Ben Aaronovitch

Rivers of London

Copyright © 2011 by Ben Aaronovitch

First published by Gollancz, an imprint of the Orion Publishing Group, London

© Трубецкая Е.Г., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Посвящается памяти Колина Рейви, ибо есть на свете люди такого размаха, что одной Вселенной для них мало…

 
К чему провидеть, что грядет?
Беда в свой явится черед,
А радость может запоздать.
И мудрость – зло, не благодать,
Коль меньше знаешь – крепче спишь,
Безумство много знать.
 

Томас Грей, ода «Вид издали на Итонский колледж»

Глава 1
Ключевой свидетель

Все началось во вторник, в полвторого холодной январской ночи, когда Мартин Тернер, уличный актер и, по его признанию, начинающий жиголо, наткнулся на труп у западного портика храма Святого Павла, что в Ковент-Гардене. Мартин и сам-то был не слишком трезв, поэтому решил, что тело принадлежит одному из многочисленных гуляк, избравших храмовую площадь в качестве удобного туалета и ночлежки на свежем воздухе. Как истинный сын столицы, он тут же окинул лежащего «мгновенным лондонским» взглядом – его достаточно, чтобы понять, пьяный перед вами, псих или несчастная жертва. Тот факт, что один и тот же случай может легко сочетать в себе все три состояния, делает доброе самаритянство крайне экстремальным видом спорта в Лондоне – вроде прыжков с высоток или шоу крокодилов. Обратив внимание, что на теле неплохие туфли и пальто, Мартин квалифицировал его как пьяное. И только потом обнаружил, что у него не хватает головы.

Давая показания приехавшим детективам, Мартин отметил, что находился в подпитии, и это хорошо – потому что иначе он потратил бы много времени на бестолковую беготню и вопли, особенно когда обнаружил, что стоит в луже крови. А так, с серьезной методичностью человека пьяного и напуганного, Мартин Тернер медленно набрал 999 и вызвал полицию.

Оперативный штаб направил туда ближайшую группу быстрого реагирования, и через шесть минут первые полицейские уже прибыли. Один из них остался с резко протрезвевшим Мартином, в то время как его коллега засвидетельствовал наличие мертвого тела и то, что при прочих равных несчастным случаем это, скорее всего, не является. Голова нашлась в шести метрах от тела – она закатилась за одну из неоклассических колонн портика. Полицейские сообщили в свое управление, оттуда информацию передали в окружной отдел расследования убийств, и через полчаса приехал тамошний дежурный констебль, самый младший по должности в своей команде. Едва увидев мистера Безголового, он кинулся немедленно будить своего шефа. Вот тогда отдел расследования убийств лондонской полиции прибыл уже в полном своем блеске и расположился на брусчатке между портиком храма и зданием рынка. Явился патологоанатом, констатировал смерть, провел предварительную экспертизу и увез тело на вскрытие (с этим произошла небольшая заминка – голова никак не помещалась в пакет для улик). Приехала толпа криминалистов, и, чтобы продемонстрировать свою полезность, они тут же потребовали расширить зону контроля вплоть до западного края храмовой площади. Для этого требовалось больше патруля, и старший следователь из отдела расследования убийств связался с участком Черинг-Кросс, попросить дополнительных людей. Старший смены, услышав волшебные слова «оплачиваемая переработка», отправился прямиком в общежитие участка и устроил всем добровольно-принудительную побудку, выдернув их из теплых постелек. Таким образом, зона контроля была успешно расширена, экспертиза проведена, младшие следователи отосланы по неким таинственным поручениям, и в пять утра все кончилось. Тело увезли, детективы уехали, а криминалисты единогласно признали, что больше ничего не сделаешь до рассвета – то есть в ближайшие три часа. А пока им нужна лишь пара человек – охранять место происшествия до конца смены.

Вот так я и оказался у Ковент-Гардена в шесть утра, на леденящем ветру. И по этой же причине именно я повстречал призрака.

Иногда я спрашиваю себя: что было бы, если бы я вместо Лесли Мэй пошел тогда за кофе? Наверно, моя жизнь была бы гораздо скучнее, но уж точно спокойнее и безопаснее. Интересно, такое с кем угодно могло случиться или же именно мне было на роду написано? Размышляя об этом, я каждый раз вспоминаю один мудрый афоризм моего отца: «А кто его знает, почему в жизни случается всякая хренотень?»

