Авторы выражают свою искреннюю признательность за спонсорскую поддержку во втором издании книги Пихоте Татьяне Юрьевне – руководителю Международного образовательного центра AXIS EC.

«Все глупости и подлости род человеческий уже давно совершил и теперь их только повторяет».

Андрей Тарковский. «Андрей Рублев»

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Эта книга должна была появиться на свет пятьсот лет назад: как естественное продолжение и дополнение «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского, «Похвалы подагре» Виллибальда Пиркгеймера, «Похвалы кривосудию» Крота Рубиана, «Корабля дураков» Себастьяна Брандта.

Что же послужило причиной не-написания ее тогда? Через сто лет? Через двести? Через триста?

Ответ давайте искать вместе.

КРЕДО ПОДЛЕЦА

«Совесть – жидовская выдумка».

Адольф Гитлер

Кредо (от лат. credo – верю) – символ веры; основа мировоззрения, убеждений.

«Подлец – подлый человек, готовый достигать целей своих низким искательством, в ком нет чувства чести» [27, с. 184].

Каждый человек, находящийся в здравом уме и при трезвой памяти, хочет быть счастливым и не хочет быть несчастным.

Это – норма.

Иное – отклонение.

Каждый человек рождается для того, чтобы быть счастливым самому и нести счастье другому.

Это – норма?

Иное – отклонение?

А что если отклонение встречается чаще, чем норма, то в таком случае что из них – норма, а что – отклонение?

Счастье (несчастье) одного связано со счастьем (несчастьем) другого весьма причудливо, затейливо и замысловато.

Подчиненный желает здоровья и счастья постоянно измывающемуся над ним боссу. Наследник – долгих лет жизни своему престарелому богатенькому предку. Бизнесмен – процветания своему конкуренту… Чье еще пожелание может быть таким, как эти? Вероятно, только должника, желающего здравия и «многие лета» своему кредитору.

Люди живут среди людей.

Это – норма.

Иное – отклонение.

Относятся же люди друг к другу (некто к никто, враг к врагу) по-разному: от любви до безразличия, и от безразличия до ненависти.

Отношение одного к счастью (несчастью) другого исчерпывается – ни много – ни мало – семью вариантами (числовое совпадение с тем, чтобы быть «на седьмом небе», с семью пороками, семью добродетелями и «семью кругами ада» просьба считать чистейшей случайностью).

Первый вариант: человек воспринимает счастье другого как свое собственное счастье. Это – доброжелательность.

Второй вариант: несчастье другого – мое несчастье. Это – сострадание.

Третий вариант: мне глубоко безразлично несчастье другого. Это – черствость.

Четвертый вариант: мне совершенно безразлично счастье другого. Это – отрешенность.

Вариант пятый: счастье другого вызывает во мне жгучее ощущение моего несчастья. Это – зависть.

Вариант шестой: несчастье другого – мое счастье. Это – злорадство.

Вариант седьмой, он же – последний (сразу в двух вполне прозрачных смыслах), отличающийся от предпоследнего всего одним, но зато весьма существенным моментом:

Наивный, произрастающий на «поле чудес в стране…» инфантилизм одних – питательная среда и основа процветания мерзопакостной подлости других.

Зло есть уродливый плод извращенного совокупления подлости с глупостью.

Как сказал Иммануил Кант, «в природе нет злосности (böses)» [43, с. 111].

В мире животных обитают хищники и паразиты. В людской среде существуют тираны и подлецы.

Кто хуже – тиран или подлец?

Велик соблазн сказать, что хуже – оба: ведь и тот и другой губят свои жертвы. Но одно и то же «дело» они делают по-разному.

В мире животных хищник убивает свою жертву, как правило, сразу. Паразит – постепенно.

В мире людей тиран, как правило, насильничает. На то он и тиран. Подлец же всегда завораживает. На то он и подлец.

