IV

– Здравствуйте, дорогие друзья! С вами снова Евгений Гурвиц и постоянный гость программы «Слово для Мира и Леса", признанный знаток истории этого вопроса, профессор Гарвардского университета Давид Рар. В прошлый раз мы говорили о трагедиях, к которому привело наступление Зелёного Прилива в Шанхае и Карачи…

Музыка вливалась в открытый иллюминатор, заглушая все прочие звуки. Оркестр на верхней палубе старался вовсю – настоящая, живая музыка, как и положено, на первоклассном теплоходе. Изюминка круиза – недолгая стоянка на Речвокзале знаменитого Московского Леса, во время которой пассажиры могут посетить местный рынок, приобрести сувениры, а так же некоторые снадобья, которые за МКАД днём с огнём не сыскать, а если и сыскать, то лишь за очень, очень большие деньги. Например – сильнейшие афродизиаки, потрясающую косметику, сделанную из чудодейственных лесных ингредиентов и – тс-с-с! – кое-какие не столь безобидные субстанции.

Пассажирам, перед тем, как сойти на берег, дают подписать бумагу, что они ознакомлены с опасностью подобных покупок – как и с ответственностью за попытку вывоза за пределы Леса запрещённых веществ. Но разве такие подписки способны кого-то остановить? Досмотр на Химкинском терминале сугубо формален, а в каютах хоть первого, хоть второго классов при минимальном старании спрятать можно что угодно. И уж тем более – вне каюты, если заранее заинтересовать стюарда или палубного матроса.

– …в Москве Зелёный прилив грянул в десять тридцать утра. Тринадцатого мая две тысячи двадцать четвёртого года. Масштаб бедствия нарастал лавинообразно: уже через три четверти часа встали в пробках все направления, по которым можно было покинуть город. Всё больше зданий разрушали стремительно прорастающие сквозь фундаменты деревья; число погибших под развалинами уже в первые часы, не поддавалось учёту. Посланные для разведки вертолёты и беспилотники либо разбивались из-за отказа бортовых систем, либо сообщали о вынужденных посадках, после чего связь с ними прерывалась. Немногие вернувшиеся принесли шокирующее известие о том, что город за пределами Садового Кольца захватывается громадными деревьями, растущими порой прямо сквозь жилые дома. В центре подобного явления не наблюдалось – там дело ограничивалось появлением на мостовых и тротуарах стремительно разрастающихся покровов мхов и лишайников, полностью блокирующих движение транспорта….

– Я часто думала: а как бы я повела себя, окажись в тот день в Москве?

Татьяна перевернулась на спину и закинула руки за голову. Простыня сползла, открыв взору грудь с вишенками сосков. Егор залюбовался столь соблазнительным зрелищем.

– А ты?

– Что – я?

– Ну, ты что бы делал?

– Не знаю… – он повторил движение подруги. Теперь они оба лежали, закинув руки за головы, и смотрели в низкий потолок каюты. – Наверное, помогал бы людям выбираться из города. А может, и остался бы, как Серёга.

– Кто?

– Ну, Серёга, Бич. Егерь, который скрипку принёс.

– А, он…

Татьяна перекатилась на живот. Простыня при этом движении упала на пол, обнажив пару не менее соблазнительных округлостей. Он не удержался и положил ладонь на ложбинку спины и медленно двинулся по направлению к пояснице.

– Заставил меня смотреть эту дурацкую передачу – вот и страдай теперь в одиночку. – Она извернулась, стряхивая расшалившуюся ладонь. – Я в душ, и даже не думай стучаться, не пущу!

Она вскочила с постели и, как была, нагишом, упорхнула в туалетную комнату. В каюте первого класса она была достаточно просторной, с душевой кабиной и джакузи. Егор проводил её взглядом, разочарованно вздохнул и прибавил громкость.

– …Люди, застигнутые Зелёным приливом в центре города, стихийно стекались к Кремлю, к чему несколько позже стало призывать их и МЧС. Попытки наладить эвакуацию по воздуху привели к новым жертвам, после чего людей стали вывозить, используя линию правительственного метро, соединяющего Кремль и «Внуково-2» – причём беженцами пришлось идти пешком по тоннелю. К 15.00 на всей территории города прекратила работать не только проводная, но и радиосвязь, а так же любые электронные устройства. К 17.00 начали приходить первые сообщения о так называемой Пластиковой Плесени – случаях стремительного разложения полимерных материалов. Счёт умерших от ураганных отёков гортани к тому моменту шёл на десятки тысяч…

– Всё валяешься, бездельник?