Ковент-Гарден – это большая площадь в центре Лондона. С восточной ее стороны находится Королевский оперный театр, в центре – крытый рынок, а с западной стороны – храм Святого Павла. Когда-то здесь был главный зеленной рынок Лондона, но его перенесли на южный берег реки еще до моего рождения. История у этого рынка длинная и насыщенная – в основном эпизодами, связанными с криминалом, проституцией и театром, но сейчас это в основном ярмарка для туристов. А храм Святого Павла еще называют Церковью актеров, чтобы не путать с кафедральным собором Святого Павла. Построил его Иниго Джонс в 1638 году. Я знаю все это потому, что, если вас до костей пробирает ледяной ветер, очень хочется на что-нибудь отвлечься. А на стене церкви как раз висит памятная доска, большая и очень подробная. Вот вам, например, известно, что первая жертва эпидемии чумы 1665 года, после которой Лондон сгорел, похоронена здесь, на храмовом кладбище? А я это узнал за те десять минут, что провел за стеной, прячась от ветра.

Сотрудники отдела убийств перетянули сигнальной лентой выходы с западной стороны храмовой площади на Кинг-стрит и Генриетта-стрит, а также фасад здания рынка. Я охранял выход со стороны храма и мог спрятаться от ветра в его портике, в то время как моя коллега Лесли Мэй, тоже стажер, стояла с другой стороны площади и могла укрыться в стенах рынка.

Лесли – невысокая блондинка с беспардонно выпирающим бюстом, который не в силах скрыть даже бронежилет. Мы вместе проходили базовый тренинг в Хендоне, а потом нас направили на стажировку в Вестминстер. Отношения у нас с ней установились исключительно рабочие, несмотря на мое затаенное, но страстное желание пощупать ее задницу под форменными брюками.

Нас, стажеров, должен был контролировать опытный полицейский – каковую обязанность он и исполнял весьма усердно, сидя в круглосуточном кафе на Сент-Мартинс-корт.

У меня зазвонил телефон. Добраться до него было непросто – мешали бронежилет, пояс, дубинка, наручники, рация и объемистый, но, к счастью, непромокаемый светоотражающий жилет. Взяв наконец трубку, я услышал голос Лесли.

– Я пойду возьму кофе, – сказала она. – Ты будешь?

Я высунулся из портика и глянул в сторону рынка. Лесли махала мне рукой.

– Спасительница, – сказал я. Она побежала в сторону Джеймс-стрит, я проводил ее взглядом.

Меньше минуты спустя я вдруг заметил у портика силуэт человека. Какой-то невысокий тип в пиджаке прятался в тени ближайшей колонны.

Я поприветствовал его так, как принято у нас в столичной полиции:

– Эй! А ну стоять!

Незнакомец обернулся, я увидел бледное испуганное лицо. Одет он был в старомодный потрепанный костюм-тройку, при нем были часы на цепочке, а на голове ветхий цилиндр. Я решил, что это один из уличных артистов, которые выступают на территории храмовой площади, – вот только час для представлений малость неподходящий.

– Сюда, идите сюда, – сказал он и поманил меня к себе.

Я еще раз проверил, на месте ли телескопическая дубинка, и двинулся вперед. Предполагается, что полицейские должны всем своим видом довлеть над простыми гражданами, даже если те настроены помочь. Вот почему мы носим тяжелые ботинки и остроконечные вытянутые шлемы. Но подойдя ближе, я понял, что человек этот совсем тщедушный, не выше пяти футов. Чтобы наши лица оказались на одном уровне, мне пришлось наклониться.

– Я видел, как все произошло, сквайр, – проговорил он. – Жуткое зрелище, должен вам сказать.

В Хендоне студентам первым делом вбивают в голову следующее: прежде всего у свидетеля нужно спросить имя и адрес.

– Могу я узнать ваше имя, сэр?

– Конечно, можете, сквайр. Меня зовут Николас Уоллпенни, только не спрашивайте, как пишется – я не знаю, потому что никогда не получаю писем.

