Маленькое вступление.

С чего это я решил начать? И что такое «Сола Оролы». Просто «Деревенский Дежурный»– если переводить с Горномарийского языка. Но я не об этом хочу рассказать тут. Череду этих рассказов я решил посвятить своему деревенскому детству. Не знаю из скольких частей они будут состоять. Не знаю, потому что решил писать эти короткие отрывки только в тот момент, когда их естественным образом поймает память. Они уже растянулись на 4 года. И уверен, что будут еще не раз периодически появляться миражами и внезапными приступами. Постараюсь в моменты этих ассоциативных флешбэков тут же их записывать. Признаться, не знаю даже, будет ли у этой череды рассказов чёткий конец. Не знаю, где меня поймает очередная вспышка. Вызовет ли ее какой-нибудь запах или тень от дерева неожиданно ляжет на кустарник под каким ни будь таким причудливым образом, что разблокирует запертое воспоминание. Да хоть даже звук скрипа двери в подъезде, прозвучит в закодированной тональной комбинации и снимет блок аналогичного скрипа каких-нибудь соседских ворот в деревне. А там уже цепочка событий, привязанных к этому моменту, как доминошки начнут просыпаться в памяти…Я никогда не садился писать эти истории намеренно. Всегда что-то служило триггером. Выдержу эту традицию, а пока вот первая часть.

Начало.

Наверное, начать следует с того, что стоя с сигаретой в съёмной комнате одного из сотен тысяч Московских домов, на мгновение вернулся в памяти на 20 лет назад в один из таких же летних вечеров, возможно даже в этот же день недели. Знаете, бывает так что эта цикличность времен года, вдруг сочетается с цветом неба, шумом листьев и даже жужжание пролетающих вечерних насекомых складывается в какой-то единый пароль от прошлого, как тайный ключ, что отпирает, неожиданно для тебя, какой-то давно закрытый замок. Но главным зубчиком этого ключа является конечно запах. Не знаю как-то вот так завелось (думаю не я один такой) что запах моментально способен воткнуть в голове какую-то передачу. Возможно она уже заржавела и десятилетиями ее не касались. А вот тут вдруг случайно проносящийся запах зашевелил ее и воткнул снова в память. Мы привыкли смотреть на фотографии или видео и ностальгировать, слушать старые песни и переноситься в те прошлые переживания, связанные с этими звуками или фотографиями, но совсем перестали придавать значение запахам. Так вот, стоя с сигаретой, высунувшись в окно пятого этажа, мне вдруг ударил в голову, проникнув через нос, запах скошенной травы (вчера узбеки- дворники тут бренчали с газонокосилками). Снова я размусолил вступление в кашку какую-то. Так вот. Возвращаюсь к тому с чего начал. 20 лет назад, возможно в это же время и в этот же день недели… (если бы это было кино, то сейчас бы камера закружилась, поднявшись вверх и на экране чёрно-белыми буквами всплыло бы «20 лет назад») но это не кино, так что просто скажу так …. «вжжжжжжжжууууииииииууууввжжжжшшшшш»….

Мне удалось застать ту умирающую, но еще живую эпоху деревень, называющуюся «сенокос». Сейчас сложно объяснить, особенно городскому жителю, особенно если он младше 18, зачем проводилась эта церемония. Сейчас упоминание об этом скорее будет восприниматься как какой-то языческий дикий сельский обряд, но в 1998 году в региональной деревне, где люди еще кормились за счет домашнего скотоводства и доживающего свои дни колхоза, это было как нигде актуально. В масштабах деревни, два летних укоса были чуть ли не в сравнении с олимпийскими играми или чемпионатом по футболу. Это были два знаменательнейших события лета. Дни рождения, праздники единства и основания города даже рядом не стояли по значимости этих двух событий. (Даже обрядов, не побоюсь этого слова). Но больше всего я благодарен тому стечению обстоятельств, в котором мне удалось застать это угасающее уже даже тогда, действие в своем юном возрасте. Для меня это не было каторжной работой как для моих односельчан, для меня это было неким вечным праздником и событием, которое я ожидал всю тоскливую городскую детскую зиму. Только сейчас я понимаю каким это было испытанием для жителей той маленькой деревни (Да и всех окружающих на то время деревень). Родители и родственники поднимались около 6 утра и уходили в поле, для меня это было неким глотком детской неограниченной свободы на то время. Ты один на целый огромный дом. До обеда по сути можно было спокойно входить в деревню и грабить каждый следующий дом, ибо в нем оставались лишь бессильные постельные бабушки и 7 летние дети типа меня. Наверное, тогда я успел вдохнуть и проникнуться безграничной детской свободой. Но сейчас, вспоминаю, как взрослые брали свои отпуска на укос, чтобы с утра до вечера обливаться потом с граблями и вилами в поле. Не за зарплату, не за премию. Помню этот вечный загар деревенских людей, с белыми следами от лямок маек и почерневшие руки по горизонт футболки. Для меня в силу малолетства все это тогда было в пору готовящегося большого праздника, что-то типа большого нового года с его волнительным ожиданием. В памяти сейчас все еще всплывают отрывки тех событий, уже как уходящие вдоль по реке куски апрельского льда. И пока они еще не растворились и не скрылись за горизонтом я о них пишу…