Он открыл глаза. Татьяна стояла перед ним – в крошечном купальнике, платке-парео на бёдрах и огромных тёмных очках. Сентябрь в этом году выдался на редкость жаркий, и прогулочная палуба постоянно была забита загорающими.

– Я наверх. А ты – прими душ скорее и присоединяйся. Так и быть, займу тебе шезлонг. До Химок ещё часа четыре, надо напоследок позагорать. А то в ГЗ как не выберешься на верхние балконы – каждый раз не протолкнуться от студенток. Солнечные ванны принимают, бездельницы, нет, чтобы науки учиться…

– А хорошо, что мы в Тверь вырвались, правда? Сто лет в нормальных городах не была…

Егор кивнул, соглашаясь с подругой. Это была его идея: провести вместе две недели подальше за МКАД. Некоторые неудобства, правда, доставила Татьянина средняя форма Эл-А спасали «порошки», которые он специально выпросил у Евы. Та объяснила, что после этих снадобий «Зов Леса» Татьяне не грозит главное, в течение полугода избегать повторного приёма. В результате девушка всю дорогу до Химкинского терминала чихала, тёрла слезящиеся глаза – но, оказавшись за МКАД, и думать забыла о своём недуге. Далее последовали полторы недели рая в люксе лучшего отеля Твери, долгие прогулки по восхитительно свободным от дикой флоры улицам, ночные клубы, театр, рестораны… И завершающий аккорд – возвращение на борту круизного теплохода, трижды в сезон возящего в лес партии туристов, готовых терпеть приступы Лесной Аллергии и таможенные досмотры ради возможности однажды небрежно бросить: «…когда я был в Московском Лесу…» И наслаждаться почтительным изумлением собеседников.

За вояж, обошедшийся в кругленькую сумму, следовало благодарить Бича. Точнее – настойчивость, с которой тот выколотил из Трена откупные за взятую в Грачёвке лабораторию Порченого: известняковый Серый Стол, батарею колб, бутылей, реторт с дурнопахнущими растворами. А так же охапку пергаментных, папирусных и неизвестно ещё каких свитков и россыпь инструментов из драгоценной чёрной бронзы. Той самой, секрет выплавки которой Петровская Обитель тщательно скрывают от чужаков.

Поначалу друид собирался без лишних разговоров конфисковать всё: «это похищено из Обители, и должно быть туда возвращено!». Бич заупрямился, пригрозил закатить грандиозный скандал на весь Лес – и после долгих препирательств Трену пришлось, скрепя зубами, пойти на попятную. А дальше – он, Бич и старый егерь дядя Вова долго препирались, оценивая каждую склянку и каждый бронзовый ножичек. Обитель выкупила «трофеи» за целую гору снадобий и эликсиров собственного производства, после реализации которых (спасибо Кубику-Рубику, давшему правильную цену) каждому из участников налёта на Грачёвку досталась кругленькая сумма.

Егор наблюдал за препирательствами егерей и Трена со стороны – и запомнил, как озирался Трен, словно разыскивая что-то недостающее.

Теперь он – что именно. Оно пряталось сейчас одном из подвальных ярусов Главного Здания МГУ, в секретной, спрятанной от всех, лаборатории, под неусыпным присмотром завлаба Якова Израилевича Шапиро.

– Смотри! – Татьяна приподнялась на шезлонге. Тёмные очки она сняла и теперь щурилась – сказывалась близорукость.

– Куда смотреть?

– Вон тот дядька, видишь?

– Какой?

– Около спасательного круга! В джинсах и синей футболке. Егор пригляделся – и узнал человека, на которого показывала подруга. В пяти шагах от них опирался на леер, давешний гость программы «Слово для Леса и Мира» Давид Рар. Профессора Гарвардского университета не интересовали проплывающие за бортом подмосковные пейзажи. Он равнодушно изучал масляные пятна на воде, и в его чёрных, слегка навыкате, глазах потомка черты оседлости, плескалась тоска.

V

Круги света от редких, забранных в обрешеченные плафоны, лампочек выхватывали из мрака бетонную серость стен, потолок, заляпанный чёрной плесенью, да прозрачные, колышущиеся от малейшего дуновения вуали «чёртова пуха», свешивающиеся до самого пола. Под ногами серыми молниями метались крысы; самых наглых Сергей брезгливо отшвыривал рукояткой рогатины. Спасибо, хоть освещение действовало – длиннейший коридор, соединяющий подвалы ГЗ с техническими тоннелями метрополитена, получал питание от университетской электросети, так что не приходится терзать фонарик-динамку.