– Вы уличный артист? – спросил я.

– Если вам так угодно, – отвечал Николас, – ибо до этих пор мои представления воистину ограничивались улицей. Но в такую студеную ночь я бы отнюдь не возражал против того, чтобы обратить свою деятельность вовнутрь. Если вы понимаете, о чем я, сквайр.

К лацкану его пиджака был пришпилен значок – оловянный скелетик, застывший в прыжке. Я подумал, что это чересчур готично для оборванного трюкача из подворотни, но Лондон – всемирная сборная солянка, здесь чего только не встретишь.

«Уличный артист», записал я в блокнот.

– Теперь, сэр, расскажите мне, что именно вы видели, – попросил я.

– Многое, сквайр, многое.

– Вы что же, давно здесь?

Насчет опроса свидетелей я также получил четкие инструкции: никаких намеков. Они всегда должны сами выдавать информацию

– Да-да, я здесь и утром, и днем, и ночью, – закивал Николас. Лекций в Хендоне он явно не посещал.

– Ну, если вы действительно что-то видели, – сказал я, – вам стоит поехать со мной и дать показания.

– Это будет несколько затруднительно, – ответил Николас, – учитывая, что я мертв.

Я подумал, что не расслышал.

– Если вас волнует ваша безопасность…

– Меня ничто уже не волнует, сквайр, – сказал Николас, – с тех пор, как я умер, то есть последние сто двадцать лет.

– Но мы же разговариваем! – вырвалось у меня. – Как это возможно, если вы мертвы?

– Должно быть, у вас особое зрение, – ответил Николас. – Как у старушки Палладино ^[1].

Он пристально на меня посмотрел.

– Это у вас, верно, от отца. Кто он, моряк? Или работал на верфи? Вот и губы у вас его, и этими славными кудряшками тоже наверняка он вас наградил.

– Докажите, что вы мертвы, – попросил я.

– Как пожелаете, сквайр, – проговорил Николас и шагнул в круг света от фонаря.

Он был прозрачный, как голографическая картинка. Трехмерный, абсолютно реальный – но прозрачный, черт его дери! Сквозь него я ясно видел белый полог, растянутый криминалистами над местом, где нашли труп.

«Ну ладно, – подумал я. – Поехавшая крыша еще не повод пренебрегать служебными обязанностями».

– Расскажите, что вы видели, – попросил я.

– Я видел, как первый господин – тот, которого убили, – шел от Джеймс-стрит. Видный такой, бравый, с военной выправкой, элегантный весь – этакий щеголь. Во времена моей телесности я бы сказал «первого сорта».

Николас сплюнул – но на асфальт под ногами не упало ни капли. Он продолжал:

– Потом гляжу – идет второй, со стороны Генриетта-стрит. Не такой разряженный: штаны на нем самые простецкие были да клеенчатая рыбацкая накидка. Вон там они встретились. – Николас указал на пятачок метрах в десяти от портика. – И я вот что думаю: эти двое друг друга знали. Они кивнули друг другу, но чтобы остановиться и поболтать – это нет. И неудивительно: в такую погоду не дело на улице лясы точить.

– Так, значит, они просто разминулись, и все? – переспросил я, отчасти для ясности, но в основном чтобы успеть все записать. – И вы думаете, они знакомы?

– Да, но не более, – ответил Николас. – Вряд ли они были приятели, особенно если учесть случившееся потом.

Я спросил, что же именно случилось потом.

– Так вот, тот, второй, который убийца, вдруг надел колпак и красный сюртук, поднял свою трость и тихо, незаметно, очень быстро – так сон смежает веки – оказался за спиной у первого и одним ударом снес ему голову с плеч.

– Вы издеваетесь? – не поверил я.

– Нет, что вы, как можно! – Николас перекрестился. – Клянусь собственной смертью – а это самое сокровенное, чем может поклясться бедный бесплотный дух. Ужасное было зрелище. Голова слетела с плеч, и кровь хлынула рекой.

– А убийца?

– Он, сделав свое дело, исчез в Нью-Роуд, растворился, словно гончая в лесу, – ответил Николас.

