– У нас на Кордоне свой кузнец! Кинжалы делает, топоры делает, наконечники. Арбалеты тоже делает, хорошие, с колёсиками! Исправит твой эСКаэС, мамой клянусь! А мы с Бичом пока посидим, побазарим…
– …чачи выпьем. – закончил мысль Сергей. – Ладно, уболтал, чёрт языкастый. Петюня, отвязывай своего Моисея и пошли. И нечего облизываться на шипомордников, не наша добыча!
– Да я и не спорю… – вздохнул челнок. – Только, знал бы ты, Бич, как они идут сейчас на ВДНх! Давеча один тамошний знакомец весточку прислал: «всё, мол, что привезёшь – куплю!» У них бум на чернолесские ингредиенты.
– Сгубит тебя жадность, Петюня. Где ты – а где ВДНХ? Пока доберёшься, десять раз сожрут.
– С чего мне-то туда тащиться? Есть люди, возьмут и заплатят хорошо… Ты, если что, имей в виду, Бич, лады?
– Что имею, то и введу. – усмехнулся егерь. – Шагай уже, коммерсант!
Общежитие поразило Егора своим запущенным видом. Когда-то администрация не пожалела средств, украсив стены декоративными панелями из пластика. Теперь на месте уничтоженного плесенью евровеликолепия осталась облупившаяся извёстка, покрытая неопрятными потёками. О былой роскоши напоминал, разве что, дубовый паркет и деревянные оконные рамы, которые, по счастью, не успели заменить пластиковыми стеклопакетами.
Лесное море, плещущееся у подножия красных, имперского гранита, колонн, не делало попыток проникнуть внутрь Главного Здания МГУ. В его стенах люди не страдали от Лесной Аллергии, грозного синдрома, тридцать лет назад изгнавшего жителей мегаполиса за МКАД, и с тех пор успешно противостоящего попыткам вернуть утраченное.
Подобных «экстерриториальных» клочков прежней Москвы в границах Леса было четыре – если считать Кремль, о котором Егору успели поведать несколько леденящих кровь историй. На Северном Речном вокзале располагался перевалочный пункт для тех, кто перемещался между Лесом и внешним миром – «Замкадьем», как называли его лесовики, следуя традиции, возникшей задолго до Зелёного Прилива. На ВДНХ раскинулся самый большой рынок Леса, охотно посещаемый и коммерсантами из-за МКАД. Через его лавки, склады и торговые фактории шёл весь оборот товаров центральных, северных и восточных территорий, от Кузьминок до западной кромки Большого Болота. А вот переселенцев на ВДНХ было немного – страдающим даже лёгкими формами Лесной Аллергии непросто выдержать пеший переход по Ярославке. К тому же, по реке намного проще добраться до МГУ и Полян Серебряного Бора и Коломенского, куда стремились восемь из десяти приезжих.
Эти сведения Егор почерпнул из буклета, выданного в приёмной комиссии. Как и обещал секретарь, с размещением в общежитии проблем не возникло. Предъявив направление, молодой человек взял ключ у дежурной по этажу, пожилой бесформенной тётки в синем халате и войлочных тапках, и отправился обживать новое обиталище. Население Главного здания МГУ – в просторечии ГЗ – с доприливных времён сократилось чуть ли не вдесятеро, так что, при желании, можно было получить в единоличное пользование квартирку из двух комнат. Кухни, правда, не было – она располагалась в дальнем конце коридора, общая для всех обитателей этажа.
Помещение тонуло в полумраке. Верхний свет не горел, а настольной лампы с треснутым абажуром из зелёного стекла едва хватало на то, чтобы осветить открытую книгу и чуть-чуть её владелицу. Девушка сидела вполоборота, и вытертая до белизны клеёнка, свисающая со стола, не скрывала круглых, соблазнительно гладких коленок.
– Можно воспользоваться вашим чайником? А то у меня пока нет своего.