Первый из них вызывает у своей жертвы жгучую ненависть и яростный протест. Второй – безудержную любовь его жертвы к нему и ее же страстное желание всецело ему отдаться. Итог же для жертв и того, и другого один и тот же: на то они и жертвы.

Тиран, как правило, примитивен. Оружие тирана – «кляп, дыба, топор».

Подлец – изощрен. Как паразитирующий клещ постепенно внедряет свой кровососущий хоботок в живое тело паразитируемого, так подлец плавно втирается в доверие своей инфантильно-наивной жертвы. Оружие подлеца – маска благожелательности, яд лжи и кинжал иезуитства.

Тиран демонстративно, подчеркнуто, наглядно жесток по отношению к своим жертвам: чтобы другим неповадно было умничать, да и вообще – чтобы боялись.

Подлец же действует исключительно «во благо жертвы».

Нельзя сказать, что тиран лучше подлеца – и тот, и другой находятся «по ту сторону» позитивного участка шкалы ценностей. Зато можно смело сказать, что подлец хуже тирана.

В мире животных хищники, сами того не желая, способствуют сплочению своих потенциальных – парнокопытных, не-парнокопытных, не-копытных – жертв: те становятся в круг, в центре которого помещаются слабые, по периметру располагаются сильные, выражая тем или иным способом свою готовность дать отпор врагу – хищнику. Жертвы же паразитов умирают в одиночку: у животных нет средств коллективной борьбы с паразитами.

В мире людей тиран, опирающийся только на грубую силу, обречен: порождаемая его жестокостью коллективная жажда возмездия ему раньше или позже, но обязательно оказывается сильнее индивидуального страха перед ним. Как сказал Сенека, «Multos timere debet quem multi timent» – «Многих должен бояться тот, кого многие боятся» [99, с. 16].

Подлец же, опирающийся своими протезами мудрости – хитростью, коварством и изворотливостью – на благочестивую глупость и инфантильную наивность своих жертв, как правило, недосягаем для мести своих жертв: он всегда старается для них, стремится сделать им «как лучше». Получается же у него всегда «как всегда».

Подлец – любому делу конец. Если только это «дело» делается не в его, подлеца, личных или корпоративных интересах.

И, тем не менее, в глазах своих инфантильно-наивных жертв подлец всегда неуязвим. Как ему это удается? Точно так же, как картежному шулеру удается подменить шестерку на туза: подлец ВСЕГДА ГОТОВ превратить уготованный для своих доверчивых жертв кукиш в указующий перст, направленный в сторону виновника всех их бед, являющегося – о, чудо! – по совместительству его, подлеца, врагом. несчастье, причиненное мной другому – мое счастье.

Это и есть подлость.

Ее проявления разнообразны. Суть же – одна и та же. Независимо от конкретной формы ее осуществления.

Если злорадство пассивно, созерцательно, умозрительно, то подлость активна, деятельна, энергична. Она преисполнена чувством хорошо исполненного долга, сознанием собственного достоинства и собственного же величия и великолепия.

Причинить вред другому сгоряча – безответственность.

Причинить вред другому, желая сделать ему как можно лучше – глупость.

Сделать несчастным другого для пользы дела – цинизм.

Сделать несчастным другого для своей собственной пользы – эгоизм.

Причинение несчастья другому из-за полного безразличия к его судьбе – жестокость.

Причинение несчастья другому для того, чтобы насладиться его страданиями – садизм.

Подлость отличается и от жестокости, и от садизма. От жестокости – тем, что подлец испытывает счастье от причинения им самим несчастья другому; от садизма – тем, что садист наслаждается мучениями другого, а подлец наслаждается собой: тем, как ловко ему удалось осуществить задуманное, а именно – сделать другого несчастным.