«Нью-роуд, – подумал я, – ведет прямиком к Черинг-Кросс-роуд, а это идеальное место, чтобы поймать такси или мини-кеб, или даже сесть в ночной автобус, если повезет. Стало быть, убийца мог проскочить центр города меньше чем за четверть часа».

– Но это еще не самое страшное, – продолжал Николас, отнюдь не собираясь убавлять градус драматизма. – Этот, который убил, – в нем было что-то сверхъестественное.

– Сверхъестественное? – переспросил я. – И это говорите вы, призрак?

– Я дух, да, – заявил Николас, – потому и могу распознать сверхъестественное с первого взгляда.

– И как же вы его распознали?

– Убийца не стал снимать свой колпак и сюртук. Вместо этого он взял и сменил лицо, – проговорил Николас. – По-вашему, это естественно?

Тут меня окликнули – это Лесли шла обратно с двумя стаканами кофе.

Я на секунду обернулся на нее, и Николас мгновенно исчез.

А я все пялился на пустое место как идиот, пока Лесли не позвала меня снова.

– Ну ты будешь кофе или как?

Я направился к ней по брусчатке храмового дворика – Лесли, добрая душа, ждала меня, держа по стаканчику в каждой руке.

– Что-то случилось, пока меня не было? – спросила она.

Я отхлебнул, промолчав. Потому что сказать «я только что говорил с призраком, который видел, как все было», у меня язык не поворачивался.

Назавтра я проснулся в одиннадцать – гораздо раньше, чем планировал. Мы с Лесли сменились в восемь, доползли до общежития и немедленно завалились спать. В разные кровати, что печально.

Главные плюсы общежития – дешевизна, близость к работе и то, что живешь отдельно от родителей. А минусы в том, что под одной крышей с вами живут личности, настолько лишенные навыков быта, что не способны делить жилплощадь с нормальными людьми. А еще они всегда ходят в тяжелых ботинках. Первое превращает открывание холодильника в увлекательный микробиологический эксперимент, а второе во время пересменки дает полное ощущение горного камнепада.

Я лежал на узкой казенной кровати, уставившись на плакат с певичкой Эстелью на противоположной стене. И плевать, что там говорят, – нельзя стать слишком взрослым, чтобы не радоваться при виде красивой женщины с утра пораньше.

Я провалялся в постели минут десять в надежде, что воспоминания о встрече с привидением развеются вместе с остатками сна. Надежда эта не оправдалась, а потому я встал и направился в душ. Мне предстоял важный день, и требовалась свежая голова.

Полиция Лондона, вопреки мнению большинства, все еще состоит в основном из рабочего класса. И идею белых воротничков не приемлет. Вот почему каждый свежеиспеченный полицейский, независимо от полученной квалификации, обязан пройти стажировку – отпахать два года на улицах города простым постовым. Ибо ничто так не закаляет характер, как работа с гражданским населением, которое вас оскорбляет, плюет в лицо и поливает рвотными массами.

Ближе к концу стажировки вы уже можете подать заявление на вступление в какое-то подразделение, управление или оперативный отдел. Но большинство стажеров продолжают службу в качестве патрульных в своем округе. Управление всегда дает им понять, что решение остаться постовым и нести неоценимую службу на улицах города – это самый что ни на есть правильный выбор. Потому что кто-то должен принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы, и лично я снимаю шляпу перед храбрыми леди и джентльменами, которые выбрали для себя такую службу.

Именно таково было благородное призвание моего начальника, инспектора Френсиса Неблетта. Он пришел в полицию в незапамятные времена, быстро дослужился до инспектора и остается им уже тридцать лет, чему вполне рад. Инспектор Неблетт – невозмутимый флегматик с прямыми темными волосами и таким плоским лицом, словно по нему ударили лопатой. Он настолько старомоден, что всегда надевает форменный китель поверх положенной белой рубашки – даже когда выезжает патрулировать улицы со «своими парнями».

На сегодня у меня было назначено собеседование с ним – нам предстояло «обсудить» мои дальнейшие карьерные перспективы. Номинально этот шаг в карьерном развитии должен был привести к результату, выгодному как для меня, так и для всего управления. После собеседования будет принято окончательное решение по моему распределению – и я сильно подозревал, что оно вряд ли совпадет с моими желаниями.

В зачуханной общей кухне нашего этажа я встретил Лесли, она выглядела прямо-таки неуместно свежей. В шкафу на полке я нашел парацетамол – в полицейской общаге без него никак. Я съел пару таблеток, запив их водой из-под крана.

– У мистера Безголового появилось имя, – сказала Лесли, пока я варил кофе. – Некий Уильям Скермиш, журналист. Жил где-то в Хайгейте.

– Какие еще новости?

– Да никаких. Зверское убийство, бла-бла-бла. В самом центре города, куда только катится Лондон – и все такое прочее.

– Понятно.

– А ты чего встал в такую рань? – спросила Лесли.

– У меня в двенадцать собеседование с Неблеттом насчет дальнейшей карьеры.

– Ни пуха ни пера, – сказала она.

Инспектор Неблетт назвал меня по имени, и я сразу заподозрил неладное.

– Скажите, Питер, – спросил он, – как вы себе представляете вашу будущую карьеру?

Я поерзал на стуле.

– Ну, вообще-то, – проговорил я, – я подумывал о Департаменте уголовного розыска, сэр.

– Вы хотите стать следователем?

Неблетт всю жизнь носил форму и поэтому воспринимает следователей в штатском так же, как рядовой гражданин – налоговых инспекторов. То есть готов их терпеть как неизбежное зло, но дочку свою замуж за такого не отдал бы.

– Да, сэр.

– Но зачем же так ограничивать себя? Почему не выбрать какое-то спецподразделение?

Потому что стажеру не положено говорить «я хочу работать в Суини ^[2] или отделе расследования убийств, разъезжать в большой красивой машине и носить ботинки ручной работы».

– Думаю, сэр, мне стоит начать с этого, а потом уже развиваться дальше, – ответил я.

– Что ж, разумный подход, – согласился Неблетт.

В голове вдруг пронеслась страшная мысль: а что, если меня хотят направить в Трайдент? Это спецподразделение по расследованию преступлений с применением огнестрела, совершенных чернокожими. Поэтому туда всегда стараются привлечь черных полицейских, для невероятно опасной работы под прикрытием. Нет, я вовсе не считаю эту деятельность ненужной, просто слабо подхожу для нее. Каждый должен знать свой предел – мне в свое время через край хватило переехать в Пекхэм и пообщаться там с ямайскими торговцами дурью, будущими уголовниками и странноватыми белыми пацанами, совершенно не понимающими глубин творчества Эминема.

– Я не люблю рэп, сэр.

– Спасибо, – неторопливо кивнул Неблетт, – буду знать.

Надо следить за языком, подумал я.

– Питер, – проговорил он, – за последние два месяца у меня сложилось крайне положительное мнение о вашей компетенции и способности справляться с трудными задачами.

– Спасибо, сэр.

– Кроме того, у вас глубокие научные познания.

В колледже на выпускных экзаменах я набрал балл С по математике, физике и химии ^[3]. Такие познания могут считаться научными исключительно в ненаучных кругах. И уж точно они не обеспечили бы мне вожделенного студенческого билета.

– У вас очень хорошо получается переносить свои мысли на бумагу, – добавил Неблетт.

Разочарование тяжелым холодным комком свалилось куда-то в желудок. Я вдруг понял, какую ужасную миссию собралось на меня возложить Управление столичной полиции.

– Нам бы хотелось, чтобы вы подумали насчет вспомогательного отдела, – сказал Неблетт.

Вообще концепция существования этого отдела очень логична. Офицеры полиции, как гласит молва, буквально погрязли в бумажной работе: то подозреваемых надо зарегистрировать, то показания правильно оформить, то требования властей и Закона о полиции неукоснительно соблюсти. Вспомогательный отдел как раз и призван выполнять за констеблей всю бумажную работу, чтобы они, сняв со своих плеч этот груз, могли спокойно возвращаться на улицы и вновь принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы. Тогда в городе всегда будет достаточно патрульных, преступность будет повержена и добрые жители нашей славной страны станут читать свою «Дейли Мейл» в мире и покое.