***

© Борис Алексеев, 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

***

Москвич. Профессиональный иконописец и литератор. Член Московского Союза Художников. Награждён двумя орденами Русской Православной Церкви. Член Союза писателей России (Московская городская организация). Лауреат Премии Гиляровского и Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 г. Дипломант литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест» за 2018 г. Дипломант Литературного конкурса Союза писателей России «Лучшая книга года» 2016–2018.

Эл. почта: alboros@list.ru

Сборник эссе «ПАУТИНКА»

Что отдал, то – твоё

– Дяденька, скажите, что такое «бескорыстие»?

– Представь, мальчик: ты что-то отдал и не жалеешь об этом.

– Потому что не нужно?

– Нет, как раз нужно, но не жалко.

– Не понимаю!

– Я тоже…

Какое звено в геноме человека отвечает за бескорыстие? Не рвется ли на куски формула нашего «я», когда мы отказываем себе в естественном удовольствии высокого ума – радоваться счастью другого человека? Ведь чем теплее вокруг, тем нам же самим теплее!

«Да, такое звено есть», – отвечают ангелы с небес.

Но мы не желаем слушать ангелов. «У ангелов, – рассуждаем мы, – бескорыстие является основой бытия оттого, что терять им, в сущности, нечего: вечная жизнь и никакой собственности!»

У нас не так: сосед соседа подозревает и придавить норовит, а собственность его поделить «по справедливости».

Это верно. И все же, что хочет человек не только сейчас, а вообще всегда? Ну, понятно, хочет добра, мира в доме, высшей справедливости. А что же он творит на протяжении всех веков своего существования – братоубийство, разбой, насилие… Странно! Хочет одно, а творит совершенно другое! Еще апостол Павел, великий мудрец древности, сказал: «Творю не то доброе, что хочу, но то злое, что ненавижу!» Выходит, мы сами – источники наших бед? Выходит, в нас самих что-то неладно? А это значит, никакими революциями и позитивными реформами не сделать нас счастливыми!

Выходит, именно в глубине нашего житейского «я» зарыта собака, от которой нет нам покоя…

Следует признать – мы больны. Эта неизвестная науке болезнь поражает всех: и топ-менеджеров, и бомжей, и вполне порядочных законопослушных граждан. Мы отгораживаемся от мира осуждением. Мы завистливы, горды и непреклонны, мы не готовы уступить друг другу даже лишнее, мы милы и приветливы, пока такой же милый и приветливый не перейдет нам дорогу. Из веселого сослуживца мы превращаемся в деспота, поднимаясь вверх по служебной лестнице. Но главное – мы всегда правы! Нам нетерпимо присутствие собственной вины. Виноваты в наших недостатках всегда одни и те же: он, она, они – но не мы сами! А теперь представьте, как могут жить счастливо миллиарды людей, исповедующие философию личного благополучия, на небольшой планете, которая на две третьих залита водой, а оставшаяся треть поделена заборами по признаку силы?

В древности говорили: «Главная мудрость счастливой жизни: что отдал, то твое».

Давайте же, наконец, попробуем стать счастливыми!

Старая фотография

Передо мной открытка со старой фотографией на обложке. Эту драгоценную открытку я привез с Кубы четыре года назад. С тех пор все четыре года всматриваюсь и пытаюсь мысленно включиться в разговор, на ней запечатленный. Два мудреца, Эрнест Хемингуэй и Фидель Кастро, увлеченно беседуют среди рыбацких сетей и судовых канатов. Какая-то смуглая женщина на дальнем плане варит им кофе. Фотография помечена 1960-м годом…

Молодой, тридцатичетырехлетний Кастро, окрыленный годовщиной победы революции на Кубе, и старик Хэм за один год до самоубийства… О чем могли так заинтересованно говорить два великих современника? Положим, Кастро был интересен Хемингуэю как личность, перевернувшая уклад огромного острова. Хэм наверняка умом и нюхом писателя понимал, что остров Куба – это только взлетная полоса Кастро, его земная роль шире. Он видел в Кастро восходящее солнце. Хэм прожил трудную жизнь и не был легкомысленным Икаром. Но сейчас, стоя в двух шагах от солнца, он не страшился подпалить свои крылья. А молодой мудрец Фидель, чуть прикрыв глаза, чтобы не выдать внутреннее волнение, пил из уст Хемингуэя коллекционное вино мудрости, так необходимое молодому революционеру.

Уж не знаю, «винный ли сбор» великого литератора оказал влияние на великого реформатора, или что еще, но (друзья мои!) Фидель провел революционные преобразования в стране так, как нашим ленинцам учить-не переучить. После свержения проамериканского режима Батисты в 1959-ом году новая кубинская власть не репрессировала НИ ОДНОГО человека. Более того, имущество, которое имели зажиточные кубинцы, было сохранено и не экспроприировано. Фидель сказал: «Хотите – оставайтесь, и будем вместе строить новую Кубу, хотите – уезжайте!» Как у нас говорят: «Скатертью дорога!» Многие тогда покинули остров Свободы, но не многие из них остались живы. Власть, разрешив бегство, ни в чем, естественно, беглецам не помогала. У кого-то были свои катера, лодки, кто-то просто вязал плоты. Все бежали в США. Но море часто штормило. Утлые суденышки с «мигрантами» переворачивались. Говорят, даже акулы вскоре приметили этот печальный фарватер и ждали новые и новые партии беглецов. А тут еще вожделенной Америке надоело возиться с кубинскими перебежчиками, и она придумала «Правило сухой ноги». Что это такое: навстречу кубинцам, пытающимся пристать к американскому берегу, была развернута специальная бригада полиции, которая поворачивала все плавсредства обратно, нимало не заботясь, что с ними станется. Лишь крохи беглецов умудрялись обмануть кордон и пристать к берегу. На них-то и распространялось правило: человека, который смог коснуться американского берега хоть одной ногой, полиция не трогала и принимала как беженца.

Я побывал практически везде, где останавливался или заходил выпить стаканчик мохито Эрнест Хемингуэй. Помню забавный случай. Мы с женой поднимаемся в номер 511 одного из лучших отелей старой Гаваны – «Ambos Mundos», где Хемингуэй регулярно останавливался в течении семь лет. Пристенно, как в воинских пирамидах, красуются удилища, спиннинги, есть оружие. На небольшом рабочем столе стоит Его пишущая машинка с набранным на полстраницы текстом, в дальнем углу – простая кровать и прикроватная тумбочка с телефоном… На фоне старой Гаваны, чуть прикрытой оконными гардинами, невольно начинаешь «оседать в Хэма». Время замирает и незаметно проскальзывает обратно. Вот-вот войдет великий писатель и попросит заварить кофе. Вдруг звонит телефон! Этот старый черный телефон действительно звонит! Как бы глубоко я не «окунулся в старика», мой слух вздрагивает от назойливого перезвона. И вот тут случается самое интересное: с минуту во мне борются два времени. Одно молодое, настоящее, второе… Нет, второе, увы, вскоре рассыпается на отдельные артефакты быта и исчезает вслед за уходящей в никуда вечностью.

Девушка-экскурсовод подходит к телефону, снимает трубку и по-испански кому-то весело отвечает. Последнее колечко дыма от времени старого Хэма тает, и я понимаю – на том конце провода «завис» другой человек, не Хэм…