Разных людей волнует и изумляет разное. Одного – как Иммануила Канта – звездное небо над ним и нравственный закон в нем самом. Другого – … да мало ли что может волновать и изумлять другого. На то мы и люди, чтобы каждому из нас быть не просто своеобразным, но неповторимым в своей уникальности и уникальным в своей неповторимости. Как сказал Генрих Гейне, «каждый человек – это целый мир, который вместе с ним рождается и умирает» [18, с. 224]. И пока человек как целый мир жив, ему суждено жить среди людей (это – норма, иное – отклонение) – других миров, столь же неповторимых и уникальных, как и он сам.

Как нам жить вместе – таким разным и, тем не менее, связанным общей судьбой человечества как единой целостности?

Кем быть каждому по отношению ко всем и к каждому другому?

Казалось бы, на этот вопрос уже был дан ответ. Раз и навсегда: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» [34, с. 1019]. Окончательно и бесповоротно. Тем более что этот, содержащийся в Евангелии от Матфея, ясный, отчетливый и совершенно недвусмысленный ответ получил свое развитие и подтверждение в категорическом императиве Иммануила Канта: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы» [44, с. 197]. Между евангельским мудрецом и кенигсбергским философом хронологически и содержательно вклинился один из лучших друзей Эразма Роттердамского – Хуан Луис Вивес, провозгласивший: «С людьми ты должен поступать так, как желаешь, чтобы поступал с тобой Христос» [67, с. 99].

Нетрудно заметить, что три разных и, по меньшей мере, незаурядных человека, принадлежавших к трем различным эпохам, сказали по сути дела одно и то же. Таким образом, круг поиска ответа на поставленный вопрос (см. чуть выше) свелся в точку совпадения авторитетнейших заключений. Как говорится, оставь сомненья, всяк, сюда входящий. Безальтернативно. Ничего другого не остается, кроме того, чтобы принять полученный ответ как команду, то есть, к неукоснительному и безоговорочному исполнению: «Цели ясны, задачи поставлены. Теперь – за работу, товарищи!» Казалось бы. Однако категоричность императива (приказа, команды, настоятельного требования, повеления) не гарантирует его универсальной действенности, а мнение признанных авторитетов не является достаточным доказательством абсолютной истинности самого мнения.

В поведении людей наблюдается абсолютная идентичность. Но – при одном обязательном условии: если все они – трупы. Живым же людям – до тех пор, пока они живы – свойственно сомневаться и колебаться, выбирать и принимать решения, в том числе – по отношению к поступающим в их адрес императивам (приказам, командам, настоятельным требованиям, повелениям).

Выбирать всегда есть из чего.

Даже, будучи связанным по рукам и ногам, попавший в плен к самураям японский ниндзя, дабы не подвергаться страшным пыткам, откусывал себе язык и умирал от болевого шока или от потери крови, сделав свой собственный выбор.

Безвыборных ситуаций не бывает.

Подлецами не рождаются: подлецами становятся. В результате собственного выбора.

Как сказал в одной из самых скандальных своих книг философ-изгой Александр Зиновьев, «умение делать подлость достигается не сразу, и чтобы стать выдающимся подлецом, надо иметь к этому способности, а также долго и упорно учиться» [38, с. 82].

Учиться есть у кого – у тех, кто однажды уже сделал свой выбор – в пользу подлости – и последовательно ему следовал на протяжении всей своей последующей жизни подлеца.

Рекомендацией евангельского Матфея и соответствующими ей вивесовским призывом и кантовским категорическим императивом предлагается – с определенной мерой настойчивости – лишь один из возможных вариантов принципа поведения человека по отношению к другим людям. Следовать же или не следовать именно этому варианту принципа поведения выбирает каждый человек для себя сам.

Число вариантов, из которых приходится выбирать, равно четырем. Не больше и не меньше. Число это не несет в себе никакой мистически-магической нагрузки: оно – лишь результат произведенного простейшего арифметического действия – умножения «два на два». Первое «два» – «либо делай, либо – не-делай» по отношению к другому. Второе «два» – «что хотел бы или что не-хотел бы», чтобы другой (человек ли – как у евангельского Матфея, Христос ли – как у Хуана Луиса Вивеса, кто угодно ли, кто подчинен законам природы – как у Иммануила Канта) делал тебе. Умножая первое «два» на второе – опять-таки, «два» – получаем «четыре», что и требовалось доказать.