Помнится, в прошлый раз, когда он полез в этот тоннель, чтобы незаметно покинуть Главное здание МГУ, свет тоже горел. Или нет? А вот крысы были точно – серую, пищащую волну гнал из дальних коридоров хищный гнус, плотное облако крошечных плотоядных мошек, способных за короткое время очистить от плоти крысиный костяк.

«…как, впрочем, и человеческий…»

В тот раз их спас огнемёт. Сегодня его заменяют полдюжины торчащих за поясом фальшфейеров – ими при случае можно отмахаться от смертоносного облака. Дополняет арсенал обрез двустволки, нож-кукри в потёртых деревянных ножнах и новенькая, с иголочки, рогатина-пальма.

В последнее время с рогатинами Сергею категорически не везло. Одну отобрали наёмники, схватившие их со Студентом на Бутырском Валу – и безвестно сгинувшие при встрече с инфернальным Лианозовским Зверем. Второй он лишился в схватке с «крикетом гигантусом», огромной медведкой, от которой чудом сумел удрать по тоннелям станции метро "Маяковская". Нынешняя была третьей по счёту – и Сергею хотелось надеяться, что прослужит она подольше.

"…хотя – человек предполагает, а Лес располагает…"

Прежде чем войти в тоннель, он натянул костюм химзащиты: резиновый балахон, штаны с бахилами и наглухо закупорился при помощи специальных манжет. Сергей ненавидел это неуклюжее одеяние: бегать в нём почти невозможно, тело мгновенно покрывается слоем липкого, горячего пота, с ума сводит постоянный зуд, и нет ни малейшей возможности почесаться. Но сегодня эту предосторожность никак нельзя назвать лишней. От серьёзной опасности, вроде плотоядного гнуса, костюм, разумеется, не спасёт, а вот от «чёртова пуха» защитит на все сто. Без него Сергей давно уже матерился, расчёсывая кровоточащие язвы на руках и шее. А так – шагает себе по тоннелю, раздвигает жгучие завесы рогатиной внимательно следя, чтобы ни единый клочок не коснулся, невзначай, лица.

«…а крысам всё равно, им прикосновения едких нитей, похоже, не доставляют неудобств…»

«Чёртова пуха» в тоннеле оказалось необычайно много – а ведь он отлично помнил, что в прошлый раз его здесь не было вовсе. Что- то изменилось, но что? Загадка, каких немало в подземельях Леса, так толком никем не обследованных. Не считать же за исследователей «подземников», странных обитателей затопленных тоннелей метрополитена, давным-давно потерявших связь с прочими людьми?..

«Чёртов пух» можно встретить в любом районе Леса. Он свисает белёсыми фестонами с потолков подвалов, невесомыми «перекати- поле» кочует вместе со сквозняками по тоннелям подземных коммуникаций и метро; его призрачные вуали встречаются и на нижних уровнях университетских подвалов. Студенты, из тех, что побестолковее, придумали даже забаву: забираются в заросшие «чёртовым пухом» коридоры и поджигают его обычными спичками. Самые «везучие» возвращаются после таких развлечений с язвами и волдырями на физиономии. Ожоги «чёртова пуха» не слишком опасны, но они заживают долго, мучительно, оставляя нередко уродливые шрамы.

Яков Израилевич Шапиро, заведующий лабораторией экспериментальной микологии, объяснял, что нити «чёртова пуха» выделяют едкий фермент, сродни тому, что содержится в спорах «жгучих дождевиков», чрезвычайно опасных грибов, выбрасывающих при прикосновении облачка спор. Стоит человеку или зверю угодить в такое облако – смертоносная взвесь, вспыхивающая на солнце миллионами золотых звёздочек, выжигает глаза. А при попытке сделать вдох – разъедает лёгкие, словно концентрированная кислота. Что до «чёртова пуха», то уберечься от него несложно и, к тому же, там, где есть «чёртов пух», обычно не бывает плотоядного гнуса. Крошечные мушки, из которых состоит хищное облако, не выдерживают контакта с ферментом, выделяемым его нитями.

«…хоть какая-то польза от этой пакости…»

Доцент Шапиро немало экспериментировал со жгучими дождевиками и «чёртовым пухом» – в конце концов, грибница есть грибница, пусть и летучая. И добился в итоге успеха: создал на их основе споры, способные разъедать хитиновые покровы насекомых, словно капля ацетона – кусок пенопласта.