчу, идти к нему в напарники в столярку при нашей управляющей компании – строгать какие-то деревяшки, резать стекла, устранять говорливым старушонкам перекосы в дверях, заделывать щели в деревянных окнах, но стальная воля моего отца, богатыря великих свершений и жизненного боевого духа, приняла иное решение.

– Учиться, учиться и учиться! – совершенно по-ленински вещал он вчера мне и матери на кухне. – Сейчас без высшего образования никуда! На работе будешь делать то же самое, а получать в два раза больше! Может даже и в три, но это уж как себя проявишь.

– Да как он себя проявит! – горестно вздыхала давно разочаровавшаяся в моих способностях мама. – Ну что он может? Вот Наташенька…

– О его сестре сейчас речи нет. Огонь девка! Хоть сейчас с ней в разведку иди. А с этим валенком ни покараулить, ни украсть. Нету в нем порыва, нет огня. Вялый он тюха-матюха, не пришей ни к какому женскому органу рукав!

Матом отец из принципа при детях и женщинах не ругался, но всегда эти сомнительные выражения мог так творчески переложить на приличную речь, что всем было ясно, какой народный перл был заменен и пока (временно, только временно!) был изъят из употребления.

– Натаха, когда ни глянь, все сидела и что-нибудь затейливое решала. Почитает для порядка какой-нибудь журнальчик вроде «Кванта» или вникнет в «Химию и жизнь», и пойдет дальше решать. Как все перерешала, ей пришла пора в институт поступать. Так она не в местный какой-нибудь ВУЗ подалась, эта отличница в столичный технический университет рванула и поступила с первого раза! Сама! Без всякого блата! Учится бесплатно! С первого курса президентская стипендия! С этого года хапнула грант на научные исследования! Не пойму только, зачем ей в команде понадобился этот профессор Ванковский или Ваковский?

– Алёшенька, наверное, так положено…

– А еще через пару лет этот Воровский на всех в этой группе положит с прибором, и погонит в Швецию за Нобелевской премией именно за эти исследования, к которым он ничего, кроме своего профессорского звания, не приложил, а Натаху отправят по распределению в деревню Собачий Ящик, где острая нужда именно в специалистах ее профиля!

– Ну, уж это ты перегибаешь…

– Чего уж тут перегибать! У нас это сплошь и рядом! А еще через год она наплюет на такую светлую жизнь в этой гнилой дыре, где нет нужного для нее научного оборудования, а никакие исследования не проводятся там с 1900 года, и не после, а до Рождества Христова, и отчалит по приглашению либо в Германию, либо в США. У нас сейчас талантливые молодые ученые долго не задерживаются, а потому внуков будешь ездить нянчить в Техас или в Мюнхен.

– Ну уж…

– Да уж! Тут, пожалуй, даже пахнет Силиконовой долиной.

– Алёша, а при чем тут силикон?

– А при том, что там не сиськи американочкам всякой дрянью надувают, а усиленно двигают вперед штатовскую и мировую науку. И все самые лучшие гранты и правительственные субсидии на научные исследования у них.

– Вот оно как…

– Именно так! Наша доча вроде планировала троих нарожать?

– Да как-то говорила об этом…

– Наша девка кремень! Сказала – сделает. Это не этот оболтус, который понаврет с три короба, да и в кусты. Вот и поставит это дело Наталья на поток: поисследовала, рванула большущий грант, нарожала. Поисследовала еще, получила невиданное жалованье, родила второго. Ну, а беременная третьим, направится по уже проторенному профессором Вонюковским пути за Нобелевкой!

– Мы же сегодня Димочкину судьбу решаем, – робко пискнула мама.

– А чего тут решать? – удивился отец. – После его прошлогоднего провала в пединституте, и решать нечего. Учиться только платно и только заочно, чтоб лишний раз не позориться. Вот только ни один ВУЗ в Самаре, мне кажется, ему не подходит, уж очень наш отпрыск неловок. Его бы на какую-нибудь неожиданную специальность выучить, пусть даже и не в нашем городе.

Я потупился. Прошлогодний позорный провал в Педе, куда в нашем городе не шел учиться только ленивый, стал у моих одноклассников просто притчей во языцах.

– Комар среди педовской абитуры единственным пацаном был, и то провалился!

– Ну почему единственным? Еще наш Лобан поперся, правда, выпивши.

– Так двоечника Лобанова и пьяного взяли, а этого троечника вышибли!

В общем, на вступительных экзаменах я отнюдь не блеснул, и сокрушительный крах постиг меня на первом же экзамене.

– Можно еще ему ксиву просто через Интернет купить, – задумчиво заметил папенька. – Зримо дешевле выйдет…

– Меня посадят! – воскликнул я.

– Нас посадят! – обняла меня мама.

– Вы как были трусами, так ими и остались, – подытожил отец.