Если принять за первое из четырех возможных сочетаний «делай – не-делай» с «хотел бы – не-хотел бы» кантовско-вивесовско-матфеевский (в дальнейшем – для краткости – кантовский) категорический императив, то остается выяснить содержание трех остальных сочетаний.

Вторым (если – хронологически, то, все-таки, следовало бы – первым, поскольку автор, раскрывший содержание этого варианта жил задолго не только до Иммануила Канта, Хуана Луиса Вивеса, но и до авторов Нового завета, в который входит Евангелие от Матфея) рассмотрим не-категорический (поскольку он не носит характера обязательного) не-императив (поскольку он не повелевает) Конфуция (Кун-цзы): «Я не желаю другим делать то, что я сам не хочу, чтобы они делали это мне» [50, с. 44].

С позиций формальной логики то, что сказано здесь Конфуцием, полностью совпадает со смыслом кантовского категорического императива, поскольку в формальной логике двойное отрицание означает утверждение: «не-не-А» есть «А»; в данном случае – «не-делать того другому, чего не-хочешь, чтобы другой делал тебе» есть «делать другому то, чего хочешь, чтобы другой делал тебе». Но формальной логикой вся логика не исчерпывается. На сегодняшний день существуют, функционируют и успешно применяются такие логики, как модальная и деонтическая; математическая и конструктивная; интенсиональная и экстенсиональная; релевантная и интуиционистская; многозначная и комплексная; нормативная и диалектическая. В тех из них, в которых форма мысли рассматривается без отрыва от содержания того, о чем мыслится, представленные здесь формально тождественные друг другу высказывания Канта и Конфуция нетождественны по своей сути. Если Кант настаивает на том, чтобы люди делали то-то и то-то, то Конфуций предпочитает предоставлять человеку право делать все, что тому заблагорассудится, учитывая лишь при этом нежелательность делания другому того, чего не хотелось бы, чтобы другой делал это тебе. Подходы Канта и Конфуция к одной и той же, рассматриваемой здесь проблеме, несмотря на их формально-логическую тождественность, оказываются нетождественными. В данном конкретном случае с позиций любой содержательной (не-формальной) логики «не-не-А» не есть «А».

Свой (присвоим ему третий порядковый номер) вариант сочетания: «делать – не-делать» другому то, что «хочешь – не-хочешь», чтобы другой делал тебе, предложил Бернард Шоу, без экстравагантных идей которого редко обходится обсуждение какой бы то ни было сколько-нибудь значимой проблемы. Б. Шоу без обиняков заявил: «Не навязывай (не делай – Б. П., Е. П.) другому того, чего хотел бы себе: вкусы различны» [113, с. 17].

И, наконец, четвертый – из четырех теоретически возможных вариантов рассматриваемого сочетания – тот, который по сей день остается без автора: делай другому то, чего не хотел бы себе. Анонимность этого варианта не случайна: ведь именно в нем сосредоточено кредо подлеца. Ни один подлец до сих пор не взял на себя ответственность за появление, проявление и применение такого кредо, хотя каждый подлец именно таким, только таким, исключительно таким кредо и руководствуется.

Принято за аксиому считать, что каждый хочет, чтобы у него все было и чтобы ему за это ничего не было. Однако всякая аксиома имеет свою область действительного, то есть, существующего с необходимостью применения. Так например, параллельные прямые не пересекаются только в области, ограниченной рамками евклидова пространства, то есть такого, радиус кривизны которого равен бесконечности, но они пересекаются в любом криволинейном, например, Лобачевского – Римана пространстве.

Абсолютных аксиом не бывает.