Хозяйка книги подняла на пришельца глаза и, помедлив, выпрямилась на табурете. Егор машинально отметил, что незнакомка не заморачивается бюстгальтерами – тёмные ореолы сосков легкомысленно просвечивают сквозь тончайшую, почти прозрачную ткань топика.
Девушка приветливо улыбнулась.
– Новенький, что ли?
– Да, только заселился. Вот, купил в буфете пару булочек, но не хочется всухомятку…
Улыбка у неё была очаровательной – с задорными ямочками на щеках.
Девица встала (Егор испытал лёгкое потрясение, убедившись, что выражение «ноги от ушей» вовсе не фигура речи) и щёлкнула выключателем.
Это было второе потрясение: при ярком свете обнаружилось, что её кожа, безупречно матовая, безупречно гладкая, не кожа, а мечта производителя рекламы косметических средств, имеет легкий зеленоватый отлив. Глаза оказались под стать коже: ярко-зелёные, с радиальными лучиками. В сочетании с блондинистой, редкой густоты гривой – эффект умопомрачительный.
– Удивлены? – девица усмехнулась. – Да, я из местных. «Золотые Леса», слышали?
И подняла руку, демонстрируя тонкое, немыслимого изящества запястье, украшенное кожаным браслетом с узором в виде переплетающихся листьев и стеблей. В электрическом свете узор отливал золотом.
Егор едва нашёл в себе силы, чтобы кивнуть.
– Вообще-то я не здесь живу, а в посёлке рядом со смотровой площадкой. Сюда заглянула навестить подруг и вот, засиделась…
– Кхм… так я насчёт чая?
– Вон титан, наливайте. Заварка есть?
Большой никелированный бак стоял на столе, в углу кухни. В нижней части имелся блестящий металлический краник, из которого в подставленное блюдце падали редкие капли.
– Осторожно, горячо!
Предупреждение запоздало. Егор зашипел, дуя на пальцы – бак был разогрет почти до ста градусов. Это подтверждала и шкала термометра, вмонтированного рядом с длинной, во всю высоту бака водомерной трубкой. На облупленной жестяной табличке значилось: «Кировский завод «Электробытприбор».
– Ну и чудище! А электрических чайников здесь нет?
– Комендант запрещает держать их в комнатах, боится пожара. Так ребята делают бульбуляторы.
– Бульбу… что?
– Вы как ребёнок! – рассмеялась девица. Смёх у неё был мелодичный, звонкий, словно разом зазвучало множество хрустальных колокольчиков.
– Всё-то вам, замкадышам, надо объяснять! Берёте два безопасных лезвия… знаете, что это такое? Прикрепляете к каждому проводок, прокладываете между ними спички – только головки не забудьте обломить, с вас ведь станется! Потом обматываете нитками, опускаете в стакан, а кончики проводков – в розетку.
От такого инженерного креатива Егор слегка завис.
– И… кхм… работает? Бульбулятор?
– Ещё как! За полминуты литровую банку кипятит. Но если комендант застукает – такой скандал устроит, ужас! А вообще, тут полно старья. Нормальная техника не действует, выкручиваются, кто как может.
– А откуда его берут, это старьё?
– Да откуда угодно! Хотя бы с подвальных складов. Знаете, какие они здесь? Там и бомбоубежища – огромные, на случай ядерной войны. В них полно припасов, закладывали ещё лет сто назад.
Егор вспомнил хохла-прапора с его собранием военного антиквариата.
– Знаю, выдали сегодня кое-что, как раз оттуда.
– А на нижнем уровне ядерный реактор! – с таинственным видом поведала зеленокожая.
– Ядерный реактор? Да ладно, быть того не может!
– Не может, значит? – в голосе собеседницы звучала обида. – Да что вы говорите? Конечно, вы там, в Замкадье, самые умные… вот скажите, откуда тогда берётся электричество?
И для наглядности щёлкнула туда-сюда выключателем, на мгновение погрузив кухню в темноту.
