Она знала, что Николай ждет ее, что он уже простил ей заранее своевольную эту поездку, и это его ожидание, его не погибшая еще надежда на то, что «все образуется», – они были особенно страшны. Приходилось скрывать свой Париж – все, что с ней было в Париже, скрывать, щадя его… И вот нарядная, пахнущая чем-то «чужедальним», она склоняется над ним, поверженным, «тихим» (ах, лучше бы он бушевал, лучше бы все раскрылось!), для сестринского, безлюбовного поцелуя…