– Всё дело в выборе. Мы все делаем выбор. Даже я в своей старости. Ведь… от него зависит наше будущее – то, как мы проведём своё время после смерти. Может быть и нет никакой смерти. Думаю так, но, возможно, я не прав… Обычно пытаюсь делить всё на сто, но, выводов для себя найти, не получается! Сколько лет не пытался… сколько не пережил, не могу понять почему это так сложно. Выбирать каждый день свой путь, опираясь на то, чего возможно и не существует. Ты, наверное… тоже… большую часть жизни не была в чём-то одном, может в Бога верила когда-то, или во что вы там верите. Ваше поколение, кажись, вообще нигде не верит, ни в обществе, ни с самим собой дома, где никто не видит, и можно не стыдиться своего искреннего. Вы словно роботы, вам и помощи не надо, сами с усами. Я считаю… – вера, и выбор и потраченное время это всё рассудит наша концовка. Я к ней готов, какая бы она не была…

Старику с неделею назад исполнилось сто лет. Он был одним единственным из всех своих друзей и приятелей, сверстников, которые смогли прожить так долго, из-за чего, иногда гуляя по улице медленными и тяжёлыми шагами, он находил себе собеседников как минимум на двадцать лет младше.

Сегодня был тот самый пятничный день, когда его внучка – психолог, которой уже скоро исполнится сорок пять принимала дедушку у себя в кабинете. В остальное время, а это было почти каждый день – она говорила, что работает, занята, потому и не могла навещать. Он же был не прочь хоть куда отправиться, чтобы провести время с одной из последних родственных себе душ.

– Дедуль, мой хороший, ты радоваться должен. Дожил до стольких лет. Столько всего увидел. Это ли не ценно?

Старик покосил взгляд и поджал губы. Делал так от того, что хотел всем своим видом показать несогласие. По-другому он уже не умел. Последние двадцать лет был сложным человеком: – что не скажет кто, – сразу начнёт оспаривать. С ним невозможно было даже обсудить погоду, каждый раз был уверен в переменчивости, каждый раз ждал подвоха, и, как ему самому казалось, знал всё наперёд. Смысла не видел в дискусии.

– Я устал, пойду, – сказал он внучке и встал с кресла для посетителей. Порой ему казалось, что он приходит, ради этого удобного кресла, дома такого нету, а это было ровным и в меру мягких.

Они быстро распрощались – это был сухой жест руки, так как старик ненавидел объятья. Сколько раз он обнимал человека, родного или нет и тот скоро умирал или пропадал неизвестно куда. Сам он тоже боялся принимать объятья, потому что страшился той же участи.

Конец ознакомительного фрагмента.