Летнее утро, раннее пробуждение(и это не было похоже на сейчашние похмельные содрогания от будильника перед работой) все происходило легко и естественно, само. Дом был уже пуст, все ушли на укос в поле, из тройных окошек деревенского домика уже било солнце, босые ноги по деревянному полу. (Кстати про обувь зачастую и не думалось, когда пол дня бегаешь босиком по улицам. Только вечером бабушка заставляла мыть ноги в прохладной воде, в старом тазике у порога, прячась в нежных сумерках и звуках стрекотания кузнечиков. Тогда это казалось странным и нелепым «зачем?». Но вернемся.) Отогретая земля уже отдавала теплом, и я рванул из массивных ворот деревенского двора на улицу. Прямо напротив бабушкиного дома стояла колонка (с ее слов ту устанавливал еще мой покойный дедушка, которого я не видел, ибо он умер, еще когда мама была лет на 5 моложе меня-нынешнего мудака). К слову, не многие ведь поняли, что такое уличная деревенская колонка. (Когда я был в деревне год назад, все колонки уже были снесены и скорее всего сданы в металлолом) и лишь железные люки с остатками забора, стояли на их местах как надгробные памятники по прежней их той леденящей свежестью жизни. Мне искренне жаль тех, кто не пробовал посреди жаркого дня воду из колонки. Металлическая конструкция с рычагом. Подбегаешь к ней, дергаешь за ручку. Порой это давалось не всем, ибо ручка была очень тугой, и подобный процесс, особенно в детстве был возможен только на пару с твоим другом, он повисает всем весом на рычаге, а ты подставляешь лицо под ледяной напор подземных вод и с фырканьем замираешь в этой струе, хлопая ртом как курочки на водопое (Как же это не похоже на утреннее похмельное лакание из горлышка чайника)… Затем ,когда ты напился, вы менялись и ты уже повисал на чугунном рычаге и твой товарищ хлюпал под этим напором с такой же нескрываемой улыбкой. Стоит ли говорить, что к моменту насыщения вы оба были все насквозь мокрые. Не говоря уж про ноги, в которые разбрызгивающимся фонтаном била эта струя. Но это особо не волновало, так как редко кто ходил в обуви, все мы были босиком, весь день. Наличие тапочек или сандалий на ногах было присуще только девочкам и не вызывало у парней респекта. Возвращаясь, к слову, с того, о чем я начинал. Каждую колонку окружал заборчики я 7летний мальчуган, захлопнув тугие массивные ворота во двор дома, что так же строил еще дед, босиком бежал к этой колонке тогда. Взобравшись на массивный столб забора, уселся там сверху (если отвлекаться снова, то у нас тогда было в уважении взобраться на любой забор и на любое дерево, чем мы были и заняты большую часть дня). И вот эта вот покоренная вершина тогда, в 7 утра в пустой деревне, босиком, в трусах и майке, под светом уже взошедшего солнца, оставила во мне такие глубокие ассоциации чувства счастья. Ни первый класс, ни первый алкоголь, ни первый секс в дальнейшем к сожалению, не смогли зацепить ту планку. Планку, которую я так легко взял, сидя на этом столбе, простым сельским мальчуганом, в маленькой деревне. В ожидании еще светлого и бесконечно долгого дня, лёгкого и необязательного… В конце, которого бабушка заставит снова мыть ноги и после, я усну под пологом от комаров, на веранде, в звуках стрекочущих кузнечиков, потерявшись в том вечно чистом и светлом лете…

Сено.