Не-каждый хочет, чтобы у него было все.

Как известно, Сократ, придя как-то раз на базар, выразил свое изумление тем, как много, оказывается, существует вещей, которые ему никогда не понадобятся.

В отличие от Сократа, любой подлец страстно желает не только иметь все, на что он «положит глаз», но еще и чтобы при этом расплачивались за все его имение другие люди: их здоровьем, их благополучием, их жизнями.

Внешне подлец вполне похож на человека: руки, ноги и все такое прочее. Однако в подлеце, в отличие от человека, наличествует дополнительный орган: имения за счет другого. Таким органом у подлеца является его непоколебимая уверенность в том, что каждый другой (кроме того, кто превосходит его самого в подлости) слишком глуп для того, чтобы быть таким коварным, как он, и слишком труслив для того, чтобы быть таким жестоким, как он.

Подобные органы имения за счет другого (этакие крововсасывающие хоботки) наличествуют у всех паразитов. Например, как пишет Альфред Брем в своем знаменитом сочинении «Жизнь животных», у клещей «спереди всегда имеется выемка, где помещается сосательный хоботок, который у всех клещей хорошо развит и имеет очень сложное устройство. Когда представляется случай укусить, клещ крепко вцепляется своими зазубренными челюстями в кожу животного и, выдвигая хоботок, сильно нажимает им, словно стараясь пробуравить; в то же время выдвигаются с обеих сторон челюстные сяжки, которые своими заостренными концами прокладывают путь нижней губе; последняя снабжена зазубринами, обращенными назад, которые препятствуют ей двигаться назад. Когда хоботок таким образом проникнет далеко в глубь ранки, челюстные сяжки отгибаются в стороны, как лапы якоря, и клещ, поместившись столь удобно и прочно, начинает сосать кровь» [7, с. 322].

Однако паразитирующие животные или растения имеют лишь ограниченные их естественными потребностями претензии к паразитируемым ими организмам.

У подлеца же претензии к другому безграничны.

Для подлеца любой другой – не более чем средство, которое можно и нужно максимально использовать в своих собственных целях.

Если другому это не нравится, то тем хуже для другого.

Подлец глубоко убежден в справедливости принципа: каждому – свое. Как говорится, «богу – богово, кесарю – кесарево». Подлецу – хорошее. Другому – остальное.

Отсюда – лозунг подлеца: «Я ВСЕГДА ГОТОВ делать другому то, чего я не хотел бы, чтобы другой делал мне!»

Не трудно заметить, что этот лозунг существенно отличается от категорического императива Иммануила Канта. Но по отношению к кантовскому императиву как «А» и позиция Конфуция, и кредо Бернарда Шоу являются «не-А». Означает ли это, что библейский Матфей, Хуан Луис Вивес и Иммануил Кант оказались по одну сторону баррикады, а Конфуций, Бернард Шоу вместе с каждым приверженцем кредо подлеца – по другую ее сторону?

С позиций формальной логики – да, означает: первый закон классической (формальной) логики – закон тождества гласит, что «А» равно «А». Всегда и везде. Везде и во всем. Отныне и во веки веков.

В таком случае, сообразуясь с той же самой формальной логикой, «не-А» должно быть равно «не-А». Всегда и везде. Везде и во всем. Отныне и во веки веков.

К счастью, формальной логикой вся логика не исчерпывается.

Ахиллесовой пятой формальной логики является двусмысленность самого понятия «не-А»: под ним может скрываться и контрарная (полярная, диаметральная) противоположность «А», как например, черное по отношению к белому, и контрадикторная противоположность, то есть все то, что не является «А». По отношению к белому цвету это может быть и оранжевое, и голубое, и розовое, и радужно-разноцветное, и фиолетовое в крапинку.

Содержательная же логика (в любом из ее проявлений) выдвигает требование конкретности понимания и истолкования содержания и смысла понятий, которыми оперируют.