Цитаты из книги «Драма 11»

Во мне эпатажа не больше, чем в Федоре Емельяненко.

Внутри было мрачно и тихо – прекрасная атмосфера, чтобы умереть в забвении.

Эти люди в белых халатах не имеют право быть элитой до тех пор, пока сами не изменят свою отрасль. Не важно, как – вилами и огнем, забастовками, иммиграцией, – плевать. Важно лишь то, чтобы русский доктор вновь обрел благородный статус, а для этого нужно не только закончить институт, но еще и отрастить яйца и биться за свою жизнь до последней капли крови. И вот когда гордой походкой высокий красавец-врач, с белоснежными зубами, со здоровым цветом лица, улыбчивый, приехавший в отделение на новеньком «БМВ», на который он заработал не поборами, а своей службой, когда такой врач будет идти сияющий по коридору городской больницы, я выражу ему свое самое почтенное уважение и буду восторгаться им до конца жизни.

Эх, что тут скажешь, деревня – это и есть настоящая Россия, а точнее, Россия без макияжа.

«Крокодиловые туфли и коровье говно»

Он величественно возвышался над всей Большой Рукой, открывая вид на сие убогое поселение.

Я не уважаю возраст, потому что это естественный процесс, на результат которого решения, принимаемые человеком, не оказывают никакого влияния. Не уважаю спорные достижения или достижения, к которым у меня нет интереса. Я не уважаю большинство людей – по тем или иным причинам – и не скрываю своего пренебрежения.

сложилось впечатление, что учреждение это было идеально образцовым, в лучших традициях советско-православной школы, где воспитывали идеальный скот, готовый покорять мир «Макдональдса» и «ИКЕИ

Они были невидимками, эти двадцатилетние не пристроенные провинциальные юноши и девушки. Они ничего не умели делать, не обладали какими-то особыми навыками, да и не хотели они ничего делать и ничем не хотели обладать. Они бесцельно жили там, где им не хочется, занимались тем, от чего их тошнило, но менять ничего они не решались, потому что не умели меняться сами, а учиться у них не было желания. Вот и коротали они свои жизни по деревням да прочим провинциям, погрузившись в плен безысходности, и жаловались каждый день, и страдали, но ничего при этом не делали. Эти невидимки были детьми своего времени. Они принимали участие в жизни, существовали на бумаге, по всем юридическим законам, но их как будто и не было вовсе, потому что, если их убрать (например, кто-то из них внезапно умрет), этого никто и не заметит даже.

– Что мы наделали, Илларион Федорович? – наконец выпалил Аарон Штольц дрожащим голосом и рухнул на колени. – Что же мы наделали? – Мы посягнули на неизбежность, Аарон, – с трудом ответил я. В глазах стояли слезы. – И поплатились за это.