Военкомат от меня отстал по причине моего слабого зрения, а вовсе не после значительной взятки. У всех остальных членов нашей дружной семьи зрение было просто орлиным. Выродок-мутант, так охарактеризовал эту мою генетическую аномалию ласковый папаша. На неоднократные призывы отца отправиться на лазерную коррекцию зрения я неустанно отвечал решительным отказом: а вдруг окончательно ослепну? Всякое в этой жизни бывает! Значительные проценты выздоровевших и улучшивших свое зрение меня ни в чем не убеждали. Как говорят: и на старуху бывает проруха. Я хоть и не стар, но был уверен, что именно меня и именно в этом деле настигнет проруха.В принципе, мой внешний вид в очках меня вполне устраивал. Выглядел я постарше, посолиднее, и что немаловажно, поумнее. Хороший рост, 195 см, и не толстяк какой-нибудь, ну может быть излишне худоват, в общем, мама считала меня достаточно приятным. Впрочем, девушки считали иначе, и постоянно при выборе себе парня меня отвергали. Ну и пусть!

Никакого оживления при виде наших девиц я тоже не испытывал. Как-то одноклассники сводили меня к известным им легко доступным бабенкам, этаким безотказным давалкам. У меня все получилось, но никакого обещанного прилива удовлетворения и невиданного удовольствия я от этого занятия не получил. С несказанной любовью, о которой неоднократно читал в книгах, этот процесс не имел ничего общего. Причем, никакой тяги к каким-то половым извращениям я совершенно не испытывал. Мне нравились именно девушки, очень сильно нравились девушки! Но почему-то не эти. Я даже не знал, о чем с ними разговаривать. Мутант-выродок, иначе и не скажешь.

Так-то я парень в общем и целом положительный. Мой отец не курит и весьма умеренно употребляет алкогольные напитки, вдобавок только по праздникам, вот и я пошел по его стопам. Курить попробовал однократно и с резко отрицательным эффектом, а попытавшись как-то опьяниться, попробовал в гостях крепленого вина из красивой фирменной бутылки, тут же облевался и зарекся употреблять эту гадость. А вот с девушками у меня не складывалось, хоть ты тресни. Непруха!

Однако надо плестись домой. Сегодня папаня будет выбирать для меня дешевенькое учебное заведение, и очень хотелось бы поучаствовать в этом празднике жизни в начале августа этого года. Девятнадцать лет мне все-таки, это вам не шутка!

– Пойду я, дядь Володь, – с тяжелым вздохом поднялся я с уютного чурбачка. – Скоро уж отец домой вернется.

– Посиди еще минутку, – чуть не силой усадил изрядно удивленного меня назад дядя Володя. – По твою душу сейчас сам Вольдемар Иванович явится.

Мои мысли испуганно заметались в тесной черепной коробке. Выходит, Палыч как-то сумел продать мою душу без всякого моего участия? И похоже по имени покупателя, что за ней явится не какой-то там мелкий бес, а сам Мефистофель. Из растревоженной памяти всплыло и увязалось в единую цепочку: Фаланд – Воланд – Вольдемар! Да еще какой-то и обрусевший: Иванович, понимаешь ли!

А у меня на груди ни креста, ни образка! Не молился и не постился ни разу в жизни. Ни одной молитвы не знаю, креститься не умею, в церкви не был никогда. Сестра крещеная, а я может и нет, точно не знаю, никогда не интересовался. Словом, подходи и бери, пока тепленький!

– А может он не придет? – спросил я блеющим от ужаса голоском. – Или сильно опоздает? – уже с безумной надеждой.

– Он никогда не опаздывает, – отверг мои домыслы Палыч. – В конторе его за это немцем зовут.

Ну да, он всегда представляется немцем, космополитизм ему чужд. Как же еще его могут называть за глаза в его конторе, то есть в аду? Не индонезийцем же! Впрочем, от встречи с такой могучей личностью, виновником всех мировых бедствий и постоянным искусителем человечества, личностью, осмеливающейся противостоять Господу нашему, не отвертишься. От Сатаны, если он решит с тобой встретиться, не убежишь и не спрячешься. В общем, полный омен или аминь!

– Да вот он и идет, – сказал дядя Володя, глядя на неторопливо открывающуюся дверь. – Точен, как всегда!

По ком звонит колокол? – неожиданно всплыло в моей слабой голове. И тут же зловеще прокаркало в ответ:

Он звонит по тебе!

Песец подкрался незаметно…

Дверь закрылась, и из-за штабеля досок появился импозантный мужчина средних лет в очень хорошем костюме. Он пожал руку Палычу и спросил:

– Этого юношу хочешь предложить? Что-то он какой-то худой и дохловатый на вид. Не знаю, подойдет ли мне.

Все мое естество радостно заорало: