Я вообще не по историческим романам. Н-ну, потому что глубокого внутреннего убеждения: история - это девка, которую победитель имеет всеми возможными способами, ничто уже не поколеблет. На моем веку ее третий раз переписывают, а века того не то, чтобы много, представляю, каково пришлось распластываться под разными углами со времен средневековья. Оттого надежды разжиться, посредством чтения, особо пользительными сведениями относительно того, как жили предки, не питаю.
Да и ни к чему они, те сведения, хотя бы даже бубнили доброхоты о забывших уроки истории, принужденных все время повторять свои ошибки. Ну какой урок, могу извлечь я сегодняшняя из представлений писателя, даже очень хорошего, о жизни в прошлом, когда сам он той жизни не видел, а и видел бы - мог описать со своей, ограниченной местоположением, точки зрения. Люди во все времена одинаковы: глупы, жестоки, ленивы и нелюбопытны, хотя сострадание иной раз стучится в их сердца. А Мир держится радением и каждодневным незаметным подвигом немногих праведников, хотя бы даже все вокруг думали, что гравитацией.
Зачем тогда читать? Ну, из разных побуждений: Акунина, потому что знак качества и тот особый сорт отстраненной сопереживательности, который позволяет чувствовать вовлеченность только и исключительно в процессе чтения, тотчас по его завершение, вышагивая из истории. И за то, что рассказанное им, все равно будет интересным, какой бы сюжет ни взял. И за возможность взглянуть на великое дело феминизма глазами мужчины. Умного, сильного, ироничного, но по определению, стоящего по другую сторону баррикад.
Водолазкина, потому что о книге говорят, как о великой, потому что увенчана и обласкана, и всякими премиями премирована, и на многие язЫки переведена, и все, кто есть кто-то, уже прочли и мнение свое составили, а я неужто хуже? И потому что обещают о средневековом враче, противостоявшем мору, а про скромных героев я люблю в силу убежденности, что мир держится (см.2 абзац).
Что сказать, господа по полном прочтение одной книги и частичном второй:
1. Они об одном времени (около 1470 года).
2. Места действия географически разнесены на малое расстояние, Псков и Великий Новгород самые ближние соседи.
3, Ощущение, что место и время действия отстоят на десятки тысяч километров и многие столетия. Что лишь утверждает в прежнем (см.1 абзац) убеждении: не только закон, что дышло, история в полной мере обладает теми же свойствами.
Григорий Шалвович устами альтер-эго знакомит читателя со сложностью и многообразием политтехнологий, кои использовались спокон веку во всех, претендующих на право зваться демократией, формациях. Утверждая во мнении, что подлости и мерзостям, на которые люди готовы пойти ради власти, несть числа. И заодно уж в том, что жёнки иной раз хуже мужчин (всегда хуже, злее, подлее, хитрее и изворотливее). Но сначальный мужской ум от веку позволял держать верх, есть причины полагать, что и в дальнейшем то же будет.
Евгений Германович, в отличие от дюмаобразного Акунина, рассказ ведет "от сохи", пафос его писаний - начатая Достоевским, доведенная до совершенства Платоновым и развитая в постмодерн Шишкиным, миссия преодоления жизни. Жизни, как бесконечного страдания, которое необходимо преодолевать. Описаниям разнообразных бед и несчастий, происходящим с героем и всеми, кто его окружает, несть числа. Читательская вовлеченность в происходящее стремится к нулю, хотя величие и масштабность картины не может не зачаровывать. И еще, странным образом в читателе родится убежденность: дотерплю эту книгу до конца - тем самым положу свой малый камень в крепость Мироздания. Надобно напрячься и одолеть.
Одолеваешь, а что остается делать, не позволить же миру накрениться. Это у них там Роланд все идет и идет к Темной Башне, возвращая Мировой Оси первоначальный наклон, наша часть обитаемой вселенной усилиями многих малых держится.