– Нет здесь никакого реактора, это я вам как физик говорю. Ядерный реактор не может работать без электроники, а она вся на полупроводниковой базе.
Девица не нашла, что возразить, и Егор поспешил закрепить успех:
– Вы на какой кафедре учитесь?
Из прежних факультетов в Университете осталось три – биофак, химфак, факультет почвоведения, да ещё кафедра палеонтологии, изучающая островки плейстоценовой и миоценовой флоры и фауны, попадающиеся кое-где в Лесу.
– Я работаю в библиотеке, в отделе обслуживания. Заходи как-нибудь, поболтаем. Тебе ведь книги получать надо?
«…мы что, уже на «ты»?..»
Егор кивнул.
– Вот и заходи. А сейчас – извини, подруги ждут.
– Конечно, зайду, спасибо за помощь!
– Кстати, меня зовут Лина. – девица кокетливо склонила голову к плечу.
– Егор. Так я загляну в библиотеку?
– Заглядывай, буду рада.
«Как же, подруги её ждут!» – Егор завистливо проводил точёную фигурку взглядом. Повезло ведь кому-то – заполучить такую красоточку! А что кожа зелёная, так в этом даже есть своеобразная прелесть. Скажем, на чёрных простынях, или тёмно-зелёных, под малахит – любой поклонник фэнтези придёт в восторг!
Добрынинка входила в число нечасто встречающихся в Замоскворечье мест, где можно видеть небо над головой. Высоченные клёны и ясени росли по контуру площади, не покушаясь на центральную часть с памятником Навоѝ. Потому и люди тут жили весёлые, жизнерадостные и к тому же, в отличие от многих лесовиков, могли похвастать густым загаром.
Ваха Исрапилов возглавлял обосновавшуюся здесь большую общину фермеров – большую, разумеется, по меркам Леса, где и дюжина человек вполне могла сойти за толпу. А население Добрынинки давно перевалило за две сотни. Крепкое хозяйство, гостеприимство обитателей, надёжные укрепления создали Добрынинскому Кордону репутацию главного перекрёстка Замоскворечья, где охотно принимают челноков, егерей, барахольщиков и прочий бродячий люд. Сергей был на Кордоне частым гостем и пользовался особым уважением – особенно после того, как по просьбе Вахи доставил с ВДНХ барана и пяток овец. С тех пор отара изрядно прибавила в числе, а в местной чайхане стали подавать превосходные, лучшие в Лесу, шашлыки и шурпу.
Ваха взял со стола кувшин – изысканно-вычурный, сверкающий серебром, – и принялся разливать по серебряным с чернью чаркам кубачинской работы бледно-золотую жидкость. Чачу он гнал сам, из дикорастущего винограда, который на Кордоне сумели кое-как облагородить. Вино такая «лоза» давала нестерпимо кислое, а потому свежий сок сгущали и смешивали с протёртыми орехами, саговой мукой и мёдом диких пчёл. Получалось нечто вроде твёрдой пастилы, высоко ценимой за питательные свойства и удобство транспортировки. А выжимки шли на чачу.
Наполнив чарки, Ваха вернул кувшин на место, рядом с чеканным блюдом, полным кусков жареной баранины, истекающих янтарным жиром. Добрынинский аксакал питал слабость к серебряной утвари – её немало нашлось в квартирах, давно лишившихся хозяев, в ювелирных и антикварных магазинчиках, которых в Замоскворечье всегда было пруд пруди. Хрусталя и фарфора Ваха не признавал, а на подколки – «вампиров опасаешься, уважаемый?» – отвечал невнятным бурчанием.
– Вот ты мне скажи… – егерь с удовольствием выцедил чарку и принялся ковыряться в мясе. – Ты ведь, мусульманин, а спиртное хлещешь – только держись! Вам разве Аллах не запрещает?
– Э-э-э, дарагой, какой запрет? – старейшина Кордона оприходовал чачу, сжевал кусок баранины и вытер жирные пальцы о загривок лежащего у его ног Абрека. Пёс повизгивал от преданности и изворачивался, норовя лизнуть руку хозяина.
– Школа ходил, да? Омар Хайям, «Рубаи», знаешь? «Отравлен день без чистого вина»! Поезди с моё по горячим точкам – поймёшь, что все эти запреты вздор. Просто меру надо знать!
Прапорщик военной полиции, получивший ранение в Ливии, был застигнут Зелёным Приливом на койке, в реабилитационном отделении госпиталя Бурденко. Не сумев в панике первых дней выбраться за МКАД, Ваха быстро осознал, что недуг, гонящий людей прочь из города, на него не действует. Собрал вокруг себя горстку таких же везунчиков, и после недолгих скитаний осел на Добрынинской. С тех пор община прирастала людьми, и не только кавказцами – вахиных земляков в ней насчитывалось здесь едва ли полтора десятка.
Поселение разрослось, и теперь по праву считалась одним из самых крепких во всём Замоскворечье. Кроме винограда здесь выращивали овощи, занимались бортничеством, собирали орехи и ягоды. Но главным продуктом Добрынинки было саго – рассыпчатая, богатая крахмалом субстанция, получаемая из плодов дынного саговника, растения, дающего крупные, размером с дыню, плоды.
Из саговой муки пекли лепёшки-лаваш, варили кашу, делали лапшу и даже ухитрялись лепить пельмени. Именно саговая паста и крупа, а вовсе не фирменная добрынинская медовая пастила, и даже не чача составляли львиную долю «экспорта» Кордона. Обычные злаки в Лесу росли неважно, и саговый лаваш стал излюбленной дорожной пищей челноков, егерей и прочих скитальцев.
Абрек ухитрился извернуться и облизал руку хозяина. Получил щелчок по влажному кожаному носу, чихнул и шумно помотал кудлатой башкой.
– Хороший у тебя пёс, Ваха, сильный.
– В одиночку шипомордника берёт! – похвастал чечен. – Бешеные корни задолго до того, как созреют и из земли полезут, чует и сам выкапывает! А как караулит, э? На ночь посты не выставляю – всё унюхает, и тревогу зря не поднимет. Хочешь, щенка подарю?
Егерь посмотрел на пса. Тот оставил руку Вахи и блаженно вытянулся у очага.
– Спасибо, но куда он мне? Щенка растить надо, воспитывать, а я всё время в пути. К тому же, собака на своих лапах не всюду пролезть сможет – на дерево скажем, или в развалины. Была бы маленькая, вроде лайки, тогда можно и в рюкзак посадить. А такую лошадь – куда её?
– Ладно, дарагой, не хочешь – твоё дело. Я вот давно собирался спросить – почему тебя называют Бичом? Ты же не сидел, да?
– Слава богу, не пришлось. А «Бич» – это от фамилии. Бечёвниковы мы, со школы прилипло.
Это было не совсем так: от отца-геолога Сергей наслушался рассказов о бичах – освобождённых, а то и беглых сидельцах, из которых в прежние времена рекрутировались сезонные рабочие для изыскательских партий и артелей. Эдакие ценители дикой таёжной свободы, идейные бродяги-одиночки, рыцари Фронтира, предпочитающие обитать там, куда не очень-то дотягивается тяжкая рука цивилизации. А потом прочёл в старом, ещё тридцатых голдов прошлого века, романе «Танкер «Дербент», что слово «бич» позаимствовано из жаргона английских моряков, от слова beach («пляж, берег») и произошедшего от него «бичкомер» – береговой бродяга, матрос, списанный с корабля. Ну и взял себе такое прозвище – ещё давно, в школе. А что? Даже романтично: вольный лесной скиталец, романтик Леса, не зависит ни от кого, ни к чему не привязан – в самом деле, чем не бич?
Ваха осушил третью чарку. Макнул кусок лаваша в жир, зажевал, вытер рукавом усы.
– Проблема у меня, Бич. Сын мой, Умар, вырос, словно не нохчо̀й вовсе! Сильван, сам понимаешь…
– Понимаю. Рождённые в Лесу на мир по-другому смотрят. Недаром глаза у них зелёные.
– А я о чём говорю, да? Держать его при себе силой – сорвётся, уйдёт, а Чернолес-то под боком! Сунется туда – беда будет.
Сергей испытующе посмотрел на Ваху. Чечен, не моргнув, выдержал взгляд.
– Хочешь, чтобы я взял его в ученики?
– Правильно понимаешь, брат. Я тебя просить не стал бы, сам догадался.
– К чему церемонии? Просьбу твою я исполню. Куда ему прийти – сообщу, передам с белкой. А пока, собирай сына в дальний поход. Обувка покрепче, снаряга, оружие… да что я говорю, сам всё знаешь!
– Знаю, да. – кивнул чечен. – Слюшай, а может, сразу и заберёшь его? Мамой клянусь, к утру всё будет готово – а то, как бы не забрёл по дороге куда не надо…
– Извини, уважаемый, сейчас никак не могу. Через недельку жди белку. Доберётся Умар в срок до места, какое укажу – считай, прошёл проверку на профпригодность. Да ты не мандражи, справится, если голова на плечах есть.
– Не буду спорить Бич, тебе виднее – ты егерь, я фермер.
– Какой ты фермер, Ваха? – тихо сказал Сергей. – Ты – воин, тайпанан хьалханча[5]. И пусть тейп твой маленький, пусть люди в нём всякой крови, но всё одно: ты им и закон и защита, они за тебя любого порвут.
– Как и друг за друга, Бич. В Лесу иначе нельзя.
– Почему нельзя? Можно. Вон, Петюня один, и ничего, живёт.
– Это пока он семью не завёл. – покачал головой чечен. – Без семьи – какой с него спрос? Мотайся туда-сюда, как лист на ветру… А если у мужчины жена, дети – надо на землю сесть, дом строить, к людям прислоняться, к соседям.
– Так и я одиночка, забыл? И соседей у меня нет. Годы мои не те – прислоняться к кому-нибудь…
– Ты – другое дело, Бич. Ты плоть от плоти Леса. Мы в нём живём, а ты им живёшь. Как мой Умар, как эти, из Лосинки…
– Аватарки?
– Да, они. За ними будущее, Бич, и за тобой – не за мной. Я доживу своё, детей подниму, помогу людям их детей поднять. А уж дети сами пусть всё по-новому устраивают, по-своему. Только чтобы не забывали, что они тоже люди. Ты им помоги, Бич, хорошо? Ты, как и я, прежние времена помнишь. Сколько тебе лет было, когда пришёл Зелёный Прилив, а?
– Двадцать три.
– Сейчас, значит, пятьдесят три? А мне уже седьмой десяток.
– Да, Лес не даёт нам стареть…
– Не так, Бич, не так. Это тебе он не даёт стареть. Мы сколько лет знакомы, двадцать?
– Двадцать один год.
– Двадцать один, да… и за это время ты совсем не изменился, пацан пацаном, прости за прямоту. Ты Лес в себя впустил, только по-другому, не как Умар, не как сильваны или эти, зелёные…
– Аватарки, Ваха, аватарки. Когда запомнишь?
– Не нравится мне это слово. Не наше оно, чужое. Так я о чём? Ты Лес чувствуешь, он – часть тебя. Но ты не дал ему себя переделать, собой остался. Понимаешь, да?
– Не совсем, прости.
– Э-э-э, потом поймёшь. А сейчас пообещай, что поможешь Умару и таким, как он, людьми остаться? Нас слушать не будут, а ты – такой же, как они. Тебя послушают.
– Хорошо, уважаемый. Помогу.
– Слово даёшь, да? – Слово.
О проекте